Сергей Клычков - Князь мира Страница 35

- Глупость наша, матушка барыня, - переминался староста как на иголках.

- Теперь слушай по делу: пока ты тут рассказывал про эти венцы, я пересчитала - не страсть какая сумма, деньги всегда больше на глаз и меньше на счет; по первой закладной все же внести часточку процентов, пожалуй, и хватит, а на носу, Мироныч, - вторая! Решила я, имея на глазах Недотяпин пример, пример очень-очень хороший, списать калеких всех и убогих с барщины на вольный оброк: пусть ходят по святым местам и тоже барыне хоть кой-чем послужат!.. Ох, Мироныч, закладные меня в разор одолели!

- Закладные, матушка-барыня, как лошади перекладные: одну загонишь, на другой поезжай. Мудро, матушка барыня, решили! Соломон и то так не решит, -поклонился Никита Мироныч в ноги и поцеловал кончик капота.

- Экономия будет, Мироныч: во-первых, с хлеба долой, а во-вторых… во-вторых… душеполезное дело… впрочем, Мироныч, и молодых тоже жалеть нечего: лентяи!

- Лентеплюхи!

- Усиль-ка, Мироныч, порцию, я теперь вижу, что нищий и то дороже стоит, чем самый хороший мужик!

- К порке да к корке, матушка барыня, народ наш привышен!

- Решенное дело: завтра же с утра наряди мужиков и вычитай им все это понаставительней да построже, а главное - разъясни Недотяпин пример, как я тебе говорила. А кто будет моргать, того на конюшню… дери теперь без малой уступки!.. Нищий куда, оказывается, выгоднее мужика!

Никита Мироныч попятился от барыни к двери, а Рысачиха поднялась, и еще круче вздынулась у нее под нежным шелком могучая грудь, четко проступили на материи пупырышки крепких сосков, как и в самом деле на часах два фланговых солдата.

- Без сумления будьте, матушка барыня, - шептал Никита Мироныч.

- Аленка-а! - крикнула барыня. Аленка впорхнула синицей и встала на носочки. - Проводи Мироныча. Иди, Мироныч, иди, - протянула ему барыня в знак особой милости руку на глазах у Аленки и зашумела шелковой бурей на половину к майору…

*****

- Ну… как?.. Сказал, Никита Мироныч… Сказал, хто к тебе приходил?..

Никита Мироныч оглядел тупым глазом Аленку и махнул рукой:

- Ничего мы не понимаем!

- Да ведь ты же говорил!

- Да и теперь говорю… а барыня вот разъяснила!

- Чего разъяснила? - передохнула Аленка.

- …Черт приходил! Вот кто!

- Да ты ж, Никита Мироныч, говорил, что святой!

- И сейчас говорю: святой черт!.. Святой черт, душа Аленушка, к нам приходил!

Аленка поглядела испуганно на Никиту Мироныча, перекрестилась и повела его за руку по темному коридору.

Глава седьмая

СТАРИННЫЕ КЛАВЕСИНЫ

Месяц, высокий месяц, древний наш чародей!

В веселом сиянье весны, в томительных, в зеленых шорохах лета идешь ты, не разбирая дороги, закинувши голову ввысь, словно кудрявый беззаботный пастух под мышкой с березовой дудкой, в которой гнезда вьют соловьи!

…Или ж как важный боярин, поджидая гостей, стоишь в недвижности по самой середке голубого крыльца, красуясь узорным кафтаном с серебряной и золотой оторочкой, с которого в старину и мужики снимали покрой!

Когда же осенняя темень в переломе на зиму нахлобучит черную шапку с ушами на поле и лес, уйдешь ты надолго за тучу и бродишь в тумане, как косоглазый и хитрый колдун, родной брат пучеглазому Лиху, тогда рубищу твоему не позавидует нищий, а крадливую походку переймет только ночной душегуб да предатель…

Ох, месяц ты, месяц, древний наш чародей!

От века полюбил ты русские просторы, куда можно сыпать и сыпать без устали свет, все равно тьма, и хмарь, и хмурь, и болотные марева ползут от деревни к деревне, от села к селу, вставая и грудясь туманом на перелесках, мешая дороги, скрывая пути…

…И не по ограде ль возле каждой церковки и часовенки на въезде в любое село расцветает под твоим лучом рядом с чертовой тещей печальный плакун, в кои-то веки посеянный дворовыми девками на радость осподскому глазу и самому осподу богу в укор?

…И не пырь ли трава палится по-за дорогам, похожая на остро отточенный нож, которым режет мужик хлеб от праведного труда своего и с ним же выходит на большую дорогу, когда и намолится богу и наплачется вдоволь, когда и ты, заправивши бороду в рот и закрывши широким рукавом сонные веки, катишься низко над березовой рощей, где - теперь не поймешь! - кто там свистит: соловей в последний раз перед утром али подмостовный разбойник!..

Месяц, высокий месяц, древний наш чародей!

*****

Не запомнила Аленушка роду…

Месяц да солнышко - всего и родни!..

Подкинутая какой-то согрешившей девкой в ясли к мелкой скотине, взросла Аленушка на скотном дворе, на крутых рогах у бодливой коровы, и только годам к десяти, когда барыня занесла майора уже в поминанье, ключница Марья Савишна за миловидность и сметливость перевела Аленку в людскую, где нарядили ее казачком, и долгое время она чесала перед сном барыне пятки, пока не получила в знак особой милости важный чин в барском обиходе -постельную девку…

Бедная, немудрая птица-синица, пригожая постельная девка душа Аленушка!

Шесть раз ее беда обходила, потому что кто же будет считать за беду барынины пинки и потыкушки, ходила беда по другим и сразу со смертью под ручку пришла на седьмой!..

В памятные годы, как приезжал к барыне со сватовством князь Копыто, а чудачок Недотяпа приносил первый оброк, случилась с Аленушкой нехорошая история, о которой она по робости никому не заикнулась, сама же о причине догадаться никак не могла.

По всему судя, Аленушка тогда затяжелела.

Долгое время Аленка не могла разобраться, отчего это у нее под пупком появилась вдруг такая упругость, словно от грешневой каши, с которой всегда, если вдоволь поешь, немного дует живот и в середине появляется сытое чувство грузности и полноты, сначала даже подумала, не килу ли ей колдуны присадили в такое причинное место, потом же, когда непонятная упругость с каждым днем становилась все полней и на руку ощутимей, когда, как рыбка в мережке, под самым сердцем вдруг затрепыхалось, Аленушка перетянула станушку веревкой и стала ходить на людях подобравшись, чтобы не было очень заметно…

"Осподи… откуда ж это такое? - раздумывала девка, сразу спавши с лица и то холодея при этой мысли, то обливаясь сладким теплом и истомой. - Ужли ж оттого, что майор так тилискал?.."

И в самом деле, с чего бы такому случиться с Аленкой?..

Марье Савишне заикнулась, а та говорит: сглазу! Али, может, с непокойного сна!

Да рази сглазу это бывает?

- Уж не седьмая ль беда? - сама себя пытала вслух глупая девка, просыпаясь ночью возле порога барыниной опочивальни и обмахивая еще во сне набежавшие слезы…

*****

Так и осталось для Аленки за страшную тайну, кто же так зло над ней подшутил?..

Где же было догадаться самой запуганной девке, что это за майор тилискает ее в кажинный приезд князя Копыты?

Вот напьются, наедятся всего, упокоится и запрется барыня у себя на половине, и Аленушка захрапит на жесткой постилке, и только забудется, кто-то вдруг подкрадется, навалится сразу, жамкая нетронутую крепкую грудь холодными пальцами, отчего у сонной Аленки пуще того отнимаются уставшие за хлопотливый день ноги, дыханье спирает под самое горло и сонные, открытые на одну минуту в испуге глаза сразу падают в черную прорву, откуда только несутся, перегоняя друг друга, круги, пялится костлявая рожа с мясистыми губами и впалыми щеками, как у мертвеца, да страшно покачивается серебряной кисточкой смешная майорова ермолка, чуть прикрывая лосную татарскую плешь…

*****

Однажды, когда у окон стояла непогожая осень, и дождик с утра, словно хлыстом, стегал по заплаканным стеклам, и за ними в меркотном свете махали голыми сучьями ясени и аллейные липы, как будто отгоняя разбойников от барского дома, а по саду в перепляску кружились на ветру последние листья, то вздымаясь вдруг желтым ворохом, то опять припадая на мокрую землю в испуге, - однажды барыня Рысакова слонялась с мешками у глаз и с нехорошим, постаревшим с дурной погоды лицом по унылому дому, отвешивая дули прислужающим девкам. Стоном стонал барский дом, звонко отдавались по темным углам барынины оплеухи и невольные всхлипы, придушенные рукавами и проглоченные вместе с слезами в утробу, пока не спустился вечер-избавитель, нахлобуча на землю разбойничью непроглядимую тьму.

На барыниной половине раскалили камин, на ломберный столик уставили свечи, и Рысачиха после своего трудового дня уселась наконец с видом мученицы за трудный пасьянс, в который верила как в провиденье:

- У… ух, как устала, никак… никак не сообразишься с этим народом!

Аленушка подложила барыне вышитую подушку под ноги и встала за кресло; барыня раскинула карты веером и сильно задумалась, словно над делом.