Ашот Арзуманян - Арагац (Очерки и рассказы) Страница 31

Юный Геворг давно лелеял мечту о красках, но, увы, их не было, и он пускал в ход чернила, синьку, охру, составлял какие-то неправдоподобные смеси, чтобы как-нибудь заменить акварельные краски. На помощь пришла детская дружба: в Тифлисе жил и учился его любимый друг и родственник Александр Кулиджанов, хорошо знавший о пристрастии Геворга к живописи. И вот он с оказией присылает своему товарищу ящичек акварельных красок, целых двадцать штук! Это был один из самых счастливых дней в жизни будущего прославленного художника.

...С замиранием сердца открывает он заветный ящичек, не может налюбоваться слепящими взор разноцветными красками, дрожащей рукой ищет кисть, чтобы сразу же взяться за дело, но тут же сердце его сжимается от разочарования: друг забыл прислать кисть, а ее нет дома, нет нигде! Вдруг взор Геворга падает на трехлетнего братишку, мирно возившегося с игрушкой на полу. Недолго думая, Геворг отхватывает ножницами прядь волос ребенка, сооружает кисть и приступает к делу, не слыша ни плача малютки, ни наставлений прибежавшей на его крик матери.

Прошло два года, но в жизни Геворга не предвиделось никаких перемен, и казалось, что ему суждено остаться, как и большинству его сверстников, в провинциальном городке, где, конечно, не могло быть никаких надежд на получение художественного образования, о котором страстно мечтал юноша.

Так, вероятно, незаметно и прошла бы жизнь шаловливого мальчика, и он разделил бы судьбу своих сверстников, товарищей детских игр, оставшихся в уездном городке и скоротавших там годы своей жизни, никем не замеченные и не оставившие никаких следов после себя, если бы не счастливый случай, на первый взгляд незначительный.

По соседству с осиротевшей семьей Башинджагянов жила грузинская семья уездного начальника Эраста Челокаева (Челокашвили). Дети дружили между собою, а младший сын Челокаева Митя очень интересовался опытами в рисовании своего товарища и неизменно при них присутствовал. Как-то Георгий нарисовал акварельными красками (теми самыми, что получил в подарок от своего друга Александра) сирену - мифическую полудеву-полурыбу, виденную на лубочной картине в мастерской портного Мовсеса и поразившую его воображение.

Митя, как всегда, внимательнейшим образом следил за тем, как на бумаге оживала сирена, и когда Георгий закончил ее, улучив минуту, схватил рисунок и помчался домой. Автор, конечно, бросился за ним, но зацепился ногою за порог и растянулся, а шалун тем временем уже был дома и, заливаясь смехом, прыгал на одной ножке. Георгий не решился идти в дом Челокаевых, чрезвычайно стесняясь девочек, сестер Мити, и, как говорится, махнул рукой на происшествие. Не прошло и часа, как Георгий, в веселой компании товарищей, самозабвенно играл в бабки.

В разгар игры, сопровождаемой громким смехом и толкотней, на улице, где шла игра, появился городовой, которого все называли "Гришка". Обычно неторопливый в движениях, он на этот раз шел быстро. Подойдя к притихшей стайке мальчишек, Гришка ударом ноги разбросал бабки и, вперив свой взор в Георгия, приказал следовать за собой.

Но предоставим слово "герою дня", который в своих воспоминаниях, опубликованных в свое время и в армянской и в русской печати, так повествует о развернувшихся событиях.

"Поначалу я испугался, побледнел, однако не растерялся. Недолго думая, я бросился наутек в противоположную сторону, а затем, свернув с пути, вбежал во двор кузнеца Кахраманяна. Перепрыгнув через забор, я очутился в саду Багдасара, и так, со двора во двор, из сада в сад, прыгая через заборы, я раздразнил собак, с громким лаем пустившихся за мною. Городовой продолжал преследовать меня.

Гоняясь за мною, он не переставал ругаться, причем крутил в воздухе палкой, служившей ему оружием, с намерением метнуть в меня, но кусты и деревья мешали ему. Когда я добрался до двора глухого Гико, Гришку постигла неудача. Хорошо знакомый с "топографией" двора, я осторожно обошел сомнительные места, правда удлинив свой путь, но зато избегнув неприятностей. Гришка решил перерезать мне дорогу и пустился напрямик, но тут же наткнулся на кучу и, высоко подняв полы своей чухи, отплевываясь, осыпал ругательствами и меня, и домохозяина...

Наконец, мокрый от пота, я выбрался на улицу, где меня ожидала толпа мальчишек, а среди них было и несколько взрослых мужчин.

В один голос крича: "Не бойся! Не бойся", все окружили меня, уговаривая остаться на месте. Вскоре, хромая и задыхаясь от усталости, подошел и Гришка.

- Вот как дам тебе палкой по голове! - хриплым голосом закричал он.

Взрослые вступились за меня и успокоили его.

- Я же не режу тебя, сынок, говорю, чтобы ты следовал за мною. Пристав зовет тебя.

При этом он схватил меня за шиворот, а я упирался. В эту минуту послышался чрезвычайно порадовавший меня знакомый громкий голос:

- Ну-ка, отпусти его, или же я дам тебе по башке так, что сплющишься в лаваш!

Это был мой двоюродный брат Коста, мужчина гигантского роста, явно подвыпивший.

Гришка тотчас выпустил меня.

- А ты, дружок, должен идти, раз тебя зовут, - поучал меня Коста. - И не бойся, я здесь, а в случае чего несдобровать ни приставу, ни кто бы там ни был".

Окруженный ватагой мальчишек, Георгий шел за торжествующим блюстителем порядка. Размышляя над тем, для чего мог он понадобиться приставу, мальчик вспоминал все свои проказы и, вздохнув, пришел к заключению, что он в самом деле заслуживает наказания.

В толпе мальчишек Георгий заметил и двух своих младших братьев, с заплаканными лицами и с камнями в руках, припасенными для того, чтобы при первой же необходимости забросать ими злодея Гришку.

Так дошли до дома пристава, вышедшего им навстречу.

- Убирайтесь отсюда, - загремел он на мальчишек и, подойдя к Гришке, сказал ему в сердцах вполголоса: - Осел ты, осел! Разбойника, что ли, ты захватил?

- Да он кусается, - оправдывался Гришка, поглаживая свои бока.

- Неправда, - запротестовал Георгий, - я только ущипнул его, так как он порвал на мне одежду.

Едва удерживаясь от смеха, Челокаев повел мальчика в дом.

Что же было на самом деле? Почему Гришка бегал за спасавшимся от него шалуном?

Оказалось следующее.

Прибежав домой с "Сиреной" в руках, Митя показал рисунок взрослым.

У Челокаевых в это время находился приехавший из Тифлиса в Сигнахи по делам службы Орловский, лицо, принадлежавшее к высшей губернской администрации.

Будучи достаточно образованным человеком, Орловский по детскому рисунку понял, что он сделан одаренным мальчиком, и заинтересовался им. Сердобольная семья Челокаевых не замедлила воспользоваться удобным случаем и рассказала Орловскому о тяжелом материальном положении Гаянэ Мелкоевны, оставшейся вдовой с четырьмя детьми на руках.

Послали Гришку за Георгием, и тут развернулись описанные события...

Орловский ласково обошелся со смущенным мальчиком, расспросил его о "Сирене" и других рисунках, еще раньше похищенных Митей у своего приятеля.

- Ты учился где-нибудь рисованию? - спросил Орловский.

- Нет, - отвечал Георгий, - но я видел такие картины в мастерской портного Мовсеса.

- Молодец! Молодец, - похвалил Орловский, - вот вернусь в Тифлис и что-нибудь придумаю, сделаю...

Орловский выполнил свое обещание, и, благодаря его содействию, Георгий, спустя некоторое время, был принят в рисовальную школу при Кавказском обществе поощрения изящных искусств в Тифлисе.

В связи с новым назначением Челокаева семья его тоже к тому времени перебралась в Тифлис. Уезжая, они взяли с собою Георгия и целый год держали его у себя как родного сына, пока Гаянэ Мелкоевна с остальными детьми смогла также переселиться в Тифлис...

Читая эти строки из воспоминаний Башинджагяна, я невольно думаю о том, какую большую роль иной раз играет случай в жизни отдельных людей, как повелительно он действует порой. Спасаясь от городового Гришки, мальчик как бы убегал от своей судьбы, но она все же настигла его...

Вот конечный результат "конфликта", возникшего между Гришкой и мальчиком из Сигнахи на заре его жизни...

Геворгу (Георгию) было тогда шестнадцать лет, в большой город он попал впервые. Все было здесь для него ново и интересно, но одним из самых сильных эстетических впечатлений, как он сам говорил, были две картины Айвазовского в Кавказском музее: "Вид Петербурга" и "Аул Гуниб".

Обучение в школе рисования Кавказского общества поощрения изящных искусств, где Геворг учился с августа 1876 года по июнь 1878 года, было бесплатное, но надо было содержать себя и помогать семье. Занятия в школе были вечерние, и это дало Геворгу возможность поступить писцом в Тифлисскую судебную палату, где работа шла днем. Через некоторое время мать с остальными тремя сыновьями также перебралась в Тифлис, где вся семья поселилась в одном из отдаленных кварталов, сняв комнату в подвальном этаже.