Прости - Олег Юрьевич Рой Страница 32

– Таисия Николаевна, очень рад наконец с вами познакомиться, – Герман не стал прикладываться к ручке, но голову наклонил четко, как какой-нибудь воспитанник какого-нибудь пажеского корпуса.

– Взаимно, – строгие бабушкины глаза чуть потеплели. – Что ж, пройдемте. Руки можно помыть вот здесь, – она небрежно кивнула на потертую, поцарапанную дверь ванной.

Корзина заняла весь кухонный стол. И кухня вдруг показалась Олесе совсем крошечной. Бабушка же молча наблюдала, как Герман извлекает из корзины упаковки с мясными и рыбными нарезками, банку черной икры, странные сыры, фрукты, конфеты, черную бутылку с золотой головой – шампанское.

– Изрядно, – непонятным тоном оценила бабушка воздвигшуюся посреди стола груду вкусностей и ткнула в один из шаров, украшавших еловые ветки. – А это тоже съедобное?

– Нет, просто элемент декора, – пояснил Герман. В джинсах и мягком белоснежном свитере с высоким горлом он выглядел совсем не таким «принцем», как в момент знакомства или на, чтоб ее, вечеринке.

– Вот ведь… – Таисия Николаевна покачала головой. – Накидают чего ни попадя, лишь бы попышнее, поярче да потяжелее. Уж лучше бы мандаринов повесили, мы всегда на елку мандарины вешали…

– Послать шофера за мандаринами? – осведомился Герман.

– Чего уж там, – отмахнулась бабушка. – К чему? Тут и так разносолов, как на Маланьину свадьбу, хоть всей улицей гуляй.

Олеся точно знала, что родилась бабушка в городе, пусть и не слишком крупном, а лет с двенадцати и вовсе жила в Москве, так что вряд ли могла «гулять всей улицей». Что за вожжа ей под хвост попала? И на Олесю не смотрит, перебирает продукты, словно ищет что-то.

– Нарезка странновато пахнет, – сообщила наконец бабушка. – Не испортилась ли?

– Это испанский хамон, – пояснил Герман, аккуратно отбирая у бабушки упаковку.

– А в Китае, говорят, едят тухлые яйца, – продолжала бабушка с той же странной интонацией. – И тараканов даже.

– Тараканов здесь нет, – учтиво сообщил Герман. – И тухлых яиц тоже. Но я могу позвонить в китайский ресторан и заказать.

Не выдержав, Олеся дернула бабушку сзади за платье, но та лишь заметила светским тоном:

– Полагаю, без тухлых яиц мы вполне обойдемся. Идите уж, я сама все разложу.

Когда Герман переступил порог ее комнаты (по такому случаю стол выдвинули из угла и накрыли лучшей скатертью), Олеся опять смутилась. Почему-то вдруг стали бросаться в глаза все потертости, пятна, царапины – и безнадежная дешевизна обстановки. Как она могла думать, что сюда не стыдно пригласить и английскую королеву?!

– Очень… уютно, – улыбнулся Герман, оглядывая стол, где уже разместились салаты, бутербродики с красной икрой (час назад они казались Олесе едва не верхом изысканности) и, разумеется, домашние пирожки – с луком, с грибами, с ливером, с капустой. – Ты так старалась, да? Я же говорил, ничего не нужно. И печеного я не ем. Желудок, – он сокрушенно развел руками.

– Извини, – Олеся отодвинула подальше блюдо с пирожками. Как же она не подумала! Даже не помнила, чтобы он говорил что-то о проблемах с желудком и запрете на печеное! Упомянул небось вскользь, но она-то должна была заметить, что в ресторанах и кафе он брал только салат и мясо или рыбу. С рыбой у нее отношения не складывались, но пирожки! Она столько с ними возилась, даже тесто сама ставила, готовое все-таки не то. Старалась, лепила – если приглядеться, можно заметить, что пирожки вышли хоть и румяные, но кривоватые. Жалкие, если уж честно. Ей захотелось немедленно их выбросить!

– Садись, – уже устроившийся на диване Герман потянул ее к себе. – Я соскучился.

И едва он приобнял Олесю за плечи, все ее сомнения, вся неловкость, весь стыд за убогость обстановки моментально улетучились.

Когда бабушка вкатила сервировочный столик (Олеся купила эту тележку с одного из первых своих гонораров и очень ею гордилась), Олеся ни о каких пирожках уже не помнила.

И бабушка больше не пыталась пробовать Германа на прочность, про тараканов и тухлые яйца не вспоминала, вопросы задавала без подковырок, слушала с доброй улыбкой. Герман тоже улыбался, но как бы подсмеиваясь над собой: ну да, МГИМО, с родителями не поспоришь, ничего другого не оставалось, разве что сбежать из дому и завербоваться в Иностранный легион, потом двухлетняя стажировка в Майами, бизнес, да, но бизнес разный бывает, а он всегда тяготел к искусству. Даже о музыке он, пожалуй, мог говорить на равных с Олесей, особенно о современной, а уж в живописи и кино понимал и побольше.

– На удивление приличный мальчик, – резюмировала бабушка после его ухода. – Про родителей, правда, как-то очень обтекаемо, раз и в сторону, ну то, может, и хорошо, оберегать семью – не худшая привычка. Пирожков твоих, конечно, жаль, но мы их и сами съедим, не печалься, – она дернула Олесю за нос.

Не прикоснулся гость не только к пирожкам, но и к наготовленным Олесей салатам. Надо будет досконально выяснить, что же ему можно, а чего нельзя. Любовь – это ведь не только бабочки в животе, правда? Это и забота об этом самом… животе.

И все-таки он мог бы чуть-чуть и попробовать…

Глава 11

Иногда нужно хотя бы попробовать, думал Александр. Попытаться…

Агентство занимало трехкомнатную квартиру на первом этаже стандартной панельной пятиэтажки. В подъезде пахло сыростью и кошками. Истертые ступени контрастировали с недавно отремонтированным крылечком. Так же, как громадный монитор и вовсе уж гигантский телеэкран в кабинете владельца – с дешевенькими жалюзи и тускло-желтыми стенами. И сам хозяин кабинета, толстый, лысый, в мешковатых джинсах и оливково-серой водолазке под потрепанной кожаной курткой выглядел, как нынче говорят, не айс. Ни на сыщика, ни на шпиона, ни хотя бы на героя второразрядного детективного сериала он не походил ни разу. Выслушал, покивал, записал что-то (почему-то не только в компьютер, но и в обычный блокнот), положил перед Александром прозрачную папочку с договором на трех листах: бла-бла-бла, именуемый далее Исполнителем, бла-бла-бла, именуемый далее Заказчиком, обязательства сторон, штрафные санкции, аванс.

Никакой тебе романтики. Правда, звали главу агентства Андроном Рудольфовичем (при фамилии Белов это звучало несколько комично). Очень красиво. Великий сыщик Андрон Рудольфович. Крыса ты канцелярская, а не сыщик! Впрочем, чего придираться? Тебе и надо, чтоб кто-то в бумажках покопался, канцелярская крыса – как раз по профилю. Да и взгляд у мужика был правильный, спокойный и внимательный, глаза не бегали, лицо в масленой улыбочке (эксклюзив! только для вас!) не расплывалось. И