Буран - Тахави Ахтанов Страница 36

Так начались хождения по многочисленным районным учреждениям. Везде повторялась та же история. Многие его знали и вначале встречали чуть ли не с объятиями, затем он заполнял анкету, но когда речь заходила о возможности получить работу, следовало приглашение зайти «через пару-тройку дней».

Длинной цепью промелькнули перед глазами Коспана руководители всех районных учреждений. Он даже перестал различать их в лицо, забывал, к кому заходил, к кому нет, но зато прекрасно научился читать их взгляды. Взгляды эти означали одно из двух. Или: «Черт тебя знает, чем ты, братец, там занимался, в плену». Или: «Знаю, все знаю, я тебе даже сочувствую, дорогой, ноты же сам понимаешь…»

Прочтя то или другое, Коспан уже сам торопился закончить бессмысленную беседу.

Запомнился ему один безрукий русский парень. Ничего в нем особенно приметного не было — среднего роста, рыжеватый, курносый, самый обыкновенный простоватый парень.

Чем-то, то ли своей рыжеватостью, то ли суетливостью, он напомнил Коспану его бывшего взводного.

Должно быть, парень потерял правую руку в самом конце войны. Это было видно по тому, как он неловко орудовал левой. Взяв бумаги Коспана, он рассыпал их, смущенно улыбнулся, кивнул на стул:

— Да вы садитесь… садитесь…

«Почему он так похож па моего взводного? — думал Коспан. — Собственно говоря, черты лица у него иные…»

Коспан даже улыбнулся, вспомнив того взводного. Какой он был непоседливый, беспокойный. Сам службу знал и с других умел спросить, на учениях не раз вгонял Коспана в черный пот, но всегда был справедлив, никогда зла не срывал на невиновных. Солдаты его уважали и искрение горевали, когда он не вернулся из ночной разведки. Под Харьковом это было. Да, под Харьковом… Вытаскивал взводный раненого солдата и остался на поле…

Настоящий был, верный и храбрый служака. Да, вот чем похож этот однорукий фронтовик на покойного взводного — выглядит он так же, как тот, таким же скромным, деловитым и храбрым солдатом, одним из тех, кто и выдержал всю войну, этим они и похожи.

Пока Коспан предавался этим мыслям, однорукий дочитал анкету. Некоторое время он сидел молча, опустив голову, потом поднял глаза, но смотрел не на Коспана, а куда-то в стену.

— Вы уж извините, — промямлил он, — нет у пас для вас подходящего места… Извините меня, прошу вас…

Смущенно ерзая на стуле, он сжимал единственной своей рукой чернильницу. Потом вдруг заметил, что измазал все пальцы, и вконец растерялся, метнулся было, чтобы вытереть чернила, беспомощно шевельнул культей правой руки, понял, что вытереть нечем, и улыбнулся Коспану.

— Вечная история. Никак не могу привыкнуть, что однорукий, вот и хожу неряхой.

Коспан схватил со стола газету.

— Дайте я вытру!

— Что вы, что вы… Спасибо, не нужно, — еще больше сконфузился рыжий и, захватив рукой клочок газеты, начал мять ее в пальцах.

— Да вы не обижайтесь! — воскликнул Коспан, вытерев однорукому пальцы, бросил газету в проволочную корзинку и торопливо вышел.

Он шел по коридору учреждения и боролся с каким-то еще не ведомым острым чувством, едва не вызвавшим слезы. В горле стоял комок.

По всей видимости, это был нормальный честный парень. На войне он оставил руку. Там он шел в самое пекло, ежедневно рисковал своей жизнью. Какая же сила заставляет его теперь изворачиваться и лгать?

Неожиданно он понял, что загадка кроется именно в этой странной силе, что невидимой стеной отделила его от общества. Попробуй сразиться с ней… Сколько ни бей, попадешь кулаками в пустоту. Кажется, что ее и не существует, этой невидимой стены, но шагни вперед — и расшибешь лоб. А самое страшное то, что эта сила гасит в тебе искры той великой надежды, что вспыхнула когда-то в майский победный день, и горечь отверженности вселяется в душу.

Наконец Коспану удалось устроиться в контору загот-живсырья приемщиком. По совместительству он стал и грузчиком, освободив измученные плечи Жанель от этой не очень женской работы.

Смирившись, он считал овечьи шкуры, таскал тюки с шерстью и думал: «Когда-нибудь это должно кончиться, когда-нибудь выяснят истину, и мы сможем смотреть людям в глаза».

Начальник конторы Баедиль относился к Коспану со спокойным благодушием. Человек этот удивительно напоминал негатив: лицо, шея, руки у него были черными, а волосы и усы совершенно белыми. Старик абсолютно доверял Коспану. Он вообще умел разбираться в людях, и недостаток образования возмещал природной сметкой и тактом.

Однажды он позвал Коспана в свой маленький кабинетик. Был он необычно хмур, молчал, чинил цветные карандаши. Опытный по части такого молчания, Коспан сразу почувствовал недоброе. И верно…

— Вынужден я, Коспан, освободить тебя от твоей должности, — с трудом проговорил старик. — Вот уже месяц Жаппасбай подсиживает тебя. Я сначала было вертелся, но ты ведь знаешь, какие у него связи…

Дальше можно было не продолжать. Коспан понял причину частых визитов важно-мрачного Жаппасбая в их контору. Ясно было и с какими доводами он наседал на Баедиля:

— Пашистский холуй тебе по душе, а ведущий актеп не по душе?

После того как Жаппасбай стал приемщиком, Коспан не стал искать другую работу — не было уже сил. Он остался там же простым грузчиком. Он был силен, и эта тяжелая работа не утомляла его. Тяжело было ловить на себе недоверчивые или жалостные взгляды, чувствовать себя вышвырнутой собакой.

Коспан стал мнительным. Даже самых близких друзей он подозревал в жалости к себе.

Прошло время, и его стало угнетать чувство какой-то неосознанной вины перед другими людьми. Порой он ловил себя на том, что не может причислить себя к миру «честных людей». Он стал робким, голова опускалась все ниже, все чаще лицо его посещала умильная, просящая снисходительности улыбка.

Однажды пришло письмо от Гусева. Привет от самого близкого друга, с которым они столько раз обманывали смерть, потряс Коспана. Трясущимися руками он разорвал конверт.

Жив-здоров, женился, завел себе сына, работает в геологической партии где-то в Центральном Казахстане. Ничем его не проймешь!

Гусев справлялся о здоровье «красавицы Жанель и богатыря Мурата». Откуда было знать ему про маленький саманный мазар? Все письмо было выдержано в обычных для Гусева шутливых тонах, и только последняя фраза «нормальный человек, Коспан, везде найдет выход» объяснила Коспану, что живет он далеко не сладкой жизнью, да и о его жизни, должно быть, догадывается.

Когда расставались, Гусев сказал Коспану:

— Хоть твои предки и были кочевниками, а