Сергей Солоух - Клуб одиноких сердец унтера Пришибеева Страница 32

необыкновенную, особую, конфигурацию его балды, коя,

хвала тебе, Создатель, покой душе неистовой Светланы,

дочурки младшей Степана Кондакова принесла.

И в кого мерзавка такой оторвой уродилась, никто

понять не в силах был. Поверите ли, но лет с пятнадцати

голуба загуляла. Да как. Еще семнадцати не стукнуло девице, а

папка уж привез ей в первый раз с Кирпичной главврача,

доставил, чтоб доктор позорных насекомых размножение в

волосяных покровах полудетских приватно прекратил.

Боже, Боже, так бы, наверно, и окончила свой век под

лавками автовокзала, кабы не турнир международный на

призы фарфоровые газеты "Труд". Спасибо, Провиденье

смиловалось.

Итак, зимою семидесятого, перед красавцем главным

корпусом профилактория завода "Фибролит" торжественно в

безветрии морозном опали флаги стран и близких, и далеких, а

на матах праздничных цветных, в отстроенном недавно (на

зависть всем на областные денежки) спортивном зале,

сошлись, дабы поспорить за кубки в разводах кисельных

голубых дулевских, захватов и подсечек мастера.

А на трибунах поглазеть, позырить честные, открытые

единоборства собралось (и кто им выдавал спецпропуска, и

как хватило розовых картонок с куском угля на фоне

шестеренки, тайна) все, что способно было только в центре

областном стрелять глазами, вертеть частями тела

выступающими и губки делать бантиком. Буквально

оголилась передовая, "Томь" обезлюдела и опустел "Южбасс",

без малого неделю не с кем было отдохнуть, потанцевать,

словечком перекинуться согражданам, в наш город

занесенным по личной или казенной вечной надобности.

Да, событие незабываемое.

Ну, а в центральной ложе, среди гостей почетных,

блузоном желтым глаз ласкает Света Кондакова. Ух. И все

болеют за чеха, блондина — сажень в плечах, а его земляк наш,

черт скуластый Жаба, берет и делает. И венгра укладывает

лихо, и соотечественника, братишку, из Нижнего Тагила.

Короче, шансов не оставляет никому в своей говяжьей

полутяжелой категории парнишка из Чушков.

Герой, а финал чуть было не отдал болгарину. Чуть

было не по плечо не оказался Христо Жихову на пьедестале с

цифрами 3-2-1.

Не может быть! И виной тому Светка Кондакова,

выбравшая не чистенький, сверкающий средь снега красным

пластиком призывным лоджий (на первом этаже за каждой

шторкой одетые в спортивные костюмы стальные люди с

медными глазами) чудесный корпус для гостей из стран нам

братских, нет, под своды веток, лап сосновых, в синь леса

углубилась девка, подкралась к подкрашенной лишь наскоро

пятиэтажке, в дверь юркнула служебного подъезда, пока

гремела пара мужиков небритых железом сеток с бутылками

молочными буфетными, и затаилась.

Заходит в комнату свою без двух минут турнира

победитель, конечно же чтоб лечь и выспаться как следует

перед последним, главным поединком, а его рука, пальчонки

игруньи шаловливой за гусака, за беленького, цап, и он,

веселый дурачок, мгновенно, оп, и в поросенка превратился

розового, гладкого, ей-Богу, хрюкнет.

И хрюкнул, кто бы сомневался, и мяукнул, и даже

гавкнул пару раз, короче, не ошиблась Света, не обмануло, в

заблужденье не ввело ее борцовское трико, заснула девушка в

конце концов — лик просветленный, на сердце благодать, и

юноша с ней рядом прикорнул, но не прошло и трех часов,

кулак угрюмый тренерский сотряс дверь хлипкую, вскочил

бедняга:

— Слышу, батя!

И в душ, то ледяную включит, то горячую, то голову

подставит, то живот, и вроде бы взбодрился, но разве Тихона,

волчару старого, обманешь.

— Тебе сейчас расплющить нюхалку, паскуда, или

попозже, — ааа-ааах, но хрящичек не хрустнул, не хлынула

горячая в два ручейка, работа — заглядение, не зря Глеб

Алексеич Тихонов, заслуженный, любимый всеми тренер

федерации родной, остановился, щупальца разжал ни раньше

и ни позже, тика в тику.

Профессор психологии спортивной знал, понимал,

еще бы, продолжит его дело Христо Жихов, без меры, без

оглядки, едва опустит в партер, едва почувствует, что можно

финал взять чисто, пойдет в ход локоть обязательно. Да,

скромный, невыдающийся нос Цура, лишенный кислорода,

сжатый, смятый здоровым бугаем из Пловдива такую бурю в

удаленных от него изрядно надпочечниках произвел, что

Жаба, законам всем природы вопреки, огромным стал,

ужасным, страшным, и жалкими колечками рассыпались по

полу трудовые Жихова очки, когда его лопатки вмял, вогнал, к

ковру приклеил насмерть рассвирепевший бык чушковский,

какой там руку, лезвие просунешь фиг, полмиллиметра

обоюдоострых.

Свободен.

И злобы никакой, взял Тихона и в раздевалку внес, а

тот бормочет, репа красная:

— Ах, ты, сученок, раскидай, убить тебя, ублюдка,

мало…

С ума сошел мужик, совсем рехнулся. Но и Жаба

молодец, хорош, с башкою мокрой, в куртешке легкой и с

медалью вышел на крыльцо, зачем? какого черта? да видно

было так назначено ему.

Стоит машина барская, "волжанка" — два ноля

семнадцать, дверь открывается и чемпиона манит

указательный, крючочек розовый, иди сюда, жеребчик, давай

скорее, племенной. Цур шаг, его за синюю болонью хвать и

втягивают внутрь, и кто, вчерашняя коза, ночная гостья.

— Куда?

— Ко мне.

А утром папа с мамой.

Кто? Чего?

— Он будет жить у нас.

И некуда деваться.

Таким вот образом, в бою чуть нос не потеряв, и

симметричный ему орган (относительно чего поможет

циркуль вам определить) чуть было не сточив совсем, Игорь

Ильич Цуркан вдруг оказался зятем Степана Кондакова.

А был в ту пору Степан Андреевич человеком не

простым, влиятельным, могущественным даже, и не столько

должность тут играла свою роль, хотя, конечно, безусловно,

вес придавала определенный его словам, желанья и поступки

наполняла смыслом государственным, но в первую очередь

благодаря отношениям неформальным, приятельским, что

связывали Степу и Бориса, а, проще говоря, управляющего

делами и первого секретаря, отца тогдашнего Юносибирской

области, Южбасса, творца морей, плотин и дамб, а также

чемпиона сбережения энергетических ресурсов, Бориса

Тимофеевича Владыко.

Случай, по правде говоря, редкий, но так уж вышло,

сложилось, сохранили, по жизни как-то умудрились пронести

тепло прозрачной, без закуски, соседи бывшие по закутку

гаражному, пионеры автовождения, владельцы (одни из

первых в захолустье города Кольчугино) проворных, юрких

"Москвичей" за девять тысяч, парторг и механик водоотлива

прославленной трудом ударным шахты "Ворошиловский

стрелок". Ну, сами знаете, дискуссии мужские под козырьком

открытого капота, ключей трофейных торцевых позвякиванье

деловитое, стартера обороты трудные, и, наконец, клубочек

долгожданный голубой из выхлопной трубы. Ну вот и все,

пора ветошки наступает и алюминиевой посуды, бидончика с

напитком, что сохраняет цвет даже отбулькав восемь метров

толстых, тонких и прямых, давно томящемся в тенечке, в

уголке.

Конечно, ясно кто, как правило, с разнообразным

инструментом управлялся, а кто затем умело здравницы

произносил. В общем, привык Борис Тимофеевич считать

Степана Кондакова хозяйственным, сноровистым, умелым. Но

главное, сложилось рано мнение, и отложилось убеждением в

его партийной голове, дабы все ездило отлично, плавно, время

от времени обязан кто-то закатывать рубашки рукава и масло

под ногти загонять. То есть, ценил Степана, да.

Ну, а тот сознаемся, ох, этим пользовался,

пользовался, пользовался.

Во всяком случае, нет, не напрасно, не зря Игорь

Ильич Цуркан снес героически однажды те испытания, что

выпали на долю двух важнейших, многофункциональных

частей его в суровых чушковских буднях закаленного,

воспитанного тела. Жизнь Жабы заметно изменилась после

пупсика на бампере и ленточек цветастых от радиатора и до

багажника.

Возьмем хотя бы для примера, институт

технологический пищевой промышленности, в котором он,

железной волей Тихона ведомый исключительно,

перемещался третий год с курса на курс. После внезапной

смены Игорьком среди сезона вида спорта, сие учебное, тогда

такое молодое заведение, не только не распростилось с

юношей, наоборот, объятия раскрыло широко, засеменило ему

навстречу с улыбкой плотоядной, и Жаба, ни дня не