Эпилог - Марта Молина Страница 37

Здесь не страшно – здесь никак. Можно бесконечно кружить по спальням, перебирать впопыхах оставленные мелочи на тумбочках: лиловый лак для ногтей, носовой платочек, полупустую пачку анальгина, смятый чек из пиццерии. Все эти вещи, казалось бы, должны еще помнить о своих хозяйках и, скучая, спешить поведать их историю… Но они лишь безучастно молчат, спокойно даются чужачке в руке, терпеливо выжидают, пока любопытные пальцы обшарят их со всех сторон, и ложатся на прежние, меньшим слоем пыли помеченные места.

Запустение уже прокралось в эти стены и потихоньку начинает хозяйничать. Тут развесит паутину, там покроет плесенью недомытый стакан. В библиотеке откуда-то из-под подоконника натекла вода       после ночного дождя. Если «Эпилог» рассчитывает вернуться в эти стены, то стоит поторопиться.

– Мама, смотри, мышка! – раздается оглушительный вопль, и пальчик тычет в угол, за штору.

– Я же говорила, пальцем показывать…

– …невоспитанно, я помню, – перебивает она. – Но мышка же!

В плинтусе и вправду дыра, куда с трудом протискивается увесистая мышь. Грызуны в общежитии? М-да. Кажется, Аня лукавила, когда говорила, что проверки ничего не нашли, и это место закрыли без повода.

Несколько секунд спустя из норы выскакивает мышонок – совсем кроха, с мизинец, не больше! – и принимается суматошно бегать вдоль стены.

– Сфотографируй его скорей, мама!

Увидев телефон, мышонок в ужасе замирает. Кадры получаются отменные, хоть сейчас на обложку «Юнната». Но знакомых главредов нет, поэтому фото отправляются Эмме.

В ответ та присылает снимки из разрушенной детской. Позирует на фоне ободранных стен, делает вид, что бежит по велодорожке и приседает со штангой. Ничего от прежней обстановки уже не осталось. Только за Эмминым плечом сияет кусочек бабочки со старых обоев.

***

Все случилось очень просто. Костомарова прислала короткое сообщение: «В субботу акция. Придешь?» Ничего не стоило написать в ответ «Ок».

– Вот так легко взяла и согласилась? – бушует Эмма в телефон. – То есть я тебя неделями уговаривала обратиться в «Эпилог», и ты ни в какую, уперлась, как баран! А Аньке, значит, достаточно одно смс прислать?

Эмме, кажется, обидно. Она ж со всей душой. Столько трудов вложено, подготовительной работы проведено. Она кропотливо выстраивала композицию из домино, медленно, осторожно, с разных сторон заходя, чтобы не дай бог случайным вздохом не нарушить хрупкий баланс… А Костомарова пришла на все готовенькое и легким движением руки толкнула ближайшую костяшку, и вот уже несется сокрушительная волна, разворачивается затейливый узор, все в восхищении смотрят на Аньку, бывшую домохозяйку из Серпухова, а Эмме – ни капли благодарности!

Ощущать себя трофеем, за который ведется борьба, неприятно. Приходится успокоить Эмму: заверить, что, конечно, она и только она, благодетельница, поспособствовала принятию исцеляющего решения. Лишь ее любовь, забота и внимание стали базисом для выздоровления, а Анька так, вынырнула из туманного прошлого в белых перчатках и дала последний пинок, выкрикнула финальную реплику и покинула сцену, даже не взглянув, как мягко падает безвольное тело в манящую пропасть забвения… Мысли немного путаются – в одной из комнат обнаружилась баночка психотропных таблеток, она лежала под шкафом, как новогодний презент под елкой, оставленный в секретном месте одной несчастной мамой для другой:

– Мамочка, смотри, там что-то есть!

– Не лезь под шкаф. Еще мышь покусает.

– Нет, мамочка, это не мышь, это флакончик… Достала! Можно я крышку отвинчу? Ой, тут конфетки розовенькие!

– Не трогай!!! Брось сейчас же!

Испуганно бросает находку, и пластиковая банка громко шмякается об пол, пилюли разлетаются по комнате. От незаслуженного материнского крика у дочки глаза на мокром месте. Шмыгает. Сейчас разревется.

Надо объясниться.

– Это не конфеты, солнышко. Это яд, его нельзя есть!

– А что будет?

– Животик заболит.

– Даже от одной штучки?

– Да.

– А что будет от трех? А от пяти? А от семи? – демонстрирует она ранние познания в математике. Интерес к таблеткам уже угас. Любопытный ум скачет с предмета на предмет, как белка по веткам: не уследить.

Несколько таблеток еще осталось в банке. Ба, знакомое название! Дома в недрах письменного стола еще лежит скомканный рецепт. Доктор обещал, что если принимать дважды в день, то вернется сон и аппетит, а дочка, наоборот, исчезнет. Что будет от семи таблеток, врач не говорил. Да и что там может быть. Тишина? Покой? Забвение? Так разве проблема в том, что сложно забыть? Наоборот, забывать не хочется. Страшно забывать. Разве можно отказаться от ее пусть иллюзорного, но вполне ощутимого присутствия? Как представить мир без нее?

Страшно идти на акцию прощания: вдруг сработает? Вдруг сотрется и так еле слышный дочкин след, как жить тогда? От этих мыслей муторно, горько. В пустоте огромного здания внутренние голоса звучат гораздо громче. Если принимать препарат по инструкции, то можно попытаться не сойти с ума.

А теперь язык немного заплетается, реальность будто подрагивает, голова набита ватой. И Эмма, только что обозванная благодетельницей, волнуется:

– Леся, у тебя все в порядке? Хочешь, я приеду? Голос у тебя какой-то странный.

Наверно, странный голос – это один из тех, внутренних. Так громко говорит, что даже в трубке слышно. Ничего. Главное, чтобы остальные не подключились. А то получится хор – не перекричать! А если этот хор затянет колыбельную, то так сладко, наверно, будет спать под нее…

– Леся, я приеду через двадцать минут! – зачем-то кричит Эмма. – Не отключай телефон, слышишь?!

Здорово… Слышишь, малышка?.. Скоро тетя Эмма в гости придет. Только бы вино не принесла… А то нехорошо при детях распивать… Да и без вина спать хочется… Без вины… То есть вина… Какой удобный пол…

***

Сумрачно. В окне видно еще голубое небо, но кроны деревьев уже черным-черны. По комнате гуляют таинственные синие огни. Саднит горло. Плохо пахнет.

– Леся? – выскакивает из темного угла Эмма. – Ну ты меня и напугала!

Она шепчет длинную матерную фразу, но беззлобно, с облегчением.

– Я приезжаю, а ты на полу лежишь. Не просыпаешься. И таблетки вокруг! Кошмарное зрелище!

Эмма закатывает глаза и опускается на край кровати.

– Скорая приехала, – она кивает за окно. Так вот что мигает. – Желудок промыли, думали, ты отравиться хотела. Сейчас врач в соседней комнате бумаги заполняет. Потому что тут свет не работает.

Она приближает свое идеальное лицо и вглядывается огромными от темноты зрачками.

– Это же ошибка была, да? – с надеждой спрашивает она. – Ты же не пыталась ничего плохого с собой сделать?

В комнату бодро входит