Павел Лукницкий - Acumiana, Встречи с Анной Ахматовой (Том 2, 1926-27 годы) Страница 30

Гумилев? Ну, ему АА неоднократно делала такие указания. Но вот Мандельштаму, например, АА никогда бы не могла сделать такого замечания. Совершенно не представляет себе, как бы она это сделала. "А Николай Степанович, - добавляет АА, - постоянно грыз Осипа - и даже очень любил его корить".

День был жаркий - первый такой хороший. АА, отдохнув, встала с постели. Сидела на краешке стола, у окна. Форточка была открыта, и теплый воздух широкой струей входил в комнату... АА несколько раз повторила: "Из рая ветер", - вдыхая теплую струю... Под окном загремел бубен - повели медведя. АА стала говорить о том, что ей всегда жаль "мишку", что она не может видеть его с ошейником, мучимого вожаком, заставляющим "лесного зверя" выделывать фокусы для жадной толпы. АА с грустью и жалостливо взглянула на медведя и отошла от окна, пока его не увели.

Сидела у окна, любовалась зеленью Марсова поля, чистым, ясным небом. Мечтала. Так тихо мечтала. Молчала, и только изредка сказав два-три слова, молчала опять. Потом стала говорить о себе, о весне, которую она не любит (о весне в г о р о д е), потому что вся грязь, все ядовитые испарения, которые были скованы зимой весной накидываются на людей и душат, и отравляют их.

Потом - у стола в кресле сидела и разбирала тот ящик стола, в котором В. К. Шилейко хранит все ее записки, письма, книги... Показала мне свои фотографии - детских лет. Читала свои письма к Шилейке и некоторые фразы прочитывала вслух мне. "Очень мне не хочется, чтоб все это хранилось..." Письма, записки - написаны на клочках бумаги - серой, скверной бумаги, относятся к лету 21 года, и от их внешнего вида веет голодом, нищетой, годами первых лет революции. Говорила о них, говорила, что все ее письма к Шилейко - пока она была с ним - холодны, сдержанны, во всех - какой-то натянутый тон... И наоборот - после расхождения с ним письма становятся гораздо дружественнее, лучше, проще...

Говорила об О. Судейкиной.

"Я к ней хорошо относилась... Хорошо... Очень..." - стала рассказывать о ней. Сказала, что О. Судейкина была необычайно остра в разговоре, и этой остротой речи поразительно умела скрывать недостаток культурности. "Она не была культурной - нет, совсем... но с поразительным уменьем скрывала это". С грустью и любовью говорила о ней - жалела ее, добывающую сейчас в Париже средства к существованию - шитьем и вышиванием...

Мечтая, несколько раз повторяла вслух - без всякой связи с нашим разговором, а так, неожиданно: "Я сегодня не помню, что было вчера, по утрам забываю свои вечера...". Я обратил ее внимание на это. Сказала, что очень любит это стихотворение.

К АА должны были прийти Гуковские и Данько. Я ушел на вечер Маяковского.

Народу была тьма - на плечах друг у друга сидели. Маяковский валял дурака, говорил глупости - явно рассчитанные на грубый успех. Так и было аудитория (девочки, главным образом) смеялись каждому слову, им сказанному, хотя бы в нем не было и ничего смешного. Оттуда я уговорился с Тихоновым идти в пивную, но его забрал Маяковский в Европейскую гостиницу, и я с М. К. Тихоновой, с Эрлихом и еще тремя другими пошли в "Бар", а оттуда к Тихоновым - и пьянствовали до утра уже там. Утром на следующий день долго пили чай, и Н. Тихонов рассказывал о Маяковском. Рассказывает он великолепно.

Зашел к АА. Она, по словам Мани, уехала в Царское Село. Оставил ей записку и пошел к Литейному. Неожиданно на Моховой увидел АА, идущую с Л. Н. Замятиной. Подошел к ним. Л. Н. простилась и пошла домой, а я проводил АА до трамвая - она ехала на Царскосельский вокзал.

21.05.1926

21 мая зашел утром к АА, дал ей адрес Мухиных. (Сам я решил не идти к ним. Это было бы компрометантно.)

Вечером провожал АА в трамвае к Мухиным. Я сделал неловкость вчера. Мне не следовало подходить к АА вчера - ибо никакие силы не убедят теперь Л. Н. в том, что встреча была случайной. А получилось нехорошо: АА от Замятиных звонит Пунину, называет его "Чучулин" и пр., потом выходит на улицу и "здесь ждет ее Лукницкий". АА это было очень неприятно. Вчера она не сказала мне этого, а сегодня была со мной очень официальна. Однако к концу нашей сегодняшней встречи АА простила мне мою глупость и была хорошей всегдашней, милой и ласковой. Я зашел за АА в Шереметевский дом, и мы сейчас же вышли, чтоб ехать к Мухиным. АА была очень расстроена: сегодня она заходила к В. А. Щеголевой, чтоб передать ей результаты вчерашней поездки в Царское Село (АА ездила, чтобы присмотреть комнату для В. А. Щеголевой, которая больна), и Щеголева рассказала ей об аресте Лившица - одного из двух издателей "Петрограда". Арестован он по обвинению в подделке векселей на крупные суммы и в других мошенничествах. А делал он это потому, что добивался какой-то женщины, добиться которой не надеялся без больших денежных средств.

АА ужасает этот упадок нравственности в обществе - как он, упадок, должен быть велик, если даже такой мирный, толстый, пожилой, а главное хорошо обеспеченный человек, как Лившиц, мог пойти на преступление для удовлетворения своих страстей, которых никогда бы и нельзя угадать в нем. С другой стороны - ей жаль Лившица. Она говорит, что Лившиц к ней всегда хорошо относился, был и любезен, и предупредителен, и ничего плохого с его стороны она не видела - насколько неприятен ей другой издатель "Петрограда" - Гессен, настолько приятен был Лившиц.

АА пытается проникнуть в психологию Лившица и признается, что не понимает ее. Как мог он, совершая преступление, спокойно есть, пить, спать, встречаться с этой женщиной? Как мог он быть спокойным, зная, что никуда не уйдет от наказания? В других странах можно бежать, скрыться, а у нас ведь никуда не скроешься... Знал же он это?..

Пока мы ехали - пошел сильнейший дождь. Решили переждать дождь в трамвае, т. е. проехать до конца линии и вернуться обратно. Ехали пустырями (прицепной вагон, 618), и кроме нас в вагоне не было никого. На петле стояли долго - минут двадцать, в страшном зловонии - ... (Обрыв.)

...и где дивно хорошо сейчас.

"Почему бы вам не поехать на лето в Царское Село?" - спросил я, и АА ответила, что самая дешевая комната стоит там семь рублей в сутки. Говорили о негрооперетте - обменивались мнениями... О работе, об Анненском, о котором ей предстояло говорить у Мухиных.

АА главной целью посещения Мухиных ставит - установление дат стихов, потому сейчас ей совершенно ясно, что если стихи Анненского не будут датированы, ни один серьезный исследователь не возьмется за изучение творчества Анненского, и оно станет объектом спекуляции всяких литературных захватчиков и шарлатанов.

Вчера (20-го) АА получила из Москвы сборник стихов московского Союза поэтов. Читала их, и находит их безнадежно плохими: "Мне особенно трудно после Пушкина читать их". Во всех стихах АА видит небрежное отношение к слову. Слова "зацеплены за бок", ни одно слово не использовано до глубины все поверхностно, все приблизительно, все неточно. Стихи многословны, жидки, водянисты.

...совершенно примиренная со мной, сказала мне о том, как ей была неприятна история с встречей на Моховой - то, что я записал раньше. Сказала без упрека, так, как только она умеет сказать. Затем ласково простилась со мной.

Союзу Поэтов - на Мойке 94 - на сегодня предоставили прекрасное помещение. Народу была тьма, и публика странная - с одной стороны, девушки "литературные девушки" - в несметном количестве; с другой - красноармейцы; с третьей - пролеткультовские комсомольцы. Сегодня предпоследняя пятница Союза перед летним перерывом. Поэтов собралось много, в том числе был и Н. Тихонов. Читали. Читал и я - прочел три стихотворения - "На паровозе", "На улице"...

Рассчитывал сегодня получить экземпляр союзного альманаха, первые десять экземпляров которого я получил из типографии в среду (отдал их тогда же, в Союзе, Фроману). Однако остальные будут получены из типографии только завтра, и сегодня я ничего не получил.

Из Союза ездил к Н. Шишкиной - взял у нее новые ее воспоминания о Гумилеве, гумилевские таблицы, которые она получила от одной студентки, и адрес Н. Н. Михайлова, которому она говорила обо мне. Она с каким-то музыкантом записала ноты моего "Догорал закат косматый".

В час ночи был уже дома и лег спать.

30.05.1926

Черновик стихотворения АА, переписанный мною:

О знала ль я, когда в одежде белой ("в ночной порфире" - зачеркнуто)

Входила муза в тесный мой приют

Что к навсегда (2) окаменелой (3) лире (1)

Мои живые руки ("с моленьем тщетным" - зачеркнуто) припадут,

Заложницей страны, которой нет

Ты отнял все, что я отнять молила,

Не дав того, что я молила дать

И на себе теперь я знаю силу

Моих молитв. И неба благодать.

О знала ль я, когда неслась, сверкая ("блистая" зачеркнуто)

Моей любви последняя ("весенняя" - зачеркнуто) гроза

Что лучшему из юношей на свете

Закрою я орлиные глаза

О, знала ль я, когда, томясь успехом

Я искушала ("гр", "гневную" - зачеркнуто) дивную судьбу

Что скоро ("Что те же" - зачеркнуто) люди беспощадным смехом