Дмитрий Красавин - Микеланджело из Мологи Страница 32

- Воглина, Воглина... - прошептал вслух Леонид Дормидонтович и хлопнул трубку назад на рычаг телефонного аппарата: - Это же та самая пионерка Настя Воглина, которая сообщила Сталину о том, что в Москве планируется устроить выставку мологских художников!

В памяти чекиста моментально всплыли слова Наркома Ежова: "Подобная выставка сейчас - это диверсия. Это подкоп под планы электрификации страны!"

Товарищ Блинов встал из-за стола, прошелся по комнате. Еще недавно он со страхом думал о наступлении того момента, когда Нарком поинтересуется, как обстоят дела с поимкой "отщепенцев". Единственный мологский художник, о прибытии которого в Москву известно некоторым сотрудникам НКВД, это Анатолий Сутырин. Даже если бы на суде какой-нибудь московский или провинциальный абстракционист (а жертва Леонидом Дормидонтовичем уже была намечена) признался в намерении организовать выставку картин с видами Мологи, у коллег наркомвнутдельцев все равно сохранились бы подозрения насчет Сутырина. А тут такая удача! Первоисточник сведений о готовившейся выставке, пионерка Настя Воглина, собственной персоной! Если всевидящий Нарком не имеет других каналов информации, то теперь появился шанс разрешить проблему малой кровью.

Леонид Дормидонтович достал из кармана брюк портсигар, открыл его, вытащил папироску, размял ее и, закурив, принялся дальше размышлять над возможными путями разрешения "дела Сутырина".

Заставить Воглину подписывать на допросах нужные показания - не проблема. Но на суде она может выболтать правду, и тогда все старания спасти Сутырина сведутся к нолю. Значит, подследственная должна подписать нужные показания, а затем... Затем... Нет. Только не это! Ей всего четырнадцать лет! Жалко девчонку... Может, удастся решить задачу иначе? Но как? Неужели, замкнутый круг? Столько неразрешимых проблем разом! И, в первую очередь, все еще дамокловым мечом висит над будущим Микеланджело соцреализма обвинение в убийстве А. С. Конотопа.

Скоротечная эйфория по поводу нахождения в СИЗО пионерки Воглиной сменилась нарастающим чувством безысходности.

Эх, бросить бы все к Чертовой матери и бежать! Бежать, бежать, бежать... Все равно куда. Лишь бы бежать...

Товарищ Блинов ткнул еще тлеющий окурок в стоявшую на краю стола алюминиевую кружку и, обхватив голову руками, закачался всем телом, стоя посередине комнаты допросов:

- Что делать? что делать? что делать?...

Прошло минут пять или чуть больше. Из душного воздуха комнаты допросов, из клубов папиросного дыма над головой чекиста стали вырастать тени некогда допрошенных здесь и обвиненных во всех тяжких грехах арестантов. Сквозь плотно прижатые к ушам ладони просочился чей-то шепот, чей-то плач... Леонид Дормидонтович резко развел руки в стороны.

- Смирно! - скомандовал он сам себе. Привыкшее автоматически выполнять команды тело, прекратив раскачиваться, вытянулось по струнке. Тени арестантов, ударившись в потолок, ушли сквозь перекрытие вверх. Снова обретая контроль над психикой, товарищ Блинов постарался закрепить успех дозой положительной информации.

- Не так все и плохо, - пробормотал он себе под нос. - Сутырин не расстрелян, доставлен из Рыбинска в Москву и находится под моим контролем. Уже собраны доказательства о том, что сам он лично не присутствовал в Юршино во время происшедших там трагических событий. Правда, интерес художника в физическом устранении Конотопа и уничтожении в огне пожара протоколов допросов "диверсантов-мологжан" отрицать трудно. Более того, еще не ясно, каким образом секретно от рыбинских шерлок холмсов разобраться со всеми перипетиями Юршинского дела. А время поджимает. Впрочем, если внимание Наркома занять делом абстракционистов (с десяток из них уже "сознались" в подготовке Берлинской выставки), тогда лимит отпущенного времени можно растянуть еще дней на десять. Но десять дней - это предел. Значит, завал? Нет, и еще раз нет! Главное не расслабляться - работать, работать и работать... В Гражданскую не из таких ситуаций приходилось выпутываться.

Несколько приободрив себя подобными рассуждениями, Леонид Дормидонтович снова сел за стол, поднял трубку телефона и велел привести в комнату допросов Анастасию Воглину.

Несмотря на обилие сильных нервных потрясений - арест, обыск, бессонные ночи в душной, переполненной камере СИЗО - Настя все еще не была сломлена психически и верила, что с ней просто произошла какая-то чудовищная ошибка, что все еще образуется. Пройдет час, другой, сотрудники НКВД разберутся во всем, извинятся перед ней, отпустят из тюрьмы...

Едва переступив порог комнаты допросов, она с надеждой взглянула на сидевшего за высоким письменным столом мужчину. Но тот почему-то отвел глаза и, углубившись в свои бумаги, тихим бесстрастным голосом стал задавать вопросы про Мологу, про цели приезда в Москву, про Поликарпова и того несчастного юношу с разбитым носом, которого привезли вместе с ней в следственный изолятор.

Настя отвечала, стараясь припомнить мельчайшие подробности. Ей было нечего утаивать. Но после трех часов непрерывного монотонного допроса устала и, опустив голову вниз, стала отвечать более односложно. Следователь подробно записывал ответы в протокол, задавал все новые и новые вопросы. И вдруг:

- Осенью прошлого года Вы написали в письме товарищу Сталину о том, что в Москве состоится выставка картин мологских художников. Какова была цель написания Вами письма?

"Откуда он знает про письмо? - удивилась Настя. - Неужели Сталин передал его в НКВД? Зачем? Или оно действительно перехвачено троцкистами, и этот допрос ведет тайный враг, чтобы окончательно исключить любую возможность спасения Мологи?"

Не найдясь сразу, что ответить, она замешкалась, подняла на следователя глаза и вздрогнула, встретившись с жестким, прожигающим человека насквозь взглядом его глаз.

- Вы слышали вопрос?

- Слышала, - пробормотала Настя, снова опуская голову вниз.

- Так отвечайте.

- А разве из письма не ясно?

- Здесь задаю вопросы я.

"Почему он грубит? Почему он стал злым? Он знает, что я не виновата ни в чем, но не отпустил меня тотчас. Значит, дело в моем письме. Он враг. Он хочет навредить стране. Он хочет, чтобы Молога была затоплена, чтобы картины Анатолия и сам художник были уничтожены", - пронеслось в голове Насти и, не поднимая головы, она тихо, но твердо произнесла:

- Я не буду Вам отвечать. Я писала письмо товарищу Сталину, а не Вам.

Леонид Дормидонтович удивился смелости сидящей перед ним девчонки и попытался нажать на нее чуть сильнее:

- Вы понимаете, что, отказываясь отвечать на вопросы, затягиваете следствие?

Настя промолчала, еще ниже наклонив голову.

- Если Вы действительно ни в чем не виноваты, то, получив четкие правдивые ответы на все свои вопросы и убедившись в Вашей невиновности, я отпущу Вас домой. Но если Вы будете молчать, я вынужден буду отправить Вас назад в камеру и продолжить допрос только тогда, когда Вы сами об этом попросите. Вам нравится сидеть в тюрьме?

Настя снова промолчала, с трудом сдерживая готовые вырваться из глаз слезы.

Товарищ Блинов задумался. Характер у девчонки упрямый. Но стоит ли его ломать? Если она упорно молчит по поводу письма, значит, видит в следователе угрозу каким-то чрезвычайно важным для нее духовным или материальным ценностям. Картинам? Мологе? Или мологским художникам? (Сутырину?) Что ж. Это легко выяснить. И, возможно, потом удастся сыграть и на ее привязанности, и на ее упрямстве.

- Я видел те картины, о которых Вы пишите в письме, - задумчиво, как бы воскрешая в памяти запечатленные на картинах события, пейзажи, бытовые сцены, произнес Леонид Дормидонтович. - Они великолепны. Я смотрел на них со слезами на глазах. К сожалению, я не видел Мологу воочию, но полюбил ее по картинам. Вы тоже любите Мологу?

Настя, скосив глаза вверх, не поднимая головы, посмотрела на следователя. Его взгляд больше не был таким жестоким. Черты лица приобрели мягкость.

- Люблю, - шмыгнув носом подтвердила она.

- А картины мологских художников Вам нравятся?

- Нравятся...

- К сожалению, спасти город уже не в наших силах. Сутырин слишком поздно привез картины в Москву. Вы знаете Сутырина?

Лицо Насти покрылось румянцем. Что ответить? Сказать "да" - не означает ли предать Анатолия? Сказать "нет" - значит не узнать более о нем ничего.

- Нашлись люди, которые обвинили гениального художника в том, что он пытается сорвать планы строительства Рыбинской ГЭС ради спасения Мологи, никак не реагируя на этот раз на молчание Насти, продолжил следователь. Это очень серьезное обвинение. Планы партии и правительства построены на точном расчете тысяч специалистов. Мологу никто не думает уничтожать. Она просто будет перенесена на новое место.

Леонид Дормидонтович, не вставая со стула, нагнулся к стоявшему сбоку от стола сейфу, порылся там и, достав несколько газет, протянул их Насте: