Судоверфь на Арбате - Владимир Александрович Потресов Страница 32

Земля медленно приближалась. И чем она ближе, тем больше беспокойства: а вдруг я сделаю что-нибудь не так, и тогда вся работа, которую в течение месяцев вели доктора, пойдет впустую.

И все же, как я ни готовился, приземление оказалось неожиданным. Автоматически, как амортизаторы, сработали ноги, я покатился по земле, стараясь поскорее «погасить» купол парашюта.

Ко мне бежали люди. Я вскочил на ноги — все в порядке. Поздравляли меня ничуть не менее горячо, чем теперь героя космоса.

А следующий прыжок я уже выполнил в присутствии Ланде…

— Как, ты еще раз прыгал?! — рассердилась Тамара Мироновна. — Об этом я слышу впервые.

— Ну вот видите, проговорился, — растерялся Александр Сергеевич, — но этот прыжок был действительно последний в моей жизни. Как и предыдущий, он прошел удачно, однако начальник аэроклуба, узнав о нашей самодеятельности, категорически запретил эти эксперименты.

— Богу — богово… — однозначно резюмировал он.

Александр Сергеевич задумчиво помешивал ложечкой уже совершенно остывший чай.

— Вообще с этими полетами мне как-то не везло, — сказал он.

— А что, были еще попытки?

— В детстве… Отец мой — известный в те годы журналист и театральный критик — каждое лето снимал дачу в районе Архангельского. Рядом с нами находилась дача Земцова, который привез из Франции настоящий новенький «Фарман» F-4 образца 1909 года.

Июньскими вечерами на лугу собирался народ. Нас, детей, хозяин аэроплана катал один круг, по очереди. Когда трясущаяся и дребезжащая «этажерка» разгонялась по полю, женщины крестились, недоверчиво смотрели из-под руки, но не расходились.

После первого же круга над лугом я решил полететь самостоятельно. Там же, на даче, из легких реек собрал крестообразную раму, склеил из папиросной бумаги шестнадцать воздушных шаров, а под ними укрепил спиртовые горелки. Я ожидал, что шары, наполнившись теплым воздухом, поднимут меня вверх, и чтобы не выпасть при полете, привязался к раме — я знал, что так поступают аэронавты.

Шары уже начали принимать необходимые формы, как вдруг одна из спиртовок перевернулась. Вспыхнул пролившийся спирт, ветерок перекинул пламя на шары… Словом, пока рубил веревки, успел получить ожоги, но все же выбрался из костра.

Всю осень я изучал теорию полета и строительства аэропланов и планеров, доставал материалы. Зимой приступил к постройке, а к весне планер занимал уже почти всю комнату, причем крылья и передняя часть торчали во все стороны с балкона.

Как-то отец говорит:

— Аппарат твой, я вижу, готов. Как думаешь летать?

— Вот прямо отсюда, с балкона…

А надо сказать, что квартира наша в Большом Николопесковском была на шестом этаже, по тем временам очень высоко. Внизу крыши одно-, двухэтажных арбатских особнячков да золоченые купола в весеннем солнце.

— Не советую, — сказал отец, — для приземления нужна ровная площадка, да и городовой уже который день подозрительно смотрит. Давай так: ты разберешь планер, возьмем его летом с собой на дачу. Там с обрыва и полетаешь. Заодно научишься управлять аппаратом.

И вот в мае потянулись подводы с нашим барахлом. Везли на дачу все: кровати, белье, посуду. А на последней подводе — мое сооружение.

Первый полет. Я надеваю планер. Он привязывается к поясу ремнями, так что ноги остаются на земле. Через много-много лет к похожей конструкции вновь вернутся и назовут ее дельтапланом.

Я подошел к краю обрыва старицы Москвы-реки. Высота довольно большая… Разбежался, оттолкнулся от песчаного края — и полетел. Почувствовал, что планер перестал давить мне на плечи, а я сижу в удобной лямке. Теперь он нес меня.

Однако полет продолжался недолго. Планер вдруг начал скатываться на левое крыло и круто пошел вниз. Выровнять полет я не смог. Удар был довольно жесткий. Очнулся я, видимо, почти тут же, отвязал лямки, связывающие меня с останками аппарата. Тогда я только распорол ногу и повредил ключицу. Но желание летать, как видите, не пропало…

Ладно, хватит об этом, — Александр Сергеевич стукнул ладонью по столу, — вы мне лучше скажите: к майскому походу готовитесь?

— Конечно, вот видите — концентраты купили…

— А я был вчера в клубе туристов — говорят, на Клязьме ожидается много воды, стало быть, течение будет хорошее…

Был уже довольно поздний вечер, когда мы с Филей Мадленским вышли наконец на улицу. Александр Сергеевич проводил нас до подъезда.

В теплом весеннем воздухе растворились запахи земли, освободившейся от недавно ушедшего снега. В некоторых квартирах распахнуты окна, слышалась музыка в неподвижной тишине апрельской улицы.

Освещенный неярким уличным фонарем, желтел небольшой домик, в котором когда-то Жил Лермонтов. Напротив него, каким-то чудом сохранив до шестидесятых годов зеркальные стекла окон, доживал последние годы особняк Лопухиных…

В школе нас поджидал разъяренный Слава.

— Где вас черти носят? Гарика встретил, говорит, видел вас на Арбате, мол, сейчас будут. Тут дел невпроворот: два часа умолял, чтобы Володю с Лешей по физике спросили.

— Ну и как?

— Обещала… Кстати, звонили из роно: ты с Лешей на второй тур математической олимпиады прошел.

— А когда будет, не сказали? — спросил я.

— В конце месяца. Они дополнительно объявят. Поздно уже, пошли! Опять ничего не успели…

Я хотел возразить, но Филя жестом остановил меня.

Крупные чистые звезды смотрели на притихшие арбатские переулки, так же как десятки и сотни лет назад.

— Смотрите, спутник! — воскликнул Филя.

По небу на северо-восток плыла неяркая зеленоватая звездочка.

Мы молча стояли, задрав головы. Редкие прохожие с недоумением глядели наверх. Однако ничего не