Бабушка, которая хотела стать деревом - Маша Трауб Страница 36

забегали медсестры и оставались, слушая мудрые советы Наиры. Следом тянулись пациенты с жалобами на бессонницу, давление и рези в животе – и немедленно от всего излечивались. Гиви успел купить кольцо и сделал Наире предложение. Тут уже пришлось подключать новых родственников, которые или кричали, или лежали в обмороке. Но они быстро поняли, что не могут соревноваться в криках и обмороках с семьей Наиры, поэтому тоже приехали в больницу для знакомства. Естественно, с собственным угощением. В какой-то момент, кажется, когда в палату решили пригласить священника из грузинской церкви, чтобы заодно устроить крестины Ани, Жорика вызвал главный врач.

– Что у вас там происходит? – строго спросил он.

Жорик уже попрощался с работой:

– Родственники, – ответил он честно.

– Ты их хотя бы знал до этого? – уточнил главврач.

– Нет, – признался Жорик.

– Понимаю, – кивнул главврач.

Жорик удивленно замер, не зная, что сказать.

– У меня жена грузинка, – пояснил главврач. – Пожалуйста, пусть твои родственники здесь свадьбу не устраивают. Я уже сказал заведующему терапией, твою… эээ… тетю… выпишут утром. Просто проследи, чтобы никто не упал в обморок от счастья.

– Хорошо, все сделаю, – кивнул Жорик, готовый сам упасть в обморок от счастья, что его не увольняют.

Жорик стал крестным отцом Ани и, получается, не дальним родственником, а близким. Теперь уже Карина и Наира звонили жене Жорика Лиле по любому поводу.

Про то, как устроили помолвку Наиры и Гиви, а заодно знакомство семьи с Жориком, Лилей и их детьми, лучше не вспоминать. Но все закончилось хорошо для Наиры с Гиви, но вряд ли родственники, закрученные в водоворот новой семьи, с ними бы согласились. Впрочем, возможно, они тоже были рады. Если вдруг на тебя падают дети, имена которых нужно не только выучить, но еще и провести с ними время, приходится тренировать память и терпение. А если прибавить к этому имена невесток, зятьев и других родственников… Самвел на каждом семейном застолье повторял, что это его заслуга – он вовремя решил умереть. Карина каждый раз возражала – это ее заслуга, это она умирала и оказалась в больнице! Каждый спрашивал у Жорика – кто прав? Жорик кивал так, что было непонятно – да или нет. Как-то по диагонали. Чтобы никому не было обидно.

Своя дорога

Макс свернул направо и понял, что заблудился. Опять. Естественно, ни одного указателя на стенах. Он вернулся к переходу, который казался ему знакомым, и свернул налево. Прошел по узкому коридору и уперся в дверь. Поскольку ему уже было все равно, а на двери не было никакой запрещающей или разрешающей вывески, он толкнул ее и оказался в крошечном дворике. Под ногами хрустел гравий – мелкая крошка цвета кофе с молоком. Вдруг очень захотелось кофе. И от яичницы бы не отказался. Живот скрутило от голода. Особенно здесь, на свежем воздухе. Он сделал несколько шагов по дворику, не в силах отказать себе в удовольствии услышать хруст. Как с упаковочной бумагой в пупырышках – невозможно сопротивляться желанию. Привезли телевизор, обмотанный защитной пленкой. Макс стоял и щелкал, как в детстве. Точно так же у него бывало с лужами. Хотел наступить, хоть краем ботинка, чтобы проверить глубину.

Сейчас он ходил по гравию, стараясь ступать то осторожно, то с нажимом, и даже подпрыгнул, выбив из-под ног несколько камушков. Удовлетворившись, дошел до края дворика и опять уткнулся в стену. За ней – резкий и головокружительный обрыв. Макс вдруг почувствовал себя маленьким мальчиком, которому квартира кажется огромной – целых две комнаты, которые не перебежать, не перескакать, не проползти по-пластунски.

Перед ним было поле, по которому разметались дома, опушка леса, аккуратный ров, речка и снова дома. Все казалось бескрайним, гипертрофированным. Даже этот вид, открывавшийся из дворика, и тот казался «уж слишком». Слишком прекрасным, удивительным, режущим не только глаз, но и душу.

Макс усилием воли заставил себя вернуться в здание продолжить разгадывать хитроумный архитектурный квест, придуманный монахами несколько веков назад и поддержанный их преемниками. О капитальном ремонте и перестройке келий, учитывая современные реалии и требования к комфорту постояльцев, здесь явно не слышали. Многочисленные коридоры, закоулки, ниши и арки, тупики и сквозные переходы. Невозможно было пройти одной дорогой дважды и, запомнив, вернуться тем же путем. От приступа паники и раздражения спасал только вид, открывавшийся из каждого окна, из вот такого же дворика, как этот, из каждой выбоины в стене. Макс вдруг понял, чем монастырь отличается от тюрьмы – воздухом и светом. Здесь повсюду были воздух и свет. Даже в комнате, в вестибюле. Воздух был под крышей, тянулся по полу, шуршал занавесками, давая возможность свету бить сквозными яркими лучами.

Макс был профессором, пусть и молодым, но весьма востребованным. Он любил ездить с лекциями. Считал себя опытным, немного уставшим от бесконечных переездов и перелетов путешественником. В свободное время обходил местные достопримечательности, отделяясь от общей группы.

Никогда раньше с ним такого не было. Гостиница пятизвездочная, как он и просил. Но номер не превосходил ожидания размерами или убранством – напротив, оказался крошечным и узким. Бывшая келья. Уборная и ванная находились на этаже, а не в номере. Как в общаге, где он провел студенческие годы, впрочем, с поправкой на исторический фактор. Общага располагалась в здании, построенном в семидесятых годах, не знавшем ремонта, но монастырь семнадцатого века, ставший гостиницей, все же вызывал другие чувства.

Впрочем, сейчас все шло не так, как он привык. Начиная с первого дня. Макс свободно владел тремя языками, еще на двух мог объясниться на бытовом уровне. Знал правила чтения еще двух языков и мог по контексту догадаться, о чем идет речь. Но, отпустив такси, которое доставило его до гостиницы (на фасаде красовались звезды, все пять), у него не получилось попасть внутрь. Ни звонка, ни молоточка. Никакого скрытого ящика с ключом, никаких инструкций. Он даже поискал под кадками с цветами. Макс постучал кулаком. Потом ногой. Никто не открывал. Он поднял голову и увидел прямо над собой статую святого, будто зависшего между колоннами. Святой держал в руках книгу. При этом смотрел не строго, а игриво. Голову святого венчала корона. Не нимб, не колпак, а вполне себе женская корона. Никакой надписи, которая могла бы сообщить имя святого, естественно, не было.

Макс продолжал стучать, и наконец распахнулось – нет, не сама дверь, а крошечное окошечко. Он такое только в кино видел. Окошко должно было служить декоративным элементом, учитывая, что речь шла о гостинице, тем более