История села Мотовилово. Тетрадь 5 - Иван Васильевич Шмелев Страница 35

хитрее и находчивее своих братьев, у него отец и дедушка при обысках никогда не находили в карманах ни табака, ни кисета. Закурив, Панька искусетно и артистично, упражнялся с кисетом, бумагой, табаком и спичками. Он балагурно приговаривал, свертывая воедино свою принадлежность, «Табачок сюда, бумажку сюда, спички сюда, кисет сюда, папироску сюда», подхаркнув и плюнув к порогу, – «а это сюда!»

Старики пробовали урезонить курильщиков словами и вескими доводами:

– Вы вот за курево-то сколько денег за год отпятите, а толк от этого какой. Вредите своему здоровью, небо коптите и посторонним людям воздух портите. Бездумные ваши башки безмозглые!

Ванька Савельев, как бы отгащивать, надумал сходить к Крестьяниновым, навестить Паньку. Еще в сенях он учуял запах сваренных из мороженой капусты мясных щей. Можно было сразу догадаться, что соседи обедали. Ванька по обычаю и по примеру старших, войдя в избу, сказал: «Хлеб да соль!» Дедушка с чувством старшинства, держа в руках большой каравай хлеба, прижав его к груди, перекрестив его ножом, с степенством разрезая его на ломти, не удержался и не стерпел, чтоб шутейно не ответить на приветствие Ваньки: «Едим да свой, а ты у порога постой!» – сказал он под общий пересмех семьи, рассевшейся за столом.

У Крестьяниновых за столом строгость, тишина и порядок. Исстари так заведено: кто всех старше, тот и властвует за столом. Дедушка – семейный патриарх, за столом соблюдал большой порядок. Хлеб, нарезав ломтями, клал каждому на стол перед рылом, мясо крошил сам. Свою семью наущал так: надо жизнь свою проводить большинство на ногах, лежать только во время отдыха и после трудов праведных и во время сна, хлебать не торопясь, жевать не чавкая, таскать мясо из чашки, по его команде, по два куска из чашки не таскать, не торопиться, за столом не шуметь и не смеяться, вести себя скромно.

Сидеть же надо только во время еды и обеда, и смирно. Как Иисус Христос на тайной вечере, сидел, так и нам велел! За нарушение всех этих правил дедушка наделял провинившегося ложкой по лбу. Раздавая хлеб за столом, дед шутейно приговаривал: «Ржаной-то хлебушка калачу-то дедушка!», «Зря его крошить и ронять на пол – грех. Это дар Божий!», «Чеснок да лук – здоровью друг!». Слушая дедушкины приговорки, Панька, забывшись, соблазнился, и по нечаянности вытащил из чашки два куска мяса. Дедушкина ложка тут же со звоном стукнулась о его лоб. От неожиданности у Паньки зазвенело в ушах, комок непрожёванного хлеба колючим репьём застрял в горле. Он чувствовал себя крайне униженным, ему попутно вспомнился и вчерашний неблаговидный, каверзный с ним случай. Будучи на печи, он потянувшись за пирогом на полке, нечаянно угодил в квашню, весь испачкался в тесте. А дед тут как тут: «Да как это тебя угораздило в квашню-то попасть! Я вот пойду во двор, принесу вожжи, да перепояшу тебя вдоль спины-то!» – пообещал дед. Меж тем, за столом у Анки что-то поперхнулось, она, закашлявшись, вылезла из-за стола, поспешно побежала к порогу. Наклонившись, срыгнула в угол у печки, где, прикрывая кучу мусора, лежал обносившийся веник.

– Уж не муху ли я съела, что-то вдруг у меня затошнило, – не обращаясь ни к кому, пояснила Анка.

Отец Федор сегодня за столом был не в духе. Он еще был под впечатлением вчерашнего случая, доведшего до полного терзания его души и совести. Вчера под самый вечер он с Мишкой привёз из леса, из стога, воз сена. Убирать сено на сушила двора не успели, было уже поздно. Отложили уборку до утра. Воз в ворота двора не пролез, пришлось оставить его на улице. Ночью гулявшие парни (усталый Мишка гулять не пошёл) ради озорства воз опрокинули, сено свободно сползло с саней, сани увезли на озеро и там оглоблями всунули их в прорубь. За ночь оглобли накрепко вмёрзли в лед. Утром хватился саней, а их нет. Бабы, ходившие на озеро за водой, известили Федора, что его сани торчат в проруби. Сходил Федор с топором на озеро, вырубил вмёрзшие сани, приволок их домой. Он долго не мог успокоиться от расстройства и злобы на того, кто позволил устроить такую подлость. Перво-наперво, он подумал, что это лихое дело рук Митьки Кочеврягина, тот всегда смотрит на людей исподлобья, замышляя, чегобы созоровать. Он способен на такую вредность. И вот сейчас, сидя за столом, Федор не перестал, кляня, костить зловредных парней:

– Золотая рота! Шляются только и безобразничают. Шел я на озеро, а на самой дороге напакостино. Какой-то верзила навалил на самой дороге, где люди ходят. Выворотило бы наизнанку! – злорадно пожелал, не на шутку встревожившийся Федор.

– Ну и молодежь нынче пошла – вредители, супостаты, ахилы, а не люди! Креста-то на них нет, антихристах! В старину мы не так жили, знали послушание, зато был во всем порядок и благочестие. Кто испробовал, пережил и помнит, как жили раньше, тот благотворительно да уразумеет, – в поддержку сыну высказался, и дедушка Василий.

Будучи начитанным из священного писания, особенно Библии, дедушка много чего знал из истории. Недаром в селе он считался апостолом богословия. Парней-хулиганов, свёзжих сани на озеро, он сравнил с вандалами, и в назидание своим внукам он поучительно изрёк некоторые выдержки из библейского писания. «Вандалы – это безумные разрушители исторических ценностей, памятников старины. Они следуют жестоким драконовым законам. Они в 455 году в Риме разрушили несколько храмов и другие ценности, под стать вандалам. Такие же варвары в ночь на двадцать четвертое августа 1572 года под праздник Св. Варфоломея в Париже начали резню протестантов. Людей, которые были ни в чем не виновны. Вся жестокость в народе и непослушание от первых людей на земле ведется. Адам с Евой, нарушив завет Бога, вкусили запрещённого плода с дерева Познания Зла, за что и были выгнаны из Рая. Каин брата своего убил, а Иуда Христа предал. Адам хотя и прожил 930 лет, но он последние годы своей жизни не наслаждался, а в поте лица своего добывал хлеб для пропитания. Сиф – сын Адама, жил 913 лет, Ной жил 950 лет, а Муфасаил, дед Ноя, прожил и того больше – 969 лет».

По утверждению дедушки: «Души человеческие сначала рождаются ангелами, а потом обыкновенными людьми, а затем переходят в животных, которые помнят, что они были человеками, но будучи лишенными дара разговорной речи, не могут высказаться о своем прошлом. И так до самых низших живых существ на Земле». Дед мечтательно размышляет: «Птицы, звери, животные и