Сулейман Рагимов - Сачлы (Книга 1) Страница 31

— Но, Гашем-гага… Но, товарищ Субханвердизаде… — Баладжаев запнулся.

В ответ Субханвердизаде выпустил ему в лицо густую струю табачного дыма.

— Я же выполнял эти обязанности, товарищ председатель, — извивался Баладжаев. — И, кроме того, вы согласились…

— Разве исполком выдал тебе диплом об окончании медицинского факультета?

Баладжаев попытался хихикнуть, словно развеселился от остроты собеседника.

— Мне никто не выдавал, здесь диплома, но все-таки…

— Все-таки ты перебрал из советской казны уйму тысяч! — остановил его Субханвердизаде. — А ведь я еще не заглядывал сюда, — и он ткнул сапогом в мешок с документами. — Видимо, там притаилось немало гадюк, готовых выползти и обвиться вокруг твоей жирной шеи? А?..

У Баладжаева мелко-мелко затряслась нижняя губа.

— Товарищ исполком, ты же сам возлагал на меня эти обязанности, одну за другой! Разве осмелился бы я… Никогда не пошел бы на такую низость.

— Укравший копейку похитит и миллион! — безоговорочно сказал Субханвердизаде. — Как говорится, сверху мил, а внутри гнил!.. Но мы обязаны привлекать к суровой ответственности расхитителей государственного и народного достояния, и мы эту священную обязанность выполним!

Неожиданно он протянул Баладжаеву открытую коробку папирос. Тот сперва было отшатнулся, затем быстро ухватил желтыми пальцами папироску, жадно закурил.

— Слушай, Гашем, чего ты от меня добиваешься? — решив, что наступило перемирие, взмолился Баладжаев.

— Хочу, чтобы не нарушались советские законы! Хочу, чтобы в районе работали ценные высококвалифицированные медицинские кадры! — раздельно, словно речь произносил на митинге, сказал председатель.

— Кадры, э… — Баладжаев задумался, и вдруг перед его за туманенным взором возник образ нежной голубоглазой Рухсары, — она походила на скромную фиалку, стыдливо прячущуюся в траве. — Неужели?..

— Вот именно! — кивнул, будто подслушал его думы, Субханвердизаде.

— Но что я могу с нею сделать? — застонал Баладжаев, закрывая руками побледневшее лицо.

— А этого я уж не знаю, товарищ доктор, — усмехнулся Га шем. — Решайте сами, товарищ заведующий здравотделом! Раскиньте умом, товарищ санитарный врач!

— Но, Гашем-гага…

— Убирайся! — лениво зевнул Субханвердизаде.

Дагбашев привык не стесняться у председателя исполкома и так толкнул ногою дверь, что она, широко распахнувшись ударилась ручкой о стену.

— Салам! — приветствовал он Субханвердизаде и небрежным жестом бросил фуражку в кресло.

— Салам! — ответил Гашем с раздражением.

Прокурору хватило беглого взгляда, чтобы убедиться, что его высокопоставленный друг не в духе… Бесцеремонно заглянув на стол, Дагбашев заметил почтовое уведомление о возвращении денег из Баку и, скривившись, свистнул.

— Н-да, от тысяч отказываются!.. Чудеса, прямо-таки чудеса. Что делается с людьми!

Субханвердизаде не испытывал ни малейшего желания поддерживать в таком залихватском тоне беседу. Возвращение денег, посланных Таиру и Алеше в знак дружбы и доброжелательства, он ощущал как две звонких пощечины, до сих пор горевшие на его лице.

— Знаешь, гага, ты отдай-ка мне эти тысячи, и мы пропьем их за твое здоровье, — развязно предложил Дагбашев.

Субханвердизаде не отозвался на шутку приятеля. Удар был нанесен точно в цель.

Прикидываясь, что не замечает, как он удручен, Дагбашев снял телефонную трубку.

— Аскер? Это я, Аскер, я — прокурор. Соедини, пожалуйста, с начальником почты… Здорово, Мамед! Как себя чувствуешь, братец? Отлично, да? Душевно радуюсь за тебя… Мамед, я говорю из кабинета Гашема-гаги. Да, да, встал, поправился, вышел на работу к великой радости моей, и твоей, и всего нашего района!..

Субханвердизаде слушал и не понимал, почему он не вышвырнет из кабинета этого наглеца.

— Так слушай, там поступили из Баку деньги… Да, да, по обратному адресу! Знаешь? Так вот, Мамедка, пришли-ка их сейчас же сюда! Завтра? Почему завтра? Сдали в банк наличностью? Э!..

Наконец Субханвердизаде надоела эта праздная болтовня, он вырвал из рук Дагбашева трубку, с треском опустил ее на рычажок.

— Прекрати эти-фокусы! — сквозь зубы проскрежетал он. — Лучше возьми-ка эти бумаги и скажи: есть тут повод для судебного разбирательства?

Дагбашеву вовсе не улыбалось заниматься сейчас выполнением прокурорских обязанностей, — ему выпить хотелось коньячку… Но пришлось подчиниться. Листая страницы финансовых отчетов по больнице, он сразу наметанным взглядом обнаружил, что нет ни одной задоринки, за которую можно бы зацепиться, ни единого формального повода для придирки. Завхоз Али-Иса держал ухо востро: в каждой расписке были точно указаны имена продавцов и отчетливо выступала печать сельсовета, завершившего торговую сделку. На оборотной стороне такого Документа стояла обязательно подпись кладовщика, получавшего означенные продукты и даже проверившего килограммы на контрольных весах в больнице. В полном порядке находились и специальные ведомости, указывающие, что продукты по норме были отпущены в столовую. Словом, рука стража закона не могла Уцепиться ни за одну из этих бумажек.

— А для чего, гага, тебе все это понадобилось? — с недоумением спросил Дагбашев.

— Ну, это уж мое дело, — оборвал его Субханвердизаде.

— Так я тебе скажу, что легче сфотографировать в пасмурный вечер тень булавки, чем возбудить против этого хитрюги Али-Исы дело! — заявил с грустным видом Дагбашев. Вдруг на его лице блеснула торжествующая улыбка. — Э, догадался, догадался! — воскликнул он, снова приходя в отличное настроение, и взял телефонную трубку. — Аскер? Дай мне Худакерема. Здравствуй, Худуш! Как себя чувствуешь? Замечательно? Рад за тебя, Худуш. Слушай, братец, сверху нам прислали деньги, но они пока на почте… Принеси-ка в кабинет Гашема-гаги две тысячи, а завтра Мамед поутру отдаст их тебе. Буду ждать тебя, Худуш, ровно через десять минут. Что? Незаконно? Мен олюм, полюбуйтесь-ка этим законником! — расхохотался Дагбашев. — Да если я закрою глаза на сидящего в небесах аллаха, так обнаружу в твоих стальных сейфах беззакония куда более тяжкие!.. Стоит мне, Дагбеку Дагбашеву, протянуть руку, и твои беззакония будут молниеносно обнаружены… Значит, делай, что я велю, и приходи сюда с деньгами!..

А Субханвердизаде все еще находился в глубоком смятении и с отсутствующим видом наблюдал за развеселившимся Дагбашевым.

— Право, этого партизана никак нельзя призвать к порядку! — посетовал прокурор, — Но я все-таки доберусь до него!..

Окончательно потерявшего голову в шуме и суете Мешинова позвали к телефону. С солидным видом он взял трубку, дунул в нее сперва, затем приложил к уху.

— Да, алло-ооо… Это я, конечно, я, Худакерем! Дагбек? Приветствую, слушаю… Что? Да тут почесаться времени нету, — словно пчелы в улье, жужжат и жужжат люди, Каждую минуту тысяча входит в сберкассу, тысяча выходит из сберкассы… А я ведь два дела, две работы выполняю: и финансы и Безбожное общество. Возьмешься за одно дело — другое в загоне! Сегодня, как назло, крестьяне, будто на паломничество, стекаются сюда, к столу займов. От их крика, клянусь, у меня в глазах потемнело!.. Что? Что ты говоришь? Зачем, Дагбек, ты меня не пугай! Еще мать не родила такого человека, который бы меня — красного партизана — напугал! Да, да… Добром, по-милому, по-хорошему сможешь получить полмира, а вот так, угрозами, ни одной полушки! — В сердцах он отшвырнул трубку и задумался…

Все-таки что же теперь ему делать? Нести требуемые Дагбеком деньги или наотрез отказать? Ведь это явное беззаконие, — у Дагбашева нет в сберкассе личного вклада, а капиталы, хранимые в сейфе, принадлежат тем самым вкладчикам, держателям облигаций, которые с утра подняли здесь шум-гам!.. Всегда Худакерем клялся, что ни один злодей близко не посмеет подойти к сберкассе. На чем покоится авторитет Мешинова? На его безукоризненной честности. И потому он спокойно глядит в глаза своим служащим, посетителям, жителям района. Ни разу в жизни Худакерем не присвоил чужой копейки, беспощадно боролся со взяточничеством, лихоимством, стяжательством. Может ли он теперь своими руками взять из кассы две тысячи рублей?.. Взяв со стола колокольчик, он неистово затряс им.

— А ну-ка потише! Отцы мои, Деды мои, братья мои, — перерыв! Пе-ре-рыв! Прошу покинуть помещение!

И, проводив на улицу и во двор всех посетителей, он прочно замкнул двери.

Минуту спустя его снова позвали к телефону. Краснея от досады, Мешинов сказал себе: "У лисы совесть чище, чем у этого проходимца!" И крикнул в трубку:

— Приду!

Служащие тем временем разошлись по домам обедать, в комнате остались только бухгалтер и Худакерем.

Кусая губы "от злости, начальник поманил к себе бухгалтера.