Сергей Клычков - Чертухинский балакирь Страница 35

*****

Мавра вышла на крыльцо и громко, на все село крикнула на холостых:

- Что вам тут, хаплюги, поселки, что ли? Чего прилипли?

Из-за угла вывалили парни, впереди косоротый Максяха, сельский заводила по девкам и дракам, за ними, закрываясь передниками и смущенно улыбаясь, -девки; глаза завистливо горят, по щекам жар пышет, видно, слухи о женитьбе Петра Кирилыча сильно всех разобрали.

- Ну, что, голопятники, пострел вас не возьмет? - еще раз стрельнула Мавра, держась за перильцы.

- Говори, Мавра Силантьевна, кого Петр Кирилыч засватал? - крикнул Максяха.

- Да вам-то что за напасть такая?

- Да у нас тут большой спор зашел из-за этого: кто говорит - на дьяхоновой "рупь-с-четвертаком", кто - на поповой родихе, - голосисто зазвонила из-за девок Дурнуха, вся так в стороны и расплывшись скуластым, засыпанным частыми веснушками лицом.

- Сделай милость, Мавра Силантьевна… У нас так, гляди, до кольев дойдет, - пожимаясь, вторят парни. - Антирес большой имеем.

- Ишь ты!.. Уж знамо не на тебе, дурная харя, - огрызнулась Мавра на Дуньку.

- Как бы не так… А сама на выгоне проходу не давала… Тьфу! -доплюнула Дурнуха к самому крыльцу.

- Из сопли не вырастет конопли!..

- Чего разлезлась, как квашня на боку? - заступился Максяха.

- Не плюй у ворот, где ходит народ. Чего ей, дурному черту, надобно?

- Ладно, ладно, Мавра Силантьевна… Ты уж беспременно нам только изложи, кого Петр Кирилыч берет… а то…

- Што "а то"?..

- …весь дом разнесем!..

- Разнесем, Мавра! - кричат за Максяхой холостые. - Что вы украли, что ли? Эй, разнесем!

- Хаплюжники! - снизила голос Мавра.

"Разнесут ведь, - думает она, - косточки не оставят!.."

Подперла Мавра щеку рукой и, нехотя будто, ответила:

- Спиридон Емельяныча дочку берет.

- Непро-о-мы-ху! - раскатилось в толпе вместе со смехом. - А мы-то сдуру чуть не передрались!..

- Грош да полушка, базарная цена! - пропела Дунька и низко поклонилась Мавре.

- Фуня! - отпалила ей Мавра.

- Ну, коли что. Мавра Силантьевна, - подошел к самому крыльцу Максяха, держа шапку в руках и отводя Дурнуху в сторону, - придем песни петь…

- Не оставьте, милости просим!

Мавра поклонилась в пояс с широкой улыбкой.

- Хмель в пиво, в постель крапива! - визгнула Дурнуха, прячась за девок.

- Милости просим… милости просим! - еще раз Мавра поклонилась и, просиявши во все лицо, вернулась к мужикам в избу.

Холостежь разобрала девок по рукам, всем стадом тронулись на середку, и скоро оттуда под коровий мык и лошадиный топот - пастух гнал по выгону стадо - донеслась до Петра Кирилыча насмешливая песенка:

У балакиря есть сани,Без кобылы едут сами!Он, уедет наш женихИз Чертухипа на них!

*****

В эту ночь не взошел уж, как потемнело, над Чертухиным месяц: посветил, да и будет! Избы стояли словно черные монахи возле дороги, и за селом по полю, и к лесу вплотную грудилась непроглядная темь. В одной только избе у Акима в окне горел огонек: Мавра ради такого случая зажгла перед образом Миколы лампаду и оставила ее на полном свету на всю ночь.

Под лампадой сидел Петр Кирилыч, облокотившись на руку, и о чем-то, видно, крепко думал. Бог его знает о чем. Петр Кирилыч был на простой взгляд… чудной человек. Только, должно, все о том же!

Только если взглянуть бы в окошко в ту ночь на него, так можно было бы подивиться: уж то ли так его облила светом лампада, то ли еще почему, только весь казакин на нем каждой ниткой так горьмя и горел, и то ли кудри это у него так золотились в лампадном свету, то ли с иконы упал ему на голову венчик - едва ли бы кто разобрал: у Мавры, с делами да с ребятней, на стеклах висит паутина, и похожи они на мутные спросонья глаза; сами-то они уперлись в дорогу, в землю глядят, хотя едва ли что видят, а в них… хоть всю ночь просмотри, припавши к стеклу, а едва ль… едва ли что взаправду увидишь…

Глава восьмая

БАЛАКИРЕВА СВАДЬБА

Правду думал Петр Кирилыч про Спиридона, что мужик он был непонятный: есть над чем голову поломать, хитро было все прилажено в человеке, и винтики, как в заморских часах, для простого глаза совсем незаметные.

Потому по внешности мало кто заметил перемену, происшедшую в Спиридоне после одного случая с ним…

А случай был действительно очень чудной…

*****

Незадолго до приезда Феклуши как-то молился Спиридон Емельяныч в своей тайниковой молельне. Ни снов ему перед этим каких-нибудь таких, неподобных не снилось, и думать об чем-нибудь таком он давно уж забыл, да, видно, многое с нами в жизни бывает не потому, что мы этого ждем или хочем.

Уж то ли на этот раз напустил Спиридон свыше меры ладанного дыму в подполицу, то ли чересчур переложил еловой смолы в большое кадило, только когда он в середине службы со всей своей торжественностью расхлебястил царские двери и возгласил: "Со стра… хом… бо… бо…" - как тут же осекся и чуть не уронил с головы чашу с дарами… Поглядел Спиридон Емельяныч в угол: баба! Поглядел в другой угол: еще баба!

Плохо рассмотрел их Спиридон, только было вышел он из алтаря с дарами над головой, обе бабы склонились перед Спиридоновой чашей, и в глазах у него прочернели бабьи затылки, повязанные в кашемир, как у монашек. У одной из-под шали на диво такая пушистая коса в прозолоть рассыпалась по всей широкой спине, на кончиках игривые курчавые завитушки, как подвенечные кольца, а у другой овечьим хвостом болтается сбоку…

Муть ударила в Спиридона с черных кашемировых шалей, и по каймам, как обгорелым на незримом огне, забахромились черные кисти.

Спиридон взглянул на одну, взглянул на другую, чуть даже шатнулся, но испуга своего не показал и не вымолвил ни одного слова.

Собрал Спиридон в себе силы и с дрожью в густом и темном своем, как стоялое сусло, голосе дотянул торжественный и самый любимый возглас с дарами над головой: "…О… о… жи… им и ве… ве… рою… приступите!.."

"Как это они только сюды попали? - мелькнуло вслед в голове Спиридона. - Неужли Авдотья-полула?.. Так ведь Авдотья в Москве… и не Машка… Главное - две!.."

Бабьи спины разогнулись от этого возгласа, и Спиридон прижмурил глаза, и из глаз у него покатились на пол золотые колечки: перед ним по правую руку стояла первая его жена, а по левую - вторая!..

Почему-то первым делом подумалось Спиридону, что обеих их звали по-одинаковому: обе они были Устиньи.

Только первую некогда звал он ласково Устинькой, и когда после ее смерти прошло много незапамятных лет, похоже было на то, что на самом-то деле никакой Устиньки не было, а что Спиридон вычитал это о краснощекой столоверке в своей волшебной книге в главе о непорочной деве и потом примечтал на сонную душу. Велико горе было тогда у Спиридона, и с этого горя он долгое время не верил смерти жены. Бывает, так неожиданно уходят люди из дома - пойдет в лес за грибами и назад уже не вернется. Часто видели Спиридона, бывало, за гусенской околицей, повечеру долго стоит и словно кого-то ждет, упершись в дорогу… Глаза у Спиридона не глядели на баб, не видел он Устиньке равных!

О второй Спиридон мало жалел, хоть и помнил.

От второй живая память осталась: две девки!..

*****

Стоят бабы перед Спиридоном: одна высокая и стройная - на картинку ее рисуй, со щек так и стекает розовый жар, пышет круглолицый, слегка пушком покрытый румянец; другая же как хворостинка возле дороги с обглоданной зайцами шкуркой, такая же бедная, словно обкраденная, как и при жизни… Глядят обе они на Спиридона странными улыбающимися слегка, но такими пустыми, словно выпитыми глазами, и на губах у них у обеих большие печати -наподобие тех, какие видел Спиридон на казенных пакетах.

"Уста наши закрыты, Спиридон, уста наши закрыты, - как будто хотят они сказать Спиридону выпитыми глазами, - раскрой наши уста!.."

Спиридон даже молитвы не сотворил против такого наваждения - может, не догадался от неожиданности, а может, забыл в этот час все молитвы, -повернулся он, как всегда, неторопливо на месте и шагнул в глубь алтаря.

Не глядя перед собой, словно спасаясь от призрачных баб, закрыл Спиридон алтарные створки и тут же припал на колени к яслям, в которых лежал спеленутый в золотой воздух Христос рождающийся.

- Буди мне грешному… окаяшке безумному! - шепчет Спиридон, склоняясь перед своею святыней.

По чину надо бы выйти потом из алтаря из боковой дверки, подойти к Ивану-воину и к Нилу Сорскому, постоять перед ними, шепотком читая молитвы, и поцеловать потом обоих святых в самые губы, но на этот раз Спиридон перепутал весь богослужебный чин и вылез из алтаря, когда, видно, немало время прошло и Спиридону даже есть захотелось… Как там никак, а все живой человек!

Вышел Спиридон из боковой алтарной дверки, крадливо и испуганно сначала оглядев все углы в молельне. Думал Спиридон про себя, что, пока он был в алтаре, обе его супруги подобру из молельни убрались той же дорогой, которой пришли, но не тут-то было: стоят обе по углам и усердно отмахивают поясные поклоны.