Сторона защиты. Правдивые истории о советских адвокатах - Никита Александрович Филатов Страница 34

и бумагу, заниматься самообразованием, общаться с остальными «политическими», обращаться к надзирающему прокурору, подавать апелляцию. Вся входящая и исходящая корреспонденция пациентов прочитывалась, телефонами пользоваться не разрешали, а свидания с близкими родственниками предоставлялись всего два или три раза в год. Обстановка палат отличалась от обстановки тюремных камер разве что в худшую сторону. Стены были покрыты штукатуркой, окна маленькие, за решетками и кое-где даже закрытые деревянными щитами-«намордниками». На ночь свет не выключали почти никогда…

— А что с ним потом будет, доктор?

— Вылечим, — твердо пообещал психиатр, поднимаясь из-за стола. — И будет он жить как все, нормальной жизнью.

Доктор, конечно, лукавил, и они оба это понимали. Над каждым, кто хоть раз попадал в поле зрения советской карательной психиатрии, навсегда повисала угроза внесудебной принудительной госпитализации — на месяц, на пару недель или даже на один-два дня, по указанию партийных или государственных органов. По меньшей мере дважды в год люди, состоящие на учете, принудительно госпитализировались в психиатрические стационары вообще без каких-либо медицинских показаний, а по распоряжению властей. За две недели до больших советских праздников райкомы и горкомы КПСС направляли главным врачам психбольниц секретные распоряжения на время госпитализировать в психиатрические больницы «людей с непредсказуемым поведением» — в частности, инакомыслящих и верующих, чтобы «обеспечить общественный порядок». Психиатрические больницы таким образом становились временными тюрьмами для «социально опасных», с точки зрения советской власти, людей — и не только по праздникам в мае и в ноябре. Также это происходило во время партийных съездов, визитов зарубежных государственных деятелей, международных фестивалей и крупных спортивных соревнований с участием иностранцев…

— Спасибо вам, доктор! Еще раз извините за потраченное время.

В сущности, Софья узнала почти все, на что могла рассчитывать. О том, что ее подзащитного переводят из Ленинграда в столицу, никто ни родственников, ни адвоката официально не уведомил, зато теперь появится возможность хотя бы подготовить необходимые справки и медицинские документы.

— Не за что, всего доброго. Поклон отцу! Я скажу, чтобы вас проводили…

Глава седьмая. 1986 год

Ускоренье — это фактор,

Но не выдержал реактор.

Утопили пароход,

Пропустили самолет…

Если кто не помнит, в популярной, но невеселой частушке второй половины восьмидесятых речь идет о событиях, которые были тогда на слуху у любого жителя Советского Союза. Едва новый генеральный секретарь ЦК КПСС провозгласил курс на гласность, перестройку и ускорение развития экономики, как произошел взрыв реактора на Чернобыльской АЭС, оказавшийся катастрофой мирового масштаба. Спустя некоторое время в Черном море в результате столкновения с другим судном затонул пассажирский теплоход «Адмирал Нахимов» — погибли более четырехсот двадцати человек. А в мае следующего года девятнадцатилетний пилот-любитель Матиас Руст из Германии беспрепятственно пересек на своем самолете воздушную границу СССР и приземлился на Москворецком мосту, возле самой Красной площади. Было ясно, что социалистическая экономика не выдерживает гонку вооружений, население деградирует, а война в Афганистане приняла затяжной характер, окончательно потеряв какой-либо смысл. В общем, коммунистическая партия еще выглядела уверенно и вела себя по-хозяйски, но система уже то и дело пошатывалась, громко скрипела и давала один крупный сбой за другим. Страна делала вид, что борется с пьянством и с нетрудовыми доходами, но в остальном все оставалось по-прежнему, как в анекдоте о том, что «КГБ занимается теми, кто недоволен советской властью, а теми, кто ею доволен, занимается ОБХСС[16]…»

Впрочем, новости были не только плохие. Например, весной по телевизору снова показали «Клуб веселых и находчивых».

— Вы смотрели, Софья Михайловна? — поинтересовался у собеседницы загорелый не по сезону мужчина лет пятидесяти с благородной сединой в аккуратно подстриженных волосах, которого называли Борисом Марковичем. Одет он был в темно-синий костюм, пошитый на заказ в ателье Литературного фонда, и в кремовую рубашку с расстегнутым воротом, а на пальце его красовался массивный перстень-печатка хорошей работы.

Столик был небольшой, на троих, но ни у кого бы не вызвало никакого сомнения, что мужчина расположился именно во главе его. Расположился привычно, уверенно и по-хозяйски — так ведут себя в дорогих советских ресторанах постоянные посетители, которых швейцар вот уже много лет называет по имени-отчеству, а обслуживают либо лично администратор, либо какая-нибудь «своя» официантка.

— Да, конечно, — улыбнулась адвокат Софья Ровенская.

— Сколько же не было-то КВН?

— С семьдесят второго года…

Одета она была строго и по-деловому, но в то же время достаточно дорого, чтобы не выглядеть белой вороной среди остальных дам, оказавшихся этим вечером в ресторане на Невском проспекте. Финский пиджак, югославская сумочка — разве что золотых украшений поменьше, чем здесь было принято…

— Перестройка… — пожал плечами молодой человек, сидевший напротив Софьи Михайловны.

Прозвучало это как-то неопределенно.

Борис Маркович посмотрел на него, ничего не сказал и перевел взгляд на собеседницу:

— Вам уже кто-то говорил сегодня, что вы прекрасно выглядите?

— Нет, — опять улыбнулась Ровенская.

— Тогда я просто счастлив сделать это первым. И вот еще, кстати…

Борис Маркович жестом фокусника достал откуда-то из-за спины два увесистых новеньких тома, от которых еще, кажется, пахло краской и типографской бумагой. Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы РСФСР, издательство «Юридическая литература».

— Это вам — небольшой презент в честь дня рождения.

Наверное, Борис Маркович и выжил-то в условиях развитого социализма и плановой экономики из-за того, что умел найти подход к каждому — от представителей лагерной администрации и авторитетных воров до какого-нибудь второго секретаря горкома партии или чиновника из министерства местной промышленности.

Вот и сейчас…

С точки зрения любого адвоката, это был по-настоящему царский подарок. Кодексов не хватало, тиражи распределялись по спискам, централизованно, так что даже следователям и прокурорам порой приходилось передавать их по кабинетам из рук в руки. Да что там кодексы! Даже закон «Об адвокатуре в СССР», принятый еще в ноябре 1979 года, и Положение об адвокатуре РСФСР от 20 ноября 1980 года имелись у заведующей консультацией в единственном экземпляре — остальным адвокатам и практикантам из университета приходилось брать эти документы на время либо довольствоваться затрепанными за несколько лет номерами газеты «Известия», в которых публиковались тогда почти все официальные законодательные акты…

О какой юридической грамотности населения могла идти речь в таких условиях? И это несмотря на то что теперь, впервые в истории, правовое положение советской адвокатуры было закреплено в Конституции СССР. Над рабочим столом Софьи Михайловны даже висела в рамке, под стеклом, выписка из статьи 161-й: «Для оказания юридической помощи гражданам и организациям действуют коллегии адвокатов. В случаях, предусмотренных законодательством, юридическая помощь