Дмитрий Каралис - Автопортрет Страница 36

- Иди, иди, рыбак, - поторопил я. - На автобус опоздаешь.

Он побежал к остановке. Довольно словоохотливый паренек.

Я представил Максимку на его месте. Они и внешне немного схожи.

А когда он ушел, стал думать дурное: не сбежал ли он из дома или еще чего-нибудь...

Пока я искал одежду, он спрашивал, как меня зовут, с кем я здесь живу и где остальные.

Куртку и рубаху пацан не вернул. Рыбки не принес. Может, обманывал с самого начала. А может, что-то помешало, что-то случилось. В любом случае, мне его жалко.

30 мая 1984г. Зеленогорск.

Что за жизнь! Некогда сходить в лес и понюхать ландыши. Я уже не говорю про Эрмитаж и Музей Суворова. Для туземцев Новой Каледонии и любителей домино из нашего двора напомню, что Эрмитаж - это такой музей в Ленинграде.

Сегодня был в Доме писателя, в мастерской молодой прозы. Попасть в этот коллектив, как говорил мне Н. Коняев - непросто. Я отдал Валерию Сурову (члену СП) свою повесть "Феномен Крикушина" на прочтение. Если она ему понравится, меня примут. Обещал позвонить через 2 недели. В мастерской читают рукописи, живая творческая обстановка, отличная от КМЛ, где, в основном, поддают.

Житинский еще не звонил.

С тоски читаю Бунина. И тоска становится иной, светлой.

По коридору Дома писателя гурьбой шли литстарушки. Они улыбались и подслеповато щурились на проходящих, очевидно, ожидая увидеть знакомых. Намечался какой-то юбилей.

Когда отец в 1946 году получил в Териоках (Зеленогорске) участок, семья первое время жила в старом финском погребе. Около него стояла мачта, и мои будущие братья и сестры поутру выстраивались на подъем флага. Отец с матерью, уезжая на работу, оставляли им наряды - кому что сделать. В основном, по огороду, который кормил семью. В лесу были мины, оружие и покореженная военная техника. Последнее я застал - танк без башни возле озера Красавица был излазан мною до последнего закуточка. Мы получили участок на месте сгоревшей финской усадьбы. Там, где был скотный двор и помойка, у меня сейчас парник с огурцами. Докопавшись до финской помойки, я обнаружил кучу автоматных гильз и гильзу от ракетницы. И прочие черепки, хозяйственные железки и красивые баночки-бутылочки. Еще с отцом (который чуть ли не до самой смерти в 1972 году искал винтовочным шомполом клад на участке) мы находили массу обгорелой хозяйственной утвари, а несколько лет назад я нашел в земле фарфоровую чашечку с черной розой на боку. Остальные краски высосала влажная земля. Я люблю пить из этой чашечки кофе и думать о тех людях, кто жил здесь прежде...

После войны в нашей округе жило всего несколько семей. Мы - старожилы.

Брат Феликс заправлял всеми пацанами и назывался бригадиром. Его до сих пор помнят. Когда позднее в Зеленогорске появились дачники, ребята лазали по колодцам и чистили сметану, масло и молоко, которое за неимением холодильников опускалось на веревке в прохладу колодца. Собака Орла-первая утащила по команде "аппорт!" настоящий футбольный мяч у пионеров и принесла в назначенное место, где ее ждала вся шайка местных сорви-голов во главе с братом. Пионеры во главе с физруком долго гнались за собакой, но та уверенно ушла от погони и вышла на тонкий посвист брата. Орлу-первую я не помню, а Орлу-вторую помню хорошо, у меня хранится ее фотография. Гончая лайка бело-пепельного окраса. Потом были Альма-первая, Альма-вторая, Канис... А во время войны и до войны - Джульбарс, который охранял какие-то объекты и на него давали паек. Паек спас мать и Надежду в блокаду. И еще спасла маленькая бочка с квашеной капустой, которую отец сделал осенью сорок первого года. Отец работал на паровозе на Дороге жизни и однажды привез конскую мосталыгу от убитой лошади. Мать сдавала в блокаду кровь и получала донорский паек.

Альма-первая провожала меня в школу на 6-й Советской улице и к зависти одноклассников несла в зубах мой портфель. Потом возвращалась домой на 2-ю Советскую улицу и скреблась в дверь квартиры.

Сестра Надежда родилась 8 августа 1941 года, и мать провела с нею в Ленинграде всю блокаду. Броня, Феликс, Юрка и Вера были отправлены в эвакуацию. Лева - сын матери от первого мужа (Шкадрецова; он был замминистра какой-то промышленности, мы однажды останавливались у них в Москве) - ушел на фронт и погиб в 1943 году при форсировании Днепра. Мать говорила, что он похоронен у села Ромашки. В последние годы жизни мать несколько раз собиралась съездить к нему на могилу (обещала взять и меня), но так и не собралась. Я думаю, по слабости здоровья и из-за отсутствия денег. Жили небогато, очень небогато. Лучше стало, когда старшие пошли работать, году в 60-м.

Вот такие воспоминания нахлынули. Надеюсь, продолжу эту тему. Стесняться нечего - что было, то было. Не для литературы, так хоть для детей. Пусть знают. "Мы все в какой-то мере - вернувшиеся с той войны". 4 июня 1984 г., 23-55.

Днем ходил хмурый, а к ночи разошелся.

К "Шуту":

Ваше прошлое - лучшая рекомендация.

Дар недоверия. Трезвая честность. Пьяная честность.

Если искусство - зеркало жизни, то оно должно быть ни кривым, ни выпуклым, ни вогнутым, а ровным и чистым. Без всяких лозунгов, призывов и деклараций. Достаточно субъективизма автора.

Кронштадтские пупки! В морском госпитале их завязывали особым узлом. Может быть, морским. Их обладатели при встрече заголяли животы и улыбались: "Мы из Кронштадта!" У шефа был такой. Однажды он приехал в министерство выбивать смету для учебной лаборатории, и что-то брякнул про свое кронштадтское упрямство. "Какого года рождения?" - тихо спросил замминистра и запер дверь. - "Сорок первого!" - "Покажи живот!" Шеф показал. Замминистра с улыбкой задрал свою рубаху. И подписал смету. Подружились.

У нас в гараже забор построен из бракованных стенных панелей, привезенных с близкого ДСК. Каждая весит больше тонны. И вот сегодня одна завалилась. Тополь, толщиной с человеческую ногу, примяла, как прутик. Хорошо, что никого не было за забором. Обычно там играют пацаны и бегают собаки. Зато с внутренней стороны в этот момент стояли несколько человек и разговаривали. Они отпрыгнули от неожиданности.

Нудная тоска временами накатывает. Куда подевалось чувство юмора и ирония? Время тянется, как резина.

Генрих Гейне: Где есть палка, там отечество раба.

Отечество одно, господин Гейне. Его не выбирают.

12 июня 1984г. Зеленогорск.

Пишу "Мы строим дом" - нечто вроде семейной хроники. Сегодня начал. Задумал недавно. Хочу написать. Мне самому интересно.

16.06.84. Деж. в ОТХ.

Потеплело. В первые две недели июня стояли лютые по летним меркам холода: + 10-12.

Вчера впервые мыл Максима в нашей бане. И сам парился. Максиму понравилось. "Каждый хочет помыться в нашей баньке..." - повторял он мои слова. Попарить веником мне его не удалось - Максимка испугался. Но мне спину он постегал дубовым веничком. Мужик растет, скоро ему 3 года, пусть привыкает.

После бани мы сидели с ним в предбаннике и пили лимонад.

Куда-то пропал Степка. Ему 12 лет. Старенький песик, но всегда держался бодрячком. Может, он опять подался к хозяевам в Ленинград, как несколько лет назад?

Они пропали в один день с соседской овчаркой Кингом. Кинг вернулся, а Степка нет. Максимка, рассуждая на эту тему, сказал, что Кинг - Степкин приятель, друг.

- Это друг его. Они вместе пошли погулять, и Степка заблудился. Он придет, не расстраивайтесь...

Максим бомбит нас вопросами. Самый вопрошательный возраст. Вчера в обувном ателье, где я забирал латаные-перелатаные босоножки, он сказал одной бабушке, что он вырастет и будет большой, как дом, или даже, как мотоцикл.

Приготовил для него рулевое колесо от "камаза" - завтра отвезу в Зеленогорск и сделаю ему нечто вроде макета автомобильной кабины. С кнопочками, рычагами и проч.

Я подумал, что пока есть волосы на голове, надо сфотографироваться для детей. Пусть радуются - какой волосатый у них был папка...

От моего отца остались сплошь лысые фотографии.

19 июня 1984г.

Зеленогорск. Живем втроем на даче.

Вечером мы с Максимом ездили на велосипеде на кладбище. Я объяснил ему, чьи это могилы.

- Так давай скорее откопаем, - предложил он. - И они оживут...

Вчера ночью писал "Мы строим дом".

Я заметил, что нигде так не обрушиваются на меня воспоминания, как в Зеленогорске. Особенно, если я приезжаю туда осенью, когда вянет трава, краснеют клены вдоль забора, и ветер хлещет мелким дождем в стену баньки, отчего она чернеет и кажется заброшенной и одинокой.

Обязательно перечитать В. Астафьева "Последний поклон"!

Вчера ездил в Ленинград. В команде юмористов все та же суета. Юморески про стройотряды, культуру железнодорожных перевозок и прочую муру. Радуюсь, что спрыгнул с подножки этого трамвая. Я и в вагон не заходил - так и ехал с ними на подножке. Счастливого пути, ребята! Иногда мне было с вами интересно. Вы неплохие парни. Удачи вам!

Степка пока не вернулся. Звонил Вере в Ленинград - там его тоже нет. Жалко пса. Вера огорчила - сказала, что собаки, чуя свою смерть, иногда уходят в лес и там умирают. Чтобы не огорчать никого - все равно не поможешь... Может, еще придет.