Валентин Катаев - Рассказы (сборник) Страница 31

– Пожалуйста, на вокзал, – сказал он шоферу.

Мотор помчался. Но следом за ним помчались два других мотора. Один, легковой, – с Гарри Пилем, другой, грузовой, – с двадцатью четырьмя американками.

Они настигли Иван Степанча у самого вокзала.

Гарри Пиль ловко прыгнул из своей машины прямо в машину Иван Степанча и спешно надел на бедного шофера наручники, затем, повернув к расстроенному чемпиону добродушное лицо, гениальный сыщик приподнял котелок.

– Мистер, негодяи хотели вас похитить как раз накануне состязания. Вас везли на вокзал. Но, к счастью, я подоспел как раз вовремя.

Двадцать четыре американки торжествовали.

– Да здравствует Иван Степанч! – кричала восторженная толпа.

Иван Степанч перелистал словарь и старательно сказал, раскланиваясь:

– Напрасно вы беспокоитесь, я не боюсь негодяев.

В день состязания директор потирал руки. Иван Степанч грустно натягивал на свои тощие, но очень волосатые ноги красивое трико.

Десятки сыщиков во главе с Гарри Пилем шныряли в коридорах цирка, охраняя Иван Степанча от злостных покушений.

Чемпионы волновались в ожидании страшного жребия.

Спортинг-Палас содрогался, как лейденская банка. Джаз-банд играл туш. Двадцать четыре американки рыдали от нетерпения.

Наконец на арене появился директор:

– Мистеры, состязание начинается. Сейчас будет брошен жребий.

Двенадцать чемпионов всех цветов интернациональной радуги выступили в зыбкую полосу ослепительных прожекторов. Вслед за ними вышел тощий Иван Степанч. Цирк задрожал от аплодисментов. Иван Степанч слабо раскланивался.

Двенадцать жребиев было брошено в цилиндр директора, и двенадцать чемпионов, обливаясь холодным потом, опустили в него двенадцать мускулистых рук.

Жребий достался чемпиону среднего веса, голландцу ван Гутену. Голландец побледнел, спешно начал письмо в Амстердам, своей престарелой матушке.

Иван Степанч, загадочно улыбаясь, положил на ковер словарь.

Ван Гутен передал письмо директору цирка, в последний раз пожал одиннадцать рук товарищей-чемпионов и вышел в круг, надевая перчатки.

Раздался свисток. «Будь что будет», – подумал несчастный голландец, не смея отвести своих честных глаз от ядовитых глаз Иван Степанча.

С отчаянием обреченного кинулся к неумолимому Иван Степанчу и дал ему в морду.

Кожаная голова мопса закрыла на секунду всю узкую голову Иван Степанча.

Вентиляторы жужжали в мертвой тишине, как аэропланы, разбрасывая сильные электрические искры.

Иван Степанч пошатнулся и упал. Судьи схватились за часы, считая секунды.

Голландец вдавил голову в богатырские плечи и ждал гибели. Он не сомневался, что ближайшие три секунды принесут ему гибель.

По правилам бокса, борец, пролежавший более десяти секунд, считается побежденным.

Прошла одна секунда, две и три.

Вентиляторы жужжали. Иван Степанч лежал.

Четыре, пять, шесть, семь.

Иван Степанч лежал.

Восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать и тринадцать.

Гробовое молчание.

Прошло еще две минуты, после чего на арену вышли четверо очень красивых лакеев в простых фраках, взяли Иван Степанча за руки и за ноги и унесли.

Публика неистовствовала.

– Что это значит, негодяй? – заревел директор.

Иван Степанч с трудом раздвинул левым глазом вздутую, разноцветную щеку, перелистал словарь и старательно выплюнул на ковер четыре передних зуба.

Толпа громила Спортинг-Палас.

1923

Море

Было не более пяти часов утра. Солнце только что взошло. Поеживаясь от утреннего холода, молодые люди прошли через совершенно пустой, еще синий от ночных теней город и спустились по гранитной лестнице в порт. Голуби на молу клевали кукурузные зерна. На площадке яхт-клуба холодно горела на солнце серебряная шоколадная бумажка. Широкий свежий ветер дул с моря, разводя темно-лиловую зыбь, тронутую резким глянцем. В гавани спали высокие пароходы. На бакенах сидели отяжелевшие от росы чайки. Под эстакадами, за пакгаузами, среди неподвижных вагонов, на путях и стрелках еще гнездилась ночь. Она неподвижно смотрела обессиленными огнями электрических лампочек.

Яхта сонно покачивалась у мола. Канат то натягивался, то опускался, плашмя ложась на воду, и снова подымался, скрипя, и тогда во всю его длину вырастала салатная борода водорослей, с которой стеклярусом сбегали капли. Яхта терлась боком о другую яхту. Мачта качалась с безразличием метронома. Свернутый парус, мокрый от ночного дождя, лежал вдоль палубы, служа грузным противовесом легкой мачтовой верхушки. Вся яхта казалась издали безукоризненным инструментом, скрытый секрет которого обещал чудеса.

Пока молодые люди, пробравшись на яхту по хлюпающим шлюпкам, ставили паруса и травили якорь, море успело трижды измениться. Из темного и неспокойного оно сперва стало вдруг совершенно зеркальным, затем из зеркального превратилось в ультрафиолетовое и, наконец, как бы не выдержав дикой ярости своей поверхности, распалось, раздробилось на множество тонов и оттенков – от шершаво-голубого до малахитового – и закипело под быстро поднимающимся солнцем мириадами пирамидально сыплющихся в воду никелированных гвоздиков.

Опираясь на протянутые ладони друзей, девушки взошли на сырую палубу. Руки их, оголенные до локтей, были покрыты гусиной кожей. Волосы, ловко завязанные цветными платками, выбились на вспыхнувших висках.

– Берегитесь!

Они едва успели присесть на корточки и нагнуться. Тронутый ветром грот грузно перешел на пол-аршина от палубы слева направо, открыв море и закрыв город, где, вспыхивая стеклами, словно делая моментальные снимки при магнии, проскрежетал первый трамвай. Сильно запахло рыбой и смолой. От солнца заломило глаза. Вода, булькая, побежала по борту. Яхт-клуб повернулся, салютуя люками. Медная пушечка возле командорской мачты поплыла назад. Неловко, боком, словно уносимая течением, яхта по тихой воде вышла за волнорез. Тут ее подхватил свежий ветер, она слегка наклонилась. Волнорез, видимый доселе с внутренней своей стороны, стал виден с наружной. На беспорядочно наваленных и позеленевших от тины кессонах сидел, свесив ноги в море, рыбак. Прикрыв глаза от сильного солнца ладонью, он удил бычков.

– Бог помощь! – закричал один из молодых людей.

Рыбак замахал рукой, но ветер не донес его ответа: ветер дул в другую сторону. Совсем близко возник толстый белый бок маяка с колоколом и лестничкой, незаметными издали. Кобальтовые крупные волны прыгали у его подножья. Яхта нырнула, накренилась туже и пошла шибче. Воздух открытого моря окатил мельчайшими брызгами, почти дунул туманом.

Благословенная минута

Для истинного моряка!

Свежеет бриз, и яхта круто

Обходит конус маяка.

Захватывает дух от крена,

Шумит от ветра в голове,

И жемчугами льется пена

По маслянистой синеве…

Яхта вышла в открытое море и взяла курс вдоль берега на юго-восток. Город и порт уплывали из глаз. Приближался полдень и вместе с ним – штиль. Парус сделался вялым. Одна из девушек опустила руку в воду. Вода была тепла. Она еле-еле бежала сквозь растопыренные пальцы парными упругими струями. Море блаженно испарялось. Стеклянный воздух колебался вдали, искажая горизонт. Морило от зноя. Молодые люди развернули просаленные пакеты и разложили на горячих досках палубы еду, купленную накануне в гастрономическом магазине. Вода во фляжках была тепла и пахла дубом. Шкурка от колбасы, брошенная за борт, закачалась на волне, но почти не поплыла назад, и все долго смотрели, как она тонула, переходя из одного водяного пласта в другой, меняя окраску, пока, наконец, не пропала в зеленой пучине, куда отвесно сверху вниз уходили мутные снопы света, между тем как рябое отражение моря во всех подробностях своей зеркальной фактуры текло снизу вверх по сморщенному экрану заштилевшего паруса. Налетела чайка и почти из рук вырвала кривым, как пинцет, клювом кусочек хлеба. Коралловые лапки на мгновение повисли над палубой. Птица пропала. Через минуту в отдалении раздался ее печальный крик. В бинокль был хорошо виден песчаный берег, засмоленные днища шаланд, сети, развешанные для просушки на составленных в козлы веслах, черные тела купальщиков, зонтики. Красная сланцевая глина берега недвижно отражалась в воде. Несколько яхт, вышедших вслед за «Чайкой» из порта, маялись на горизонте, тщетно ловя всеми своими распущенными парусами малейшее дуновение ветра. Штиль стлался белыми тропинками по гладкому, как пол, морю.

Тем временем небо на севере, за Пересыпью, сделалось грифельного цвета. Появившиеся во множестве чайки рассыпались на нем белоснежными корнями и литерами бегло решаемой алгебраической задачи. Море позеленело. Солнце подернулось полупрозрачным пухом. С севера потянуло пахучей свежестью поля. Паруса наполнились. Все бросились к штокам и стали их крепить. Девушки поспешили в каюту, где было душно, тесно и пахло кожей, как в башмаке. От Пересыпи к морю быстро шла гроза. Полосы дождя соединили небо и землю, настигая вахту. Ливень сбежал с побережья в море. Гром ударил, как выстрел из пушки. Чугунный шар покатился по мрамору. Шум гулко потряс подводную глубину. Шквал летел за шквалом, кроя зелень моря дробовыми пятнами. Заиграли барашки. Уйти от шквала было невозможно. Буря и дождь с силой ударили в паруса. Яхта неслась, черпая бортом пену. Плохо закрепленный шкот сорвался с утки, и кливер чуть не унесло в море. Он захлопал вокруг мачты. Один из молодых людей пополз по палубе, поймал его угол и, рискуя каждую минуту свалиться за борт, почти повис, поднятый парусом над бушпритом. Пока общими усилиями крепили кливершкот, шквалы, следуя беспрерывно друг за другом, достигли небывалой силы. Треть палубы была под водой. Две трети высоко поднялись ребром над бьющими в киль волнами. Ветер беспрерывно менялся, и яхта, едва успевая за ним менять галсы, неслась, как взмыленный белый конь, вычерчивая во взволнованной сапфировой воде крутые круги и восьмерки. Ялик, страшно натянутый буксиром, мотался за кормой, как скорлупка, почти вырываемый из бешеной пены. Буря продолжалась два часа. За это время яхта сделала узлов четырнадцать вдоль берега. Прочие яхты рассеялись, разбрелись по всему морю, и туманные их паруса возникали то там, то здесь. Дождь прошел. Ветер стал ровней. Небо очистилось. Свернутые тучи темным жгутом легли на горизонте. Солнце зажглось. Крупная, сильная зыбь шла высокими, прозрачными грядами купоросового цвета с медным отливом. Паруса высохли. Девушки вышли из каюты.