Город Антонеску. Книга 1 - Яков Григорьевич Верховский Страница 34

Шли годы. Подрастали сыновья – Иосиф, Рафаил и Давид.

И вот уже старшему Иосифу пришло время жениться. И невеста сыскалась ему —17-летняя мейделе по имени Слува, дочь делового партнера – Мили Тандета.

Мастерская Тандета пошивала ту самую флотскую одежду, которую продавал Бошняк, и помещалась она тут же на Военном спуске, в двухэтажном доме, принадлежавшем некогда князю Гагарину, а теперь вот господину Зонштейну.

Пробил час, и Слува вышла замуж за Иосифа.

Свадьбу сыграли знатную. Настоящую. Еврейскую.

Вот уж играла музыка на Молдаванке!

Конец «Вороньей слободки»

Молодых поселили в отцовском доме на Прохоровской, благо, места хватало и в доме, и в пристроенных к нему флигелях.

Жили счастливо. Пошли дети: сначала дочери – Циля, Фаня и Аня, а потом и сын, названный в честь ушедшего в мир иной деда Тандета – Милей.

И все бы хорошо. Но грянул грозный 1920-й.

Вы помните, как 7 февраля 1920-го по обледенелой брусчатке мостовых процокала конница Гришки Котовского?

В тот день закончилась веселая жизнь Военного спуска – разгромили его, как «Воронью слободку». Только перья летели из пуховых перин пани Барбары Заржицкой, да ветер гнал к морю лоскутья полосатых маркиз мадам Хаи Шварцер.

Кануло в пропасть, исчезло имущество Мордехая – все его магазины и здесь, на Военном спуске, и на Александровском проспекте, и на Толкучем рынке. Самого Мордехая к тому времени уже не было в живых, а взрослые сыновья его – Иосиф, Рафаил и Давид – сразу же были арестованы и сгинули в Доме на Маразлиевской.

Слува осталась одна. Дом на Прохоровской национализировали, а ее с четырьмя детьми поселили во флигеле, в небольшой квартирке на втором этаже. Теперь никто и не вспоминал, кому когда-то принадлежал этот дом. И только дворник Прокоша, много лет проработавший у Бошняков и исправно получавший на праздники свой рубль на водку, завидев Слуву, сдергивал с головы картуз и кланялся.

Прошло еще десять лет – настал 1930-й.

Одессу трудно было узнать. Разруха. Голод.

Старшая дочь Циля ничем не может помочь семье – она инвалид, младшая Анечка хоть и окончила гимназию, все никак не может определиться в жизни, а сын Миля еще подросток. Вся надежда на среднюю дочку – Фаничку. А у той как раз что-то не сладилось в семейной жизни, и она на сносях вернулась домой к матери.

Здесь, на Прохоровской, 11, в старом доме Мордехая Бошняка, 3 ноября 1930 года Фаничка родила сына – Янкале.

Это радостное событие ухудшило и без того трудное положение семьи. Фаничке пришлось бросить учебу и пойти работать секретарем-машинисткой в Еврейскую больницу. Но зарплата ее была ничтожной, и Слува в отчаянье приняла решение отправить младшенькую за границу – в Харбин. Там, в Харбине, у нее был родной человек – старший брат ее Барух, сын покойного Мили Тандета.

Как и почему Барух оказался в Харбине – это отдельная длинная история, не имеющая прямого отношения к нашему рассказу. Но устроен он был хорошо, владел, как когда-то отец его, магазином готового платья, и Слува была уверена, что он поможет ее девочке. Не чужой ведь!

Анечку собрали в дорогу. Плакала старая Слува. Плакали сестры.

А в Харбине…

А в Харбине все сложилось не так, как виделось, как мечталось. Много горя пришлось хлебнуть избалованной одесской гимназисточке. И в конце концов она вынуждена была согласиться на брак с богатым вдовцом, годившемся ей в отцы. Муж, правда, оказался порядочным человеком и любил ее по-отечески. А она, после всех перенесенных испытаний, чувствовала себя Синдереллой, в полном смысле попавшей из кухни во дворец.

Но сказка длилась недолго – в 1935-м СССР продает КВЖД и возвращает всех советских граждан на Родину.

Счастливые «харбинцы», как теперь стали их называть, поехали домой. Весело, с песнями, на особом поезде, украшенном флагами и снабженном багажными вагонами для нажитого за границей добра.

Но… как только этот особый поезд пересек советскую границу, веселье кончилось: багажные вагоны отцепили, добро конфисковали, а «харбинцев» объявили японскими шпионами и арестовали.

Все они, за малым исключением, погибли.

Анечка, как советская гражданка, тоже подлежала эвакуации.

Правда, на том, удобном на первый взгляд поезде «харбинцев» она не поехала, а отправилась на пароходе, а посему живая и невредимая добралась до Одессы.

Но какая это была Одесса?

На дворе был кровавый 1937-й.

В городе правил бал Большой террор.

Сталинские «националы»

Начальной точкой Большого террора можно условно считать тот роковой день, когда Сталин спустил с цепи Ежова.

Теплым осенним вечером 25 сентября 1936 года вождь, отдыхавший в Сочи, отправил Молотову, остававшемуся в Москве «на хозяйстве», телеграмму: «…Считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначить т. Ежова на пост наркомвнудела…»

Ежов был назначен, и… началась «ежовщина».

Не следует, впрочем, забывать, что Ежов, при всем к нему отвращении, был всего лишь марионеткой – исполнителем воли властителя.

История знает немало кровавых властителей. Взять хотя бы царя Ирода, правившего Иудеей в IV веке до н. э., но даже Ирод, убивший жену свою Мариамну и собственных сыновей, кажется «пуделем» по сравнению с товарищем Сталиным.

Террор, развязанный Сталиным в 1937-м, по своей беспредельной жестокости превзошел злодеяния Ирода.

Нет, мы, конечно, не станем рассказывать здесь обо всех преступлениях, совершенных во время Большого террора.

Вспомним только одну особую акцию, направленную против так называемых «националов». И вспомним лишь потому, что эта акция прямо касается трагической судьбы наших родных и нашей личной судьбы.

«Националами», с подачи Сталина, стали называть всех граждан Страны Советов нерусской национальности, включая тех, кто долгие годы жил в России и был человеком русской культуры.

«Харбинцев» тоже считали «националами», хотя они представляли собой не «национальность» в общепринятом смысле этого слова, а некую «общность» людей, живших в силу различных причин какое-то время в Харбине.

Национальная акция была задумана широко. Сегодня уже рассекречены документы, в которых определены целевые группы репрессируемых, «лимиты» репрессий по каждой группе и даты начала репрессий по географическим регионам.

Для каждой целевой группы были установлены и «преступления», которые следовало инкриминировать ее членам, и стандартные меры наказания за каждое «преступление».

«Националы» обычно обвинялись в связях с разведкой страны их базовой национальности, в терроризме и в антисоветской агитации. А мера наказания ограничивалась двумя основными категориями: 1-я категория – расстрел, 2-я – лишение свободы на 10 лет.

Дела «националов» в суды не передавались, а решались особыми «тройками» НКВД, без участия