Правила счастья кота Гомера. Трогательные приключения слепого кота и его хозяйки - Гвен Купер Страница 36

Не такое это было создание, мой котик Гомер, чтобы так живо реагировать только на те звуки, которые он слышит вокруг себя. Не менее важны были для него и звуки, которые он производил сам. Ему нужно было чувствовать, что мы — он и я — находимся в процессе постоянного общения друг с другом, и он никогда не ограничивался — как две мои другие кошки — молчаливыми жестами или позами. Скарлетт, например, имела привычку усесться перед своей коробкой и не сходить с места, когда ей казалось, что туалет пора почистить, а Вашти, проголодавшись, пускалась в какой-то странный ритуальный танец вокруг своей миски.

Но Гомер, конечно, не догадывавшийся, что он видим вообще и для меня в частности, игнорировал столь несовершенные методы самовыражения. Уже к трехлетнему возрасту он овладел широким диапазоном мяукающих звуков, которые своей интонационной сложностью и разнообразием нюансировки приближались к человеческим.

Он все еще пребывал в убеждении, что если он не издает никаких звуков, то, значит, я его не вижу. И ни на минуту не оставлял попыток прямо у меня под носом провернуть что-нибудь эдакое, чего делать не следовало. Раньше, когда он был еще котенком, в ответ на команду «нельзя!» он изображал полнейшее недоумение. Откуда она всегда точно знает, что я делаю? Теперь же он спорил со мной, издавая громкое, писклявое «ми-е-е-е-е-е», которое, как мне казалось, означало: «Мам, да брось ты, ей-богу!»

У него было особое «мяу», которое означало: «Где моя игрушка? Не могу найти мою игрушку», а было еще другое «мяу», чуть длиннее, которое означало: «Ура, я нашел свою игрушку, теперь поиграй со мной!» Был еще низкий, утробный, протяжный вой, который обычно раздавался, когда я была чем-то полностью поглощена, например каким-нибудь фильмом, и часа два подряд игнорировала его. Этот крик явно означал: «Мне ску-у-у-у-учно!» И прекратить его можно было, только предложив ему какую-нибудь игру (игрушку) в порядке компенсации.

Еще у него были короткие радостные «мявки» вполголоса, которыми он приветствовал меня, когда я входила в дверь: привет, наконец-то ты пришла! А глухое жалобное «мяу» в конце фразы, словно вопросительный знак в конце предложения, означало, что Гомер уснул и не видел, как я вышла из комнаты, а потом проснулся и хочет знать, куда я подевалась. Пронзительное, настойчивое «мяу», которое раздавалось нечасто, отзывалось холодом у меня внутри, потому что означало, что Гомер застрял где-то или на верхушке чего-то и не знает, как ему оттуда выбраться. «Где ты, Гомер, мой медвежонок!» — звала я тогда, пытаясь отыскать его по голосу. Если мне доводилось говорить по телефону дольше обычного, неизменно раздавалось настойчивое, атональное «р-мяу, р-мяу, р-мяу», которое неизбежно заставляло меня отвлечься от беседы. Словно маленький ребенок, заводил он свое бесконечное: «Мамочка! Мамочка! Мамочка!», покуда я, закрыв трубку ладонью, не отзывалась с досадой: «Гомер, ты что, не видишь, что я разговариваю!»

Вот так почти все, пообщавшись с Гомером некоторое время, забывали, что он слепой. И со мной такое тоже случалось.

Одним из развлечений, которое я теперь могла себе позволить, была подписка на газету — я впервые в жизни выписала газету на собственное имя. Неспешное перелистывание страниц за завтраком превратилось в неотъемлемый и очень важный элемент моего утреннего ритуала. Очень скоро и для Гомера доставка газеты стала важным пунктом распорядка дня. Дело было вовсе не в том, что он вдруг испытал жгучий интерес к мировым событиям. А в том, что эти добрые люди, сотрудники типографии, где печаталась газета, считали своим долгом каждое утро, минута в минуту, доставлять ее к моему порогу свернутой в трубочку и стянутой резинкой.

Эти резинки Гомера раньше никогда не интересовали, хотя кошки их обычно любят. Они, как правило, не могут выдумать ничего лучше, как глотать их, — привычка опасная, а иногда и фатальная. Если мне случалось потерять такое резиновое колечко и оно попадало в когти Скарлетт или Вашти, они обычно весело играли с ним и грызли его, пока я не замечала и не забирала. Гомер в таких случаях обычно сидел, навострив уши, пытаясь понять, чем, собственно, эта игра так интересна. Нет, ребята, я просто не понимаю, в чем здесь фишка?

Но потом Гомер обнаружил, что резинка, если туго натянуть ее на скатанную в рулон газету, а потом дернуть коготком, издает звук!

Это открытие, как и множество великих открытий, было сделано случайно. Однажды утром я положила свою газету, перехваченную резинкой, на кофейный столик, а сама вышла на кухню, чтобы взять сок и тосты. Тем временем Гомер запрыгнул на столик, чтобы изучить обстановку. Из кухни я услышала: брынь! Затем последовала пауза, а потом снова: брынь! Вторая пауза была короче первой, а потом прозвучало: брынь-бррррынь-брынь. Брынь. Я вышла из кухни и обнаружила, что Гомер с величайшим любопытством склоняет голову то влево, то вправо и в состоянии глубочайшего транса сидит над еще вибрирующей резинкой, как, видимо, и просидел с того момента, как прозвучал первый звук. Он снова дернул резинку коготком, заставив ее вибрировать, а потом прижал лапкой. Обнаружив, что при этом и звук, и вибрация прекращаются, он дернул ее опять.

«Прости, котик», — сказала я, хотя мне ужасно не хотелось мешать. Ему было так хорошо! Но я не собиралась отказываться от удовольствия пошелестеть своей утренней газетой и, уж конечно, не собиралась отдавать резинку во владение Гомеру. Я развернула газету, а резинку бросила в мусорное ведро. «Вот так!» — подумала я.

Как и все кошки, Гомер был пленником своих привычек. А будучи слепым, он зависел от привычек даже больше, чем другие кошки. Например, он всегда укладывался, свернувшись калачиком по левую сторону от меня. А может быть, и представления не имел, что у меня есть правая сторона, — столь глубоко укоренилась в нем привычка сидеть слева. Если я усаживалась на диван так, что свободное место оставалось только справа, Гомер начинал бродить вокруг в замешательстве, нервно мяукая, пока я не двигалась.

Когда я установила на кофейном столике набор пузатых деревянных подсвечников, Гомеру потребовалось несколько недель, чтоб научиться обходить их.