Взвихрённая Русь – 1990 - Анатолий Никифорович Санжаровский Страница 36

— На какую тему молчим? — нехотя поинтересовался зам. — Что, классический труд где твой тиснули? И не знаешь, как встретиться со своей родной гонореей?[65]

— Да труд пока трупиком у вас лежит…

— Не беда. Быстро едешь — тихо понесут… Уже в гранках. Подпиши.

Зам лениво-важно покопался в папке, выдернул два узких листочка. Отдал Колотилкину.

Свежая краска чёрно мазалась под боковой мякушкой ладони, подорожником ложилась на душу. Колотилкин вовсе обмяк, подписал гранки.

Затеять речи про то, чтоб забрать статью, он теперь уже совсем не мог. Дело дотянулось до гранок и — назад пятками?

Они прощались за руку под пиканье «Маяка».

Было два часа.

— Это будет, — взволнованно заговорил мужской голос из шкафа, — самый короткий репортаж с первого съезда народных депутатов России. Только что стали известны результаты голосования. Председателем Верховного Совета РСФСР избран Борис Николаевич Ельцин!

Дом как-то дрогнул. Откуда-то из недр вставного шкафа тонко, коротко звякнули стаканы, составленные, видимо, рядом.

Колотилкину показалось, что пол под ним качнуло.

Но всё было именно так, потому что в тот самый миг, когда прозвучало имя Русского Главы, Москву действительно тряхнуло. Волной пробежало землетрясение в два балла. Природа со всей Россией ликовала!

— Салют, Ельцин! Салют, Россия!

Землетряску, что шатнула полдержавы, Колотилкин путём не заметил. В нём в самом кипел вулкан. Его самого затрясло, полоумно ударила ветвистая радость.

— Е-е-ель-ц-цин!!! — лихоматом реванул Колотилкин. — Е-е-ель-ц-ц-цин!!!

Подскочив мячом, что было силы затряс потную рыхлую руку, которую ещё не выпустил, прощаясь.

Зам всё мрачней кривился, каменел на глазах.

— Е-е-ель-ц-ци-и-ин!.. — Е-е-ц-цин! — орал Колотилкин и дёргал, тряс зама за плечи. — Очнись! Возликуй, человече!

— Т-тише, малахольник, — прошипел зам.

— Ельцин же! Ельцин!

— Ну и что? Ещё услышат…

— Кто? Подслушивающие штучки-дрючки в стенах?

Зам затравленно заозирался по стенам и не то сел, не то пал в своё новёхонькое, дорогое креслице.

— Е-ель-ц-цин! — Колотилкин подпрыгнул, над головой хлопнул в ладоши. — 535 — за!.. 535 — за!!.. За! За!! За!!!..

— От прёт… гад… — оцепенело бубукнул зам. — Это там какие-то аппаратные игры… Не может быть…

— Не может быть? Уже есть!

— Ну! — с отважной надеждой вздохнул зам. — Теперь Михал Сергейч его!..

Зам широко, мстительно отвёл кулак в сторону, со всего горячего забегу подцепил невидимого вражину большим оттопыренным пальцем под ребро.

— А это, сказала бабушка, медленно надевая очки, ещё посмотрим. Не успел Горбачёв отбыть… Может, сейчас где-нибудь на краю Европы или уже над океаном… Ну нельзя хозяину отойти на минутку. Только отвернулся — они уже тут Ельцина, понимаете, подбросили. Выбрали, называется. Безобразие! Опасно уезжать! Хрущёв тоже уезжал в отпуск. Уезжал генсеком. А вернулся уже не под своей охраной.

— Да-а… И Жуков уезжал… Печальные схожести…

— В молодости, — полез Колотилкин в воспоминания, — я в ИМО поступал. Институт международных отношений. В аспирантуру. Урыли на немецком. Но не в этом суть. Там я нарвался на чудика. Заведовал кафедрой. В отпуск каждое утро раньше всех прибегал. До вечера высиживал день за своим столом. Боялся, что в его отсутствие погонят… захватят деструктивные силы его стулку.

— Что ни говорили про Бориску… — Зам шумно, разгромленно вздохнул. — И подшофе выступал в Америке на встречах, и купался зимой в реке… Всё на пользу ему! Всё отскакивает! От прёт! От гад прёт!..

Раз за разом стали звонить.

— Слышал?

— Да слы-ышал… — уныло мямлил зам.

— Да схожу-ка я на вопросец… — вслух подумал Колотилкин. — Шепни на ушко, чтоб в стенках не слыхали, кто у вас сляпал перепечатку из «Репубблики»?

— Какую перепечатку?

— А ту самую. Какого-то подонистого итальяхи. Грязь про Ельцина! Когда в Штатах был…

Зам побагровел. Надулся. Вот-вот лопнет. Пятна-нарывы ало засветились на лошадиной сытой ряшке. Похоже, буфет в «Кривде» не страдал пустотой.

— Ты к чему о верёвке в доме повешенного?

— А что, его уже повесили? — невинно ухватился Колотилкин.

— Ты чего добиваешься? Чтоб твоего больше ни строчки у нас не прорезалось? Чтоб в секунду вылетел из первых с волчьей характеристикой?

— М-мечтаю-с! — в язвенном поклоне бросил Колотилкин, вежливо взял свои гранки, лежали на папке, и не спеша, обстоятельно порвал в мелкие клочья.

— Извините за медвежество!

Он снова поклонился и с чувством хорошо исполненного долга вышел. Выходил рассвобождённо, ровно.

Он ещё никогда так ровно не держался в ходьбе.

Холёный коридор просторно лился в ту и в ту сторону.

Заполошные, перепуганные люди таракашками метались взад-вперёд. Кучковались, наспех шептались.

— Что будет? Что же будет?

— Горбачёв, Ельцин, Собчак — новый Бермудский треугольник!

Это копец!

Весь этот свежеиспечённый роскошный дворец походил на тонущий фешенебельный корабль. Как «Титаник».

Колотилкину казалось, корабль трясло, било, качало, кренило. Одним бортом он уже широко захватывал, зачерпывал буревую воду.

И вовсе не бедные тараканики, а раскормленные пухлозадые крысы летали мимо какая куда, натыкались, ссыпа́лись в стихийные кучки и в панике советовались, как будем помирать. Вcе вместях? Или кто как знает? Или, может, ещё уцелеем? Но как? Где ближний берег? И чей этот ближний берег? Наш? Чужой? К какому кидаться? Мда-а… «Капитан знает всё. Но крысы знают больше!»

«А разве крысы печатаются в «Кривде»? Разве получают кремлёвку в обмен на печатную брехню? Разве выходят на персональный партпенсион?.. Не-ет, о н и даже и не крысы. Зачем же оскорблять крыс сравнением с этими?.. Крыса открыта, чиста. Что взяла на прокорм — сверх ни зернинки не тронет. Эти же точат когти захапать весь мир, не дай только им по лапам!»

Запалённая трусца проносила мимо неопознанную особь. Не то мужчина. Не то женщина. В брюках. Короткая стрижка. Белые губы. В кулаке папироса.

«Раз с папиросиной — дама из Амстердама», — сказал себе Колотилкин.

Он спросил, как ему пройти в нужный отдел.

— Идите на Савёловский! — и махнула рукой вперёд.

— Отдел уже на вокзале? — подивился Колотилкин.

— А-а… Вы ж не наш… Здание длинное. Одним торцом ближе к Белорусскому вокзалу, другим к Савёловскому. И меж собой отделы мы поделили так: этот на Белорусском, этот на Савёловском. Сейчас вы на Белорусском. Идите туда… туда…

И Колотилкин пошёл, куда показывали.

Нужный кабинет был закрыт.

Что делать? Торчать солдатиком под дверью?

Как-то унизительно.

И он побрёл по коридору. От нечего делать изучал фамилии на дверях и пас свою дверь.

Нежданно он наткнулся на особенную, громкую фамилию. Улыбнулся. В памяти качнулась давняя история…

Впервые его провёл в редакцию — она была ещё в старом здании — дружок по бурсе (университету). Вошли в кабинет. Дверь на ключ, бутылку какой-то чернухи из-за окна — лежала между рамами, под прикрытием «Правды» с призывами к Октябрю.