Судоверфь на Арбате - Владимир Александрович Потресов Страница 35

Однако тронулись не вдруг. Поезд еще некоторое время шипел, кряхтел, но все же пошел. Мы стояли, прижатые к нашим чехлам.

— Боюсь, как бы фонарь не раздавили, — сказал Леша.

— А зачем ты его взял?

— Мало ли…

— А ты не захватил котелок, кружку, ложку и прочее?

— Как раз я об этом и жалею. Ведь всякое может быть. Вдруг наших не встретим.

За окном мелькают Кусково, Новогиреево. Проезжаем дачные поселки Кучино, Купавна. Ветерок вносит в тамбур свежие весенние запахи проснувшейся земли. Веселые сосенки. Сквозь жухлую осеннюю траву уже просвечивает зеленое, юное. А кое-где, несмотря на тепло, еще снег. Местами почерневший, а местами — сахарный.

Станция Железнодорожный. Это бывшая Обираловка. Сразу как-то вспоминается Анна Каренина. Паровозы с желтыми коптящими фонарями, цилиндры, выпускающие пар, огромные красные колеса, шатуны… Ужас!

А наша элегантная электричка, изгибаясь на поворотах, бежит себе вдоль берега Клязьмы. Платформы Усад, Покров…

Много раз ходили мы в поход на майские праздники. Сколько рек под Москвой, готовых подарить нам радость первого в году общения с природой, освободившейся из-под снега и льда.

Это и Москва-река, спокойная летом, но быстрая во время весеннего половодья, и коварная извилистая Протва, и близкая, совсем подмосковная Истра, и, конечно же, Клязьма.

Клязьму и ее приток Киржач мы исходили, что называется, вдоль и поперек. Можно даже сказать, что эти походы были своего рода эстафетой, проводимой из года в год.

По Киржачу, помнится, мы ходили даже на Ноябрьские праздники, когда вода и днем была кое-где у берега схвачена тоненьким ледком, по утрам оболочка байдарок теряла всякую эластичность и становилась совершенно белой от обильного инея. Берега Киржача очень живописны, однако в ноябре они казались угрюмыми. Светлого времени в обрез, поэтому на ночной привал вставали в сумерках. Погода благоприятствовала, пару раз даже выглядывало солнце, но, когда подходили к конечной точке маршрута — станции Усад, вдруг повалил такой густой снег, что берега этой в общем-то неширокой реки потерялись в белом мареве, а деки всех байдарок стали одного цвета.

Ходили от Усада до Петушков и от Петушков до Владимира. Река здесь спокойная, широкая, а после того как принимает ряд притоков, и особенно крупных — Пекша, Колокша, — становится совсем солидной, степенной.

А вот в этом году Александр Сергеевич предложил пройти от Владимира до Коврова. Маршрут довольно длинный, но у нас в запасе был лишний день, и мы надеялись без напряжения, осмотрев местные красоты, достигнуть конечной точки маршрута.

— Смотри, вон Клязьма, — говорит Леша.

В тамбуре уже почти свободно. Поезд скоро подойдет к платформе Омутище, а там рукой подать до Петушков, где делать пересадку. Прямых поездов до Владимира мало, поэтому мы решили попытаться сесть на поезд Петушки — Владимир.

Справа от железной дороги в лучах весеннего солнца играет Клязьма. Время от времени полоска воды прячется за кустами ивы, покрытыми уже молодой зеленью и белыми «барашками». На противоположной стороне реки и до самого горизонта темнеет лес. Где-нибудь в таком же лесу, только ниже по Клязьме, Александр Сергеевич выбирает, вероятно, место для ночной стоянки.

Приятно сознавать, что тебя где-то ждут. Вокруг ни жилья, ни огонька. А там — друзья, уютная палатка под раскидистой сосной, вкусный ужин.

— Леш, ты есть хочешь?

— А ты как думаешь!

— Хоть бы мороженое…

Мы вспомнили, как, бывало, не успеет тронуться поезд, раздается грохот четырех шарикоподшипников — они почему-то всегда заменяли колесики для деревянного холодильника с брикетиками мороженого и «сухим льдом». Стук перетаскиваемого через порог ящика и громкий, высокий, с легким припевом голос:

— Мороженое, мороженое!.. Эскимо — одиннадцать копеек, пломбир — сорок восемь, сливочное, крем-брюле… Вам два? — двадцать шесть копеек… Мороженое, мороженое…

И опять постукивание подшипников. Публика оживляется. Солидные мужи отрываются от газет, немыслимо изгибаясь, лезут в карманы брюк за мелочью. Женщины раскрывают сумочки. Дети красноречиво заглядывают в глаза родителям… А сейчас не то что ящик провезти — сама мороженщица не пройдет.

Электричка подошла к станции Петушки. На платформе толпа.

Выгрузились. Леша пошел разведать обстановку. Вернулся он через несколько минут с двумя пирожками. Электричка на Владимир только через сорок минут.

Что же делать? Уже сейчас яблоку упасть некуда, а дальше что будет?

Мимо платформы в сторону Владимира медленно тянется товарный состав.

— А что, если?..

— Давай сначала спросим!

Когда тепловоз поравнялся с нами, я окликнул машиниста, благодушно улыбающегося в открытое окно кабины:

— До Владимира доедете?

— А как же, — ответил тот.

— А во Владимире остановитесь?

— А как же!

— А нам можно с вами? — Я уже двигался по платформе вслед за окном кабины.

— Нельзя, конечно. Ну ладно, только садитесь на последнюю площадку. Я разгоняться пока не буду.

Дождались площадки последнего вагона. Леша прыгнул на подножку. Я передал ему вещи, прыгнул сам — и мы едем во Владимир.

Стало заметно холодать. Все же в битком набитой электричке гораздо теплее. Солнце светило прямо в лицо, бодро убегали назад рельсы.

— Ехать все же лучше, чем ждать, — философски изрек Леша.

— Конечно, лучше, только едем чего-то медленно.

— Ну ничего, главное — едем. Кстати, жалко — не взял телогрейку.

— Хорошо сделал! На этой олимпиаде и так вся комиссия косилась на наши кеды, а если б еще и телогрейки…

Лет через десять после нашего путешествия появился мультфильм про Чебурашку и Крокодила Гену. Герои фильма, обездоленные вредоносной старухой Шапокляк, вынуждены были путешествовать на крыше последнего вагона. Мне кажется, что автор подсмотрел эту ситуацию где-то на перегоне между станцией Петушки и городом Владимиром, творчески переосмыслил ее, пересадив своих героев на крышу и вручив Крокодилу гармошку.

Вскоре после Колокши поезд