Добрые люди - Сергей Степанов Страница 35

– Ну ты, это, поосторожнее… – сказал Зёма, имея в виду, скорее всего, торпедо… – Ты бы вот лучше…

И они спорили… Спорили… Спорили…

Вообще, они часто спорили в этом духе. И спорить могли часами… Во время таких дискуссий Сокóл всегда заводился не на шутку, а потом ещё долго злился на Зёму, переживая больше не из-за самого предмета спора и даже не из-за той безразличной иронии, с которой Зёма высказывался по поводу животрепещущих тем, а в первую очередь из-за очевидного непонимания им бесспорнейших истин. После каждого такого «мозгового слияния» Сокóл ощущал себя особенно опустошённым и одиноким. Ну, то и понятно. Ведь то, что бóльшая часть нашей публики глядит безучастными, круглыми и как будто ничем не занятыми глазами, тут всё светло и ясно, это в точности как у всех. Вот что среди понимающих граждан нашей многострадальной не наблюдается никакого общего взгляда, что нет хотя бы партий, что ли, каких-нибудь, или движений, к которым честный человек мог бы, себя однажды причислив, потом уже во всю жизнь не задумываться, – вот это уже, конечно, как-то не так, тут уже какое-то брожение смеркается и ненадёжность туманная подступает. Но когда твой друг, твой близкий друг! который видит ровно то же, что ты, который точно так же как ты зарабатывает свои немудрёные деньги, который живёт в том же городе и бродит меж тех же домов, – когда он не понимает тебя и говорит с тобой на другом языке, относясь к своей стране и к проживающим в ней людям совершенно по-иному, – вот тут уже начинает сгущаться темнота, вот тут нависает настоящее, безысходное одиночество, с которым и жить-то нельзя, от которого только бежать, бежать можно…

Друзья были… (Я на время прервал рассказ, чтобы перечитать написанное… и вижу, что как-то не следует из первых страниц, чтобы они выглядели сильно похожими (ну а уж чтобы сдружиться могли – и подавно)) Только, понимаешь ли, поставленная перед нами задача в том и заключается, чтобы понять, что между ними общего, насколько они… как это сказать… друг в друге отражаются, что ли…

Что общего? Да… Тут и впрямь: возьмёшься объяснять, да так сразу и не объяснишь… Бывает такое? Видишь прямо перед собой что-то с детства знакомое, обыденное, простое, такое, что уже к одному какому-то коротенькому слову свелось, и ведь знаешь! прям-таки чувствуешь, что это слово значит, как оно проявляется, как работает, из каких четырёх буковок состоит – а начнёшь его расписывать и после первых же жалких «пык-мыков» понимаешь, что за двумя-то короткими звуками скрывается что-то настолько огромное и сложное, для описания чего и вообще всех, сколько бы их там ни было попридумано, слов недостанет.

Давай разбираться.

Сокóл – с короткими жёсткими волосами, плотно сбитый, добродушный и краснолицый увалень, вес которого от постоянного употребления пенного уже хорошо так перевалил за центнер (любящие друзья его так и называют нежно: «Хряк», а сам он смеётся, опуская глаза долу: «Кость тяжёлая…»). Всё принимая близко к сердцу и постоянно переживая по поводу и без, он находит два основных пути для взаимодействия с этим неустроенным миром: он либо бухтит на него, считая, видимо, что бухтежом своим исчерпывающе исполняет гражданский долг (это легко можно установить по тому удовлетворению, с которым он откидывается на спинку, разнеся в пух очередного негодяя), либо машет на этот мир рукой, отправляя его на… прогулку. Зёма же – высокий и стройный, с длинными, прямыми и чёрными волосами, с прямым носом на гордом и умном лице, с точными и резкими движениями тонких музыкальных пальцев (в воспоминании о нём почему-то всегда на переднем плане – натянутые струны губ), – он чаще молчит, или посмеивается над происходящим, в общем, комментирует этот мир «или хорошо, или никак». Когда же он, время от времени, всё ж заговаривает о чём-то серьёзно – так, взглядом исчезая в туманной глубине, – кажется, что он знает вообще всё и что просто дал кому-то подписку о неразглашении, чтоб не травмировать сознание несчастных теляток…

Но это, мы понимаем, различия. Что ж общего в них? Любовь к пиву? К болтовне о машинах и прочей технике? Нет, конечно же, нет… То, что по-русски оба говорят и Пушкина в детстве читали? Да нет – Бокасса, например, тоже по-русски более-менее изъяснялся, а Пушкину так и вообще роднёй был… Вот если глянуть в направлении политики – тут, конечно, забрезжит какая-то близость между ними. Например, в их отношении к власти вообще, и к Пу… (Тут, стоит признаться, нашего автора уже во второй раз что-то заставило вздрогнуть и напряжённо оглянуться по сторонам – у него возникло прямо-таки осязаемое ощущение, что по помещению прошмыгнул кто-то посторонний… Но нет, никого не оказалось, кроме, естественно, серьёзного читателя, который с такой, добренькой, ухмылочкой не преминул напомнить, что родное наше государство ещё ни разу не признавало при жизни классиком того, кто позволял бы себе радикально высказываться в его отношении… (Ни разу!?.. Ох, лучше бы он этого не говорил! ))

Ну да, они дружно не выносят Путина, терпеть не могут ворья, присосавшегося к нашей трубе, и все без исключения заметные митинги последних лет посетили (хотя это, быть может, оттого, что им понравилось носить контрацептивы на лацканах? )) Но что, этим, что ли, ограничивается всё их сходство? Нет, конечно же, нет… Чем же тогда они так близки? Что тянет их, таких разных, друг к другу? Почему у Зёмы, даже когда он насмехается над нервным товарищем, во взгляде явно различаются любовь и забота, а у Сокола мелькает на губах тень довольной, согласной улыбки, даже когда он, вроде бы как обиженный, отворачивается к окну? Нет… Не приходилось мне слышать таких слов, которые просто и понятно объясняли бы это…

И знаешь… ведь может так статься, что, отправившись на их поиски, я и тебя повёз в никуда…

Может это и впрямь пустая, неумелая попытка – искать что-то общее в столь разных и вполне сформировавшихся личностях! Настолько же бесперспективная, как искать что-то объединяющее, что-то «наше», в обычном общечеловеческом раздражении перед автомобильным затором. Может, ровно так же, как нет и не было в друзьях ничего общего, а дружили и продолжают они дружить по инерции, из чувства ответственности, просто потому, что так получилось, так же по инерции двигалось, движется и будет