Борис Казанов - Полынья Страница 37

- Как живешь?

- Тяжело на свете пионеру Пете...

- Чего так?

Ей не хотелось говорить о себе. Тогда Суденко спросил о первом, что пришло в голову:

- Спасли турка?

- Какого турка?

- Ну, этого... - Он знал, что они буксировали в Малую Азию спасенный пароход.

- А, этот... - проговорила она рассеянно. - Я его и не видела, Жора. Знала, что кого-то ведем, да некогда было посмотреть.

Суденко услышал голос капитана Милых, который спускался в салон, и подошел поздороваться с ним. Милых, остановившись на трапе, подавал для пожатия свою пухлую белую руку. Это был старик с круглым лицом без морщин, сейчас в халате, в комнатных туфлях. В салоне для него стояло специальное кресло с подушечкой, и дневальные чуть ли не дули ему на кофе, чтоб он не обжегся. Вообще он был неплохой, только занудлив и по-стариковски капризен.

- Сколько завели концов?

Подлипный ответил.

- Ожидается усиление ветра, - произнес Милых обеспокоенно. - Как бы не оторвало.

- Разве что с причалом...

Милых посмотрел на своего старпома укоризненно. Однако Подлипный имел такой деловой вид, что капитан не решился приструнить его за несерьезность.

- Почему нет Просекова? - спросил он, недоумевая.

Кокорин, к которому Милых обратился, ничего не мог сказать: на берегу Просеков бесконтрольно исчезал с Диком.

- Передайте, что я жду его... - Милых заморгал глазками, обиженно фыркая. - Ну, я пошел кофе пить.

- Приятного аппетита! - пожелал Подлипный и добавил вполголоса, когда Милых отдалился: - Старый долдон...

Эти слова вызвали приглушенные смешки среди машинной челяди, поддакивавшей старпому. На "Агате" была целая прослойка людей, занимавших неопределенное место к номенклатуре званий: токари, слесари, столяры. Смысл их профессий, рядовых на берегу, воспринимался по-иному на море. Они освобождались от уборки кают, а также отвоевали себе место за командирским столом. Все эти люди сейчас стали заходить в салон, как только туда вошел Милых.

Суденко собрался подняться к Маслову, который занимал пассажирскую каюту с доктором физиологом. Но Подлипный утянул его к себе. Посидели в его маленьком кабинете с гавайской красоткой на переборке, обмахивавшей себя розовым веером. К кофе у Подлипного не нашлось ни рома, ни коньяка. Славящийся своим гостеприимством, старпом "Агата" молча показал на пустую бутылку "Наполеона" и выкинул ее в иллюминатор.

Разговор сразу же зашел об "Атлантиесе", турецком пароходе, севшем на камни у голых берегов Гренландии.

- Подходим с полной форсировкой, дизеля ревут... - говорил Подлинный, осклабив в усмешке белые зубы, трепеща усами. - Объект на месте. Выстреливаем конец. Ясное дело, не берут. Спускаем шлюпку, орлы на пароходе. И тут они дают сигнальную ракету! Что такое? Оказывается, турок нет... Пусто! Навожу бинокль: что за чушь? На берегу, за кустами, видны турецкие задницы...

- Попрятались?

- Но без спасения нет оплаты! Решили ждать. Гренландия - не Сочи. Берег необитаем, два градуса жары. Все-таки турки! Сколько они будут лежать? Пошли завтракать, оставив их мокнуть в кустах...

- В Гренландии нет кустов.

- Ну, камни...

Аннушка, проходя с полным кофейником, забрала пустые чашки. Суденко вспомнил, что раньше она работала уборщицей, и дневалила другая.

- Повысил Милых. А та знаешь что учудила? Милых хотел ее списать в Мурманске, не помню за что. Так она его опередила: позвонила в санэпидемстанцию. Те приезжают: "Вы капитан Милых?" - "Я". - "У вас понос?""Вроде бы нет..." - "Вроде бы!" - и забрали...

- Ничего себе.

- Просеков - вот кто был капитаном спасателя!

- Приказ на него отменили?

- Никакого приказа уже нет. Он в отпуске... - Подлипный погладил выпуклую грудь под телогрейкой. - А кто Просеков после отпуска? Кто о нем вспомнит через пять лет? Да он себя сам пережует, искромсает! Он выпал из ритма, ему конец.

Какая-то правда, наверное, в этом была. Однако Суденко, которому стало не по себе от спокойного, оценивающего голоса Подлипного, возразил:

- Не хорони! Кто Милых? Старик. А капитан спасателя!

- Я его порой не понимаю: то боится всякого пустяка, а то... Подлипный, не договорив, провел ладонью по глазам, словно стирал какое-то изображение. - И представь: никуда не спешит, а всюду поспевает.

- Так-то верней.

- Сейчас "козявку" приволок. Стоит она четыреста тысяч, и примерно в эту сумму оценен перегон. Простой спасателя - из кармана заказчика. Так что Милых будет тут стоять до посинения.

- Будете стоять?

- До посинения...

Суденко посмотрел на Подлипного внимательно: верить ему следовало с осторожностью... Вряд ли они пришли из-за обычной буксировки! Но почему бы и нет? Факт спасения "Атлантиеса" сейчас устанавливался - турки, как обычно, подали протест. Пока дело выясняли юридические инстанции, послали сюда. Огромная антенна "Агата" могла прослушивать моря с любого места. Зачем же стоять бесплатно в Стамбуле, если здесь им за простой оплачивали? С Милых возможно все. И если б была возможность поднять "Шторм", то его бы сюда привел "Агат". Еще утром Суденко плясал бы от такой удачи.

- Ты слышал про "Шторм"?

- Про эту баржу, которую вы подсунули, как пароход?

- Наоборот.

- Даже знаю, что гидробаза соглашается на договор. На приличную для "Кристалла" сумму.

- И что?

- Отряд на это не пойдет, - сказал он. - Больше того, с сегодняшнего дня вас официально не существует, как AСС. Теперь без сопровождения вы даже домой не можете идти. Не то что в Полынью.

- Значит, рейс отменен?

- Рейс? На ваше усмотрение...

- Маслов приехал из-за этого?

- Я тебе удивляюсь! Или вас тут замагнитило? Приехал с инспекторской проверкой на ледоколы. Зарплату вам привез... С тебя, Жора, причитается!

- Естественно, - ответил Суденко рассеянно.

- Просто выпивкой не обойдешься... - Подлипный сделал пометку на животе красотки. - Отдельный кабинет в "Полярных зорях", с музыкой по заказу. Такое просто так не пролетит.

- Ты о чем?

- Невесту себе хапнул, со дна! Это же событие, на весь спасательный флот... - Подлипный расхохотался, глядя на опешившего Суденко. - Кстати, как она? Расскажи...

- Извини, Коля...

Старшина поднялся, услышав голос Маслова в коридоре.

- Подводные делишки? Ну, заходи.

Маслов спускался в салон с Иваном Иванычем. Доктор, шутливо задев Суденко локтем, прошел мимо. Маслов, поставив на трап большой желтый портфель, стал переводить часы. У него был "Ориент", с черным циферблатом, с тремя заводными головками. Водолазный специалист был среднего роста, широченный в плечах, красивый своим здоровьем. Когда-то он менял по цвету только пиджаки, а брюки шил из одного материала - из толстого матросского сукна. Носил широченные, по старой моде флота, и имел вид морского гуляки, прожигавшего жизнь в портовых кабаках. Но с некоторых пор стал обожать красивые вещи: и эти часы, и галстук, и серое пальто - все было такое, что и за границей не везде купишь. Только фигура у него не изменилась - хоть подпирай падающий дом. И лицо не обманывало: этот человек представлял власть. Если перевести должность "водолазный специалист" на воинское звание, то он был кап-три, то есть майор. Он был один из тех редких водолазных офицеров (редких в буквальном смысле слова, так как на флоте водолазным делом в основном занимались старшины), чью власть над собой Суденко признавал беспрекословно. А Маслова, хоть они и считались друзьями, даже побаивался.

Защелкивая браслет, Маслов сказал, не поднимая головы:

- Еще цел?

- Как видишь.

_ Все вы у меня лишнее живете, забурели при мне... - И тем же спокойным, ровным голосом: - Какие есть доказательства, что пароход в оболочке?

- Материал погружения.

- Я говорю о научных данных, доказывающих, что такое возможно.

- По-моему, таких данных нет.

- Тогда любое выявление кессона твою работу перечеркнет.

- А сигналы? А спасенная?

- Повторяю тебе: все возможное и невозможное предварительно оговаривается на бумаге. Без визы отряда, без штампа допуска рейс недействителен.

- Существуют чрезвычайные условия спасения. Не мне тебе говорить.

- Никакого спасения нет, - отрезал он. - Речь идет лишь о подъеме людей. Но если кому-либо из них придет в голову опротестовать результат, эксперты в пять минут подведут тебя под расследование.

Формально он был прав. Нельзя отбрасывать то, что спуск на большие глубины без колокола, без гелиокислородной смеси запрещен. Такой спуск и в нормальных условиях обкладывался сотней бумажек. Обычно треть периода уходило на казуистику защиты. Правда, Суденко ни разу не помнил, чтоб эти бумажки кто-либо потом разбирал. Им не очень доверяли, но их и не проверяли.

Но смысл разговора был в ином: в том, что ты решаешься отстаивать право на невозможное. Этого никто не хотел терпеть.

- Ты считаешь, что мы можем отказаться от рейса?

- Можете.

- Как?

Маслов ответил, глядя в упор:

- Если пароход в оболочке, как ты говоришь, и ты в него полезешь, то этими красивыми глазами ты смотришь последний день.