Ангел для сестры - Джоди Линн Пиколт Страница 34

Джулия качает головой:

— Думаю, ты путаешь меня с Маффи, Битси, Тото или еще с кем-нибудь из уилерских девчонок.

— Нет. Я только думал… что сам мог бы быть тем парнем.

Повисает тяжелая, вязкая пауза.

— Ты не хотел быть тем парнем, — наконец произносит Джулия. — И ясно дал это понять.

Неправда, хочу возразить я. Но что еще она могла подумать, если я перестал с ней общаться. Повел себя как все остальные.

— Ты помнишь… — начинаю я.

— Я помню все, Кэмпбелл, — обрывает меня она. — Если бы не помнила, мне было бы легче.

Пульс у меня стучит так часто, что Джадж встает и тревожно тычется носом в мое бедро. Тогда я считал: ничто не может навредить Джулии, которая казалась такой свободной. Я надеялся, что мне так же повезет.

Я ошибся и в том и в другом.

Анна

В гостиной целая полка посвящена визуальной истории нашей семьи. Тут стоят младенческие фотографии всех нас, несколько школьных портретов, разные снимки из отпусков, с дней рождений и каникул. Они вызывают у меня мысли о зарубках на память или царапинах на тюремной стене — доказательства, что время прошло и все мы не просто плавали в пространстве между раем и адом.

Тут есть сдвоенные рамки, одинарные, 8 × 10 и 4 × 6 дюймов, сделанные из светлого дерева, инкрустированные деревом, а одна — из очень красивой стеклянной мозаики. Я беру фотографию Джесса в ковбойском костюмчике, на снимке ему года два. Глядя на этого малыша, невозможно представить, что из него вышло.

Тут есть Кейт с волосами и Кейт совершенно лысая; Кейт, сидящая на коленях у Джесса; вот мама держит их обоих на краю бассейна. Мои фотки тоже имеются, но немного. Я одним махом превращаюсь из младенца в девочку лет десяти.

Может, это потому, что я была третьим ребенком и родители устали вести каталог жизни. Может, просто забывали.

Тут никто не виноват, и это не слишком важно, но в то же время немного грустно. Фотография говорит: «Ты была счастлива, и мне хотелось запечатлеть этот момент». Фотография говорит: «Ты была так важна для меня, что я отложила все и пришла посмотреть на тебя».

В одиннадцать вечера звонит отец и спрашивает, хочу ли я, чтобы он пришел и забрал меня.

— Мама останется в больнице, — объясняет он, — если не хочешь оставаться дома одна, можешь переночевать на станции.

— Нет, все в порядке. Джесс рядом, если мне что-нибудь понадобится.

— Верно, — говорит отец. — Джесс.

Мы оба притворяемся, что это надежный план.

— Как Кейт? — спрашиваю я.

— Все еще не очнулась. Ей дали снотворное. — (Я слышу, как он втягивает ноздрями воздух.) — Знаешь, Анна, — начинает отец, но тут на заднем плане слышится резкий звонок. — Дорогая, мне нужно идти.

И мои уши наполняет мертвая тишина.

Секунду я просто держу в руках трубку телефона, представляя, как папа обувает ботинки и подтягивает лямки комбинезона. Вижу, как открывается широкая дверь пожарной станции, будто пещера Аладдина, рычат моторы, папа сидит на переднем сиденье на месте пассажира. Каждый раз на работе ему приходится тушить пожар.

Это меня вдохновляет. Взяв свитер, я выхожу из дома и отправляюсь в гараж.

В школе у нас был один мальчик, Джимми Стрэдбоу, настоящий непрушник, горе луковое. Он был весь в прыщах, имел домашнюю крысу по имени Сиротка Энни, и однажды на уроке природоведения его вырвало в аквариум с рыбками. Никто с ним не разговаривал, вдруг придурковатость заразна. Но однажды летом ему поставили диагноз «рассеянный склероз». После этого никто больше не относился к Джимми плохо. Проходя мимо него в коридоре, все улыбались. Если он садился рядом с кем-то в столовой, ему приветливо кивали. Складывалось ощущение, что, раз он стал ходячей трагедией, это перечеркнуло все его прежние странности.

С момента рождения я была девочкой, у которой больная сестра. Всю жизнь кассиры в банке давали мне еще один леденец на палочке; директора в школе знали меня по имени. Никто никогда не проявлял открытой враждебности в отношении меня.

И вот я думаю, а как относились бы ко мне, будь я обычным ребенком. Может, я вообще дрянной человек, правда, но ни у кого не хватало духа сказать мне об этом прямо в лицо. Может, все считают меня грубой, противной или глупой, но должны быть милыми и обходительными, потому что это жизнь сделала меня такой.

Эти мысли вызывают у меня вопрос: а вдруг в том, что я сейчас делаю, проявляется моя истинная натура?

Свет фар едущей сзади машины отражается от зеркала, и вокруг глаз Джесса появляются зеленоватые круги. Он держит руль лениво, одной рукой. Ему давно пора постричься.

— У тебя вся машина провоняла дымом, — говорю я.

— Да. Но это скрывает запах пролитого виски. — Его зубы блестят в темноте. — А что? Тебе это мешает?

— Типа того.

Джесс протягивает руку к бардачку, вытаскивает пачку сигарет и зажигалку, прикуривает и выпускает дым в мою сторону.

— Прости, — произносит он вовсе не извиняющимся тоном.

— Можно мне тоже?

— Что?

— Сигарету.

Они такие белые, будто светятся.

— Ты хочешь сигарету? — Джесс усмехается.

— Я не шучу.

Он приподнимает бровь, а потом так резко поворачивает руль, что я пугаюсь, вдруг джип опрокинется. Мы, виляя в дорожной пыли, катим по обочине дороги. Джесс включает свет в салоне и встряхивает пачку, чтобы из нее выпала сигарета.

Она такая тоненькая, вроде птичьей кости. Я держу ее, как, по-моему, должна держать роковая женщина, — зажав между указательным и средним пальцем. Подношу сигарету к губам.

— Сперва нужно прикурить, — смеется Джесс и чиркает зажигалкой.

Ни за что не стану наклоняться к огню. Я скорее подожгу себе волосы, чем раскурю сигарету.

— Прикури для меня, — прошу я.

— Нет. Хочешь научиться, учись. — Он снова чиркает зажигалкой.

Я прикасаюсь сигаретой к огоньку, сильно затягиваюсь, как обычно делает Джесс. Грудь у меня будто разрывается, я закашливаюсь так сильно, что целую минуту ощущаю легкие в глубине горла, розовые и губчатые. Джесс надрывается от смеха, забирает у меня сигарету, пока я не выронила ее, делает две длинные затяжки и выбрасывает окурок в окно.

— Неплохое начало, — замечает он.

Голос у меня сиплый — яма с песком.

— Это все равно что лизнуть мангал.

Пока я вспоминаю, как дышать, Джесс снова выруливает на дорогу.

— А почему ты захотела попробовать?

— Решила, что тоже могу, — пожимаю я плечами.

— Если хочешь получить список пороков, могу составить. — Я молчу, и брат