Биарриц-сюита - Бронислава Бродская Страница 31

потом поцеловал свои пальцы. Католики так делали, это он давно уже знал. Егор прошел купить свечку. Купил одну и поставил ее за мать. Надо бы было помолиться, но Егор не умел. Он просто уселся на заднюю скамью и достал молитвенник из кармашка на спинке предыдущей скамьи. Тексты молитв были на французском и на латыни. Хотелось послушать службу, но костел был почти пуст, несколько пожилых домохозяек, и пара туристов.

Как обычно, Егора охватила особая тишина храма. Полумрак, запах оплывшего стеарина, мерцание маленьких огоньков, шепот молитв, еле доносящийся до задних скамей. Когда была служба, ощущение было совсем другое: голос священника, произносящего проповедь, хор, звуки

органа. Красиво, торжественно, мощно, зрелищно. Сейчас ничего этого не было.

Егор услышал, как хлопнула массивная входная дверь, и увидел молодую пару. Они были совсем юные, студенты первокурсники или ученики старших классов. Оба в джинсах, майках и шлепанцах на босу-ногу. Они быстренько привычно перекрестились на статую и уселись тоже на заднюю скамью через проход. Усевшись, ребята сразу начали целоваться. «Ну, да, они сюда для этого и пришли. Никто на них не смотрит. Может они и верующие, но без фанатизма, как все французы. К тому же, в католических храмах нет этой мрачной православной серьезности. Не надо стоять. Люди просто садятся на скамейку и отдыхают, думая о чем-то своем. Никто на них не смотрит, не требуют "покрыть голову платком, не называют девушку "бесстыдницей." – Егор любил сравнивать католицизм с православием, подсознательно защищая свой странный выбор, за который его, он это знал, многие осуждали.

Он попытался вспомнить, когда он сам так целовался с девушкой. Очень давно. Когда хотелось это делать, было нельзя из-за… матери? Ну, она же не могла его везде видеть. Да, не могла физически, но он ощущал ее незримое присутствие, она "видела", что он делает, всегда была третьей на его первых свиданиях. Он знал, что мама была бы недовольна любой девушкой. Она любила повторять, что "ему следует хорошо учиться". Один раз, она застала его обнимающим в подъезде, у батареи Ирку, девчонку из класса. Мать прошла мимо, но Егору захотелось сразу же с девушкой распрощаться. Он немедленно вернулся домой, невежливо выпроводив подружку из теплого подъезда на мороз. Как только он зашел в переднюю, мать принялась орать. Егор выслушал, что он "придурок", что "она не будет воспитывать его "выблядка", что "девки все хитрые и им только этого и надо…". В очередной раз Егор узнал, какая он дрянь, мразь и сволочь. В мозгу уже тогда стало закрепляться, что "это нехорошо", что "так дела не делаются". Он знал, что хочет для него мать. Когда придет время, она сама его познакомит с девушкой "из хорошей семьи", чьих родителей они знают. "Хорошая" семья – это был номенклатурный папа, лучше "выездной", большая квартира в сталинском доме, и Волга. Тесть поможет Егору делать карьеру. Он и сам примерно так и рассчитывал поступить, но… он был в том возрасте, когда ждать нужного тестя было невозможно. Желание стать взрослым было слишком сильным.

Егор вспомнил свое "грехопадение". Ему было 17 лет, 18– ть исполнялось еще только в октябре. Он поступил в МАИ в начале августа, и сделав все, как мать велела, был в относительном фаворе. Во второй половине августа они всей семьей поехали в Сочи в дом отдыха ЦК, куда им дед достал путевки.

Егор выпросил мать разрешить ему пойти на танцы. Мать разрешила, как обычно определив "комендантский час" – 11 часов. Егор немного подергался в гуще танцующих, хотя и не любил подвижные танцы, не считал себя пластичным. Потом, как награду, уже в конце, завели какую-то музыку, медленную, по-английски. Он пригласил симпатичную, худенькую девушку, блондинку с волосами до плеч. Она была одета в светлое легкое платье, плоские босоножки. Она ему сразу понравилась, хотя Егор видел, что девушка гораздо старше, и надежд ее привлечь у него почти не было. Но, попробовать стоило. Они стали танцевать, все ближе и ближе, прижимаясь друг к другу. Егора опьянил запах ее духов и еще чего-то пряного, женского: пудры, помады, шампуня? Откуда он знал? Ее упругое загорелое тело прижималось к нему все более тесно. Не он ее прижимал, она сама.

Танцы закончились и девушка предложила ему идти купаться. Егор похолодел: у него не было с собой плавок, да и мать велела быть в номере к одиннадцати… Но голос девушки звал его с собой, он не мог отказаться. Тогда он ей честно сказал, что "он бы с удовольствием, но у него нет с собой плавок". Сказать девушке, что если он зайдет за плавками, то мать "не пустит", было вообще невозможно. «Да, зачем тебе плавки? Не нужно нам ничего» – сказала она и пошла по направлению к морю, уверенная, что он идет за ней. Он пошел, и уже знал, что произойдет, хотел этого, и боялся. Он много раз представлял себе, как это будет, и надеялся, что он "все забудет про материны запреты", но нет, не забывал. Егор шел и думал, что ему попадет, мать будет бесноваться, ударит его… Еще можно было сказать этой Кате, что "ему надо домой", что " может завтра…". Но он четко понимал, что никакого завтра не будет, что если он сейчас уйдет, он Катю, которая даже и не жила в их Доме отдыха, никогда больше не увидит. «Ладно, пусть орет… переживу!» – подумал он и уже полностью отдался всей романтике этой тёплой южной ночи, пахнущей эвкалиптом.

Шли они довольно долго. Катя привела его на какой-то дальний кусок пляжа, где он никогда не был. Это был дикий пляж, без тентов и грибков, зато, как сказала Катя, сюда никто не ходит. «Ты когда-нибудь купался в ночном море в августе?» – спросила она. Нет, он не купался. Он вообще был на море второй раз в жизни. В первый раз в пять лет, еще когда был жив отец. Ночью он тогда спал, а днем сидел с мамой и папой на полотенце, ел фрукты, и плескался в прибое. «Купался.» – зачем-то соврал он.

Катя начала раздеваться, а на Егора напал столбняк, он стоял и просто на нее смотрел. Кате и снимать-то было особо нечего. Через пару секунд она, совсем голая, быстро побежала в воду, вынырнув довольно далеко от берега. Ее фигура была еле различима в темноте, но Егору показалось, что она ему помахала рукой. Он очнулся и стал быстро раздеваться. Так быстро, как у Кати, у него