Том 3. Третья книга рассказов - Михаил Алексеевич Кузмин Страница 30

Ваня хотел добавить: «А на плече у меня родинка», но воздержался. Аглая меж тем продолжала:

– Вы знаете, что вы недурны?

– Да, знаю.

Аглая, несколько недовольная, спросила:

– Кто же вам это говорил?

– Никто, я сам знаю.

Дома, разливая чай, дама спросила:

– У вас, Ваня, много знакомых молодых людей, товарищей?

– Почти совсем нет.

– Это жалко! – протянула Аглая. Чтобы поправиться, Ваня быстро произнес:

– Вот я хожу к Комаровым; там бывают кавалеры.

– Когда вы отучитесь от этого ужасного слова? Но это совсем не то. Как вы не понимаете?

– У меня есть дядя, есть вы, – прибавил он робко.

– Да, это, конечно; но это опять не то. Ваня робко взял Аглаину руку, молвив:

– Чего ж мне больше желать? Если вы позволите быть всегда около вас, если и вам это будет приятно, чего ж мне больше желать?

– Конечно, мне это будет приятно: вы такой милый мальчик, на вас приятно смотреть, хочется вас погладить, приласкать, – но не боитесь ли вы такой дружбы? она легко может перейти в другое чувство.

– С моей стороны? – спросил Ваня, как-то задыхаясь.

– И с вашей, и с моей, – ответила Аглая серьезно. Ваня вдруг перешел к месту, где сидела Аглая, опустился у ее стула на пол и прошептал: «Аглая Николаевна, вот я люблю вас». Она же, наклонись и как-то некстати рассмеявшись, стала покрывать быстрыми и острыми поцелуями волосы, лоб, глаза, щеки и губы мальчика. «И вы, и вы?» – будто ошеломленный, шептал Ваня, обнимая ее колени.

Аглая, словно вспомнив что-то важное, взяла тонкую китайскую чашку и, обняв Ваню одною рукой, водила пальцем по нежному рисунку, говоря:

– Смотрите, Ваня, какое сочетание красок, и что тут изображено! Вот видите: сидит семья на маленькой террасе и пьет чай, вот рыбаки идут на ловлю, козел стоит на холмике, возлюбленный спит, а девушка веером отгоняет мух, а только что они оба играли в шашки и рвали смородину, по небу летит птица, и розовый цвет его от темного пятнышка кажется еще розовее. От маленького пятнышка как усиливается тон и яркость.

И будто задумалась. Ваня приподнялся на коленях и прошептал ей в ухо:

– У меня на плече есть родинка!

– Да? – полуспросила женщина, не соображая в чем дело, но на всякий случай улыбаясь.

Постучав у дверей, вошла горничная и подала на подносе письмо. Аглая, сказав «простите», быстро разорвала конверт и несколько раз прочла немногие строчки на толстой серой бумаге. Потом задумалась, будто позабыв о Ване. Тот встал с подавленным вздохом и сказал: «Я пойду, Аглая Николаевна».

– Идите, друг, мы скоро увидимся, – нежно, но рассеянно проговорила она и поцеловала мальчика.

Глава седьмая

Должно быть, это был действительно экстренный случай, которых так избегал Эспер Петрович, что Ваня пришел к нему в спальню после одиннадцати вечера, что дядя разговаривал, сидя на кровати в ночном белье, что Ваня ходил по комнате, раздувая пламя свечи, которая, вероятно, по случаю такой экстренности была зажжена вместо электричества.

Эспер Петрович молчал, опершись руками о постель и свесив ноги, Ваня же то говорил, то умолкал и снова принимался за монолог, никем не прерываемый.

– Ты понимаешь, это все не то, не то, она меня любит так же, как редкую чашку, как переплет от книги, но я же живой человек, во мне течет кровь, если меня уколют, мне будет больно. Я люблю и хочу, чтобы меня любили, а не любовались только мною, как шкапом Louis XVI. Там, у Комаровых, и этого даже не понимают, там я просто кавалер при барышнях, а здесь – игрушка. А я, я вот с руками, ногами, грудью – Ваня Рассудин, вот что я. И так как я люблю, то хочу, чтобы любили именно меня, как я есть. Если же этого нельзя, то что же тогда?! что же тогда!?

И Ваня сел, будто все досказал. Эспер Петрович потер за ухом и начал:

– Утром я все сообразил бы гораздо лучше, но и теперь понимаю, в чем твое желание. Это действительно трудно, раз даже Аглая Николаевна тебя не удовлетворила. Редко имеют такие чувства… обыкновенно просто влюбляются в барышень Комаровых, им же несть числа. Это не глупо и правильно, что ты говоришь. Но встречается это позднее, когда просыпается любовь. Теперь же я подумаю, до города едва ли что можно сделать. Только ты обещай не делать глупостей: там стреляться, топиться и т. п. Аглая права, у тебя нет подходящих товарищей; это развлекает, понимаешь? Ты знаешь, как я хорошо тебя знаю, я ничего не упущу из виду, даже твоей родинки, если тебе угодно. Поверь мне, все устроится, и экстренности, подобные сегодняшней, не скоро повторятся. Спи спокойно.

Ваня поцеловал Эспера Петровича, промолвив:

– Я не знаю, почему, но я вам верю.

– Конечно, надо быть без предрассудков, но благоразумным и не впадать в крайности.

– Я знаю.

Мечтатели

Часть первая

I

– Сашенька, Зиночка, раз Виталий будет говорить, нужно сесть, потому что это будет на добрых полчаса, – так проговорил Ваня и первый опустился на траву. Вслед за ним со смехом, расправляя юбки, сели на мягкую зелень Александра и Зинаида Львовны, Марта Фукс, Петр Сергеевич Мельников, и даже Клавдия Павловна осторожно примостилась на пеньке; один Виталий Павлович, без фуражки, остался стоять спиной к обрыву и обратив к компании свое худое в веснушках лицо. Он даже прокашлялся, будто действительно собираясь говорить речь. То, что он сказал, была, конечно, не речь, а скорей рацея, но длилась она действительно добрых полчаса, хотя слушатели не особенно утруждали себя вниманием.

Говорил он восторженно, сбивчиво и мечтательно о молодости, весне, о том, какие здесь собрались все хорошие люди, говорил он, как соловей поет, опьяняясь звуками собственных слов и даже слегка закрывая глаза.

– Что, други, есть краше и милее весны, любви и юности?! – и посмотрите вокруг себя: не распустились ли все цветы и деревья, не пахнет ли черемухой и сиренью, не молоды ли мы все (не хмурься, Клаша, – ты, может быть, моложе нас всех – духом, духом) и наконец не все ли поголовно мы влюблены? Вот перед нами счастливая пара – Петя и Зина, конечно, Марта Николаевна без ума любит своего мужа и взаимно любима им, у милого Вани, наверно, есть тоже предметы – иначе почему бы он так сиял