Юрий Дружников - Досье беглеца Страница 37

Традиционно в пушкинистике мы видим идущее от самого Пушкина преувеличение могущества этого человека и его негативной роли в жизни поэта, что отразилось и на этом наблюдении Ахматовой. Между тем Бенкендорф в чем-то, пожалуй, больше был склонен к компромиссу, нежели Пушкин. Не только вредил поэту, но иногда и помогал.

Даже некоторые недостатки Бенкендорфа как службиста можно, пожалуй, причислить к его заслугам. Он бывал рассеян; учет в Третьем отделении поставлен был плохо. Часто чиновники, получив от него на исполнение бумаги, держали их в столах, не раскрывая. Недели спустя, если Бенкендорфа переспрашивали, он мог ответить: "Да бросьте их в огонь!". Веди себя поэт иначе, он сумел бы, нам теперь кажется, избегнуть многих неприятностей и достичь целей, к которым стремился.

Положение Пушкина остается крайне неустойчивым, неопределенным. Сам он ситуацию оценивает неадекватно: то слишком оптимистично, то слишком фатально. Как обычно, истина находится где-то посередине. Казалось бы, цель Третьего отделения достигнута: Пушкин выглядит исправившимся, относится верноподданнически к царю, пишет то, что надо. Но - русское полицейское иезуитство: если проштрафились, доверия вам нет и не будет. Вы полагаете, что они отстали, а тайная слежка та же, в доносах и докладах вы проходите, как и раньше, и остаетесь виноваты до конца ваших дней. Официально надзор за Пушкиным отменили много лет спустя после смерти. В этом, с точки зрения тайной полиции, был резон: физически поэта не стало, но душа его еще витает среди публики, еще влияет на общественное сознание, и надо следить за душой.

Третье отделение долго подталкивало Пушкина к сотрудничеству, ходили вокруг да около, выбирали подходящий момент, а жертва, похоже, ускользала. Но то, что для Пушкина было тяжелым нравственным и психическим потрясением, пощечиной, за которую он даже не мог вызвать на дуэль,- для Бенкендорфа было будничной службой. Завербовать поэта на этот раз не удалось - не беда, никуда он не денется, удастся в следующий раз. А пока надо наказать упрямца, проучить за непокорность, укоротить цепочку. Почувствует, как без нас плохо, сам запросится на службу в Третье отделение.

Негласный надзор за Пушкиным становится весной 1828 года более активным. Полвека спустя была опубликована статья Петра Каратыгина, в которой есть следующие строки: "Не пришло еще время, но история укажет на ту гнусную личность, которая под личиною дружбы с Пушкиным и Дельвигом, действительно по профессии, по любви к искусству, по призванию занималась доносами и изветами на обоих поэтов. Доныне имя этого лица почему-то нельзя произнести во всеуслышание, но, повторяем, оно будет произнесено и тогда... даже имя Булгарина покажется синонимом благородства, чести и прямодушия". Актер и драматург Каратыгин встречался с Пушкиным все те годы, играл с ним в карты и оставил воспоминания о поэте, но имя таинственного сексота унес с собой в могилу. Хотя кандидатур имеется по меньшей мере несколько, кого конкретно имел в виду автор статьи, мы и теперь можем только гадать.

Месть за несговорчивость была вторым шагом властей. Искали, к чему придраться, что найти было несложно. Всплывшее дело по стихотворению "Андрей Шенье" достигло Государственного совета, который через месяц после предложения Бенкендорфа Пушкину о сотрудничестве с Третьим отделением вынес постановление "иметь за ним (Пушкиным.- Ю.Д.) в месте его жительства секретный надзор". И то было только началом новых неприятностей.

В обеих столицах стали распространяться слухи, компрометирующие Пушкина, а это ударило по самолюбивому поэту больней всего. Писатель и историк литературы Степан Шевырев вспоминал, что в Москве "после неумеренных похвал и лестных приемов охладели к нему, начали даже клеветать на него, возводить на него обвинения в ласкательстве и наушничестве и шпионстве перед государем". Распространился слух, что Пушкин стал доносчиком, и нам кажется возможным предположить, что слух этот был составной частью мести Третьего отделения за отказ сотрудничать. Как бывало в таких случаях не раз, пустили слух сознательно, чтобы заполучить жертву, которой все равно уже нечего терять.

9 мая 1828 года Пушкин провожал на пароходе до Кронштадта своего знакомого, уезжавшего за границу. Такие проводы до Кронштадта (дальше не разрешалось) стали у Пушкина ритуалом. На том же корабле ехал домой в Англию знаменитый живописец Доу. Тут же он набросал карандашом портрет Пушкина. Неизвестно, кого провожал Пушкин и сохранился ли тот портрет, но стихи поэта, написанные для Доу, сохранились:

Зачем твой дивный карандаш

Рисует мой арапский профиль?

Хоть ты векам его предашь,

Его освищет Мефистофель.

А.О.Смирнова в дневнике пишет о таких проводах: "Вчера приезжал ко мне Пушкин и рассказывал, что он только что перед этим едва устоял против сильнейшего искушения: он провожал в Кронштадт одного приятеля, и ему неудержимо захотелось спрятаться где-нибудь в каюте и просидеть там до тех пор, пока корабль не выйдет в открытое море. Но он-таки устоял против этого страстного желания - отправиться за границу без паспорта".

Вот какое состояние было у Пушкина после отказа в поездке в Париж и предложения Бенкендорфа о деловом сотрудничестве с тайной полицией. С парохода, идущего до Кронштадта, он вместе с уезжающими пересел на корабль, уходящий в Европу, и захотел спрятаться в каюте. Думается, выражение "устоял против этого страстного желания" - не совсем точное. Маркиз де Кюстин, приезжавший в Петербург тем же путем десять лет спустя, рассказывает, как рыскали по судну полицейские ищейки, шмонали чемоданы, а самого его подвергали допросу. Риск быть обнаруженным под койкой или в шкафу был достаточно велик, а Пушкин весьма благоразумен, чтобы так рисковать. Эпизод больше говорит о душевном состоянии Пушкина, чем о его намерениях.

Через несколько дней он заканчивает стихотворение "Воспоминание", представляющееся нам одним из самых трагических во всей его лирике. "Змеи сердечной угрызенья" съедают поэта по ночам. Ум его подавлен тоской.

И с отвращением читая жизнь мою,

Я трепещу и проклинаю,

И горько жалуюсь, и горько слезы лью,

Но строк печальных не смываю.

Опубликована была половина стихотворения; вторая половина, взятая из рукописи, традиционно печатается в приложениях к собраниям сочинений, хотя по всей логике могла бы быть соединена с первой. Во второй части слышится жгучая обида:

Я слышу вновь друзей предательский привет.

Это новая интонация в отношениях поэта с друзьями. Не семья, не дом, но друзья всегда оставались опорной точкой души Пушкина. Раньше, в Михайловском, он очень сердился, обижался, но говорил о непонимании. Нынче отношение друзей к нему видится Пушкину предательством. Причем, как он считает теперь, друзья предавали его и раньше. До боли знакомая ситуация: Пушкин превращается в Чацкого.

Я слышу вкруг меня жужжанье клеветы,

Решенья глупости лукавой,

И шепот зависти, и легкой суеты

Укор веселый и кровавый.

И нет отрады мне...

На фоне фактов, которые мы знаем, это состояние человека вполне объяснимо. Два призрака, два ангела стерегут поэта и мстят ему.

И оба говорят мне мертвым языком

О тайнах счастия и гроба.

В 1828 году поэтом написано около полусотни стихов, часть из них носит "домашний" характер, написаны они по конкретным случаям, обращены к конкретным людям. В других, принадлежащих чистой поэзии, он, преодолевая житейские невзгоды, достигает истинной и высокой трагедийности. Темы меняются, но круг их чаще всего вполне определенный: покойники, утопленники, вороны, яд и тупая толпа. Душевное состояние Пушкина и в самом деле не из лучших. "Шурин Александр заглядывает к нам,- пишет своей матери Николай Павлищев, зять Пушкина, 1 июня 1828 года,- но или сидит букою, или на жизнь жалуется; Петербург проклинает, хочет то за границу, то к брату на Кавказ".

Пушкин мечется, все ему не по душе, все раздражает. Он много пьет, играет в карты и чаще всего проигрывает. "Жалко бывало смотреть на этого необыкновенного человека, распаленного грубою и глупою страстью!" вспоминает критик и журналист Ксенофонт Полевой. Возможно, вино и азарт помогают ему забыть неприятности, отвлечься, обрести цель на несколько часов, взбодриться.

Пушкину 29 лет, он уже не мальчик, но молод и должен быть в расцвете сил. На деле, как отмечает тот же Полевой, "после бурных годов первой молодости и тяжких болезней, он казался по наружности истощенным и увядшим; резкие морщины виднелись на его лице; но он все еще хотел казаться юношею". Он ухаживает за Анной Олениной, дочерью президента Императорской Академии художеств, и, по свидетельству Вяземского, делает вид, что влюблен. Похоже, причину этого сватовства Пушкин сам выразил в одном слове, сказав в письме Вяземскому, что он "бесприютен",- намек на имение Олениных Приютино. Игры с Олениной будут продолжаться до осени, в том числе в стихах, но потенциальная невеста считала его вертопрахом, а отец ее недавно подписался под документом, устанавливающим над Пушкиным секретный надзор.