Последний снег - Стина Джексон Страница 30

— Как ты думаешь, когда они его найдут?

— Странно, что еще не нашли.

Габриэль достал две сигареты, одну сунул в рот, другую протянул Лиаму. Его зрачки были как два угольных ушка в свете зажигалки. Капельки пота блестели на груди, выдавая тревогу. Но лицо было невозмутимым, а голос — ровным и спокойным. Габриэль всегда был таким: в одну секунду спокойно говорит, а в следующую уже мечет громы и молнии.

— Ты удалил снимки? — спросил он.

— Какие снимки?

— Которые ты сделал. Не помнишь?

Лиам глубоко затянулся и проглотил подступивший кашель. Айфон обжигал карман. Перед глазами встало болото. Он вспомнил старика в утреннем тумане. Тот казался таким маленьким и хрупким. На волосок от смерти. От этой картины его затошнило.

— Чем вы занимаетесь?

Юханна поднялась с дивана и сонно смотрела на них. Майку она натянула пониже на трусы. Габриэль сделал ей знак сигаретой:

— Иди ложись.

Юханна посмотрела на Лиама и моргнула тяжелыми веками.

— Привет, Лиам, давно не виделись.

— Ложись, я тебе сказал!

Габриэль бросился на нее, но она увернулась. Он успел только схватить прядь волос. Юханна завопила, вырвалась и, вернувшись на диван, прикрылась одеялом.

— Лиам пришел по делу. И я не хочу, чтобы тебя было слышно или видно, поняла? Лежи и не дыши.

Ее тощее тело едва вырисовывалось под одеялом, но по подергиваниям Лиам понял, что она плачет. Габриэль стал таким же, как отец. Он обращался с женщинами хуже, чем с собаками. Это было отвратительно.

— Мне пора, — сказал он.

— Ты же только пришел. Посиди еще.

— Мне нужно забрать Ваню из садика.

Габриэль вышел за ним в холл. Он не любил нежностей, но на этот раз обнял брата за шею и притянул к себе. Губы его были у самого уха:

— Так ты стер фотографии?

— Да.

— Покажи.

— Нечего показывать. Я все удалил.

— Хорошо.

Габриэль прижался к его лбу своим.

— Забудь старика, — прошептал он. — Забудь все это дерьмо.

Была уже поздняя ночь, но Лив не могла заснуть. После хождения по лесу все тело болело и молило об отдыхе, но мысли не желали успокаиваться. Они метались в голове, как мечутся тени в сумерках. Температура упала до минус шести. Ей представлялось, как Видар замерзает в лесу. Перед глазами стояли скрюченные пальцы. Долго он на таком холоде не протянет.

Собака ничего не нашла, несмотря на бешеный энтузиазм. Аня Свэрд вернула кофту с виноватой миной. Промокшая шерсть больше не пахла Видаром, когда Лив поднесла кофту к носу. Хассан еще раз спросил, не уехал ли Видар. Может, взял паспорт? Наличные?

У отца не было паспорта, Лив никогда его не видела. И он в жизни никуда не ездил.

Полицейский попросил‘Открыть сейф, но ни она, ни Симон не знали шифра. Это была собственность Видара, не их.

Хассан задавал много вопросов о деньгах: сколько всего было у Видара, сколько он носил при себе? Он спросил имена деловых партнеров и других знакомых, которые могли быть в курсе его финансов. Лив написала список из имен, которые пришли ей на ум, но в последние двадцать лет Видар бизнесом не занимался, так что список получился короткий.

— Он никуда не уезжал.

— Почему ты так уверена?

— Он бы никогда не бросил нас с Симоном. Мы все, что у него есть.

ОКТЯБРЬ 2001 ГОДА

Всю осень она провела с Одиноким Волком из леса. Он ждал ее прихода в машине на стоянке для отдыха. Не включал мотор, пока она не подойдет совсем близко. Но когда зажигались фары, в их свете она видела его улыбку, от которой все теплело внутри. От него пахло дикой природой, и этот запах давал ей чувство свободы. По узким лесным дорогам они ехали сквозь туман, жевали вяленое мясо дичи, которую он сам изловил, и болтали о разных вещах.

Он рассказывал о своем брате и обо всех бесчинствах, которые они устраивали до того рокового выстрела. О том, как здорово им жилось.

— Я держал его на руках до прибытия врачей, но ничего из этого не помню. Все, что я помню, это что по возвращении домой мать отказалась впустить меня внутрь. Она выгнала меня навсегда. Так я и оказался в лесу.

Он сохранил окровавленную одежду. Она лежит в рюкзаке в заброшенном доме, где он нашел приют. Бывает, достает ее и подносит к лицу. Горе и одиночество состарили его. Ему нет еще и тридцати, но лицо все в морщинах. Родители так его и не простили.

Девушка пыталась представить, каково это было бы, если б отец выкинул ее на улицу, закрыл дверь родительского дома навсегда. Такое немыслимо представить.

— Твой отец мешок дерьма. — Прочитал ее мысли Одинокий Волк. — Но ты — ты просто сокровище.

Она стряхивает кору и хвою с его одежды и рассказывает о всех местах, которые им предстоит посетить, о пальмах, о вымощенных узких улочках, об изумрудных волнах, бьющихся о скалы. Мы поедем вместе, говорит она и улыбается наивной улыбкой юной девушки, ничего не знающей о мире. Он на десять лет старше. И он держит себя в руках. Не касается ее так, как другие мужчины. Иногда он перебарщивает с травкой, и тогда ей приходится садиться за руль. Он спит, положив голову ей на колени, с улыбкой на потрескавшихся губах.

В день, когда выпал первый снег, они заехали на машине на холм и смотрели, как лес примеряет зимний наряд. Всего за несколько минут все укутала белая пелерина, и на глаза Одинокого Волка навернулись слезы. Но он не говорит, в чем причина этих слез. Изо рта у них шел пар, и стекла скоро запотели. Он вышел из машины на холод, она последовала за ним. Подняли лица к небу и ловят снег ртом. Он поворачивается к ней — борода вся в снежинках — и показывает на верхушки елей.

— Весь Северный лес был бы мой, если б не твой папаша.

Его голос дрожит от злости. Снег слепит глаза, и она рада, что не может посмотреть ему в лицо. О жадности отца она наслышана, но разве это имеет к ней отношение?

— Он пришел к моим родителям вскоре после смерти брата, когда они еще не оправились от горя. И предложил продать землю, чтобы они могли начать новую жизнь в другом месте — вдалеке от горьких воспоминаний. Этой землей владели четыре поколения нашей семьи. Но родители продали ее,