Лев Толстой - Дневники и записные книжки (1909) Страница 38

Старался вчера и третьего дня быть добрым, помнящим свое назначение, свою и ничтожность и величие, и держался, но только держался, но далеко не б[ыло] того, что было и продолжает быть нынче. Думаю, что эти дурные телесные состояния полезны, вызывая усилие подъема. Когда же телесно хорошо, подъем это[т] особенно заметен.

От Леонида Семенова прекрасное письмо. Как радостно и благотворно общение с такими людьми!

Сейчас постараюсь ответить ему. Записать:

1) Прощение не имеет смысла для христианина. Понятие прощения вытекает из нехристианского чувства и понятия наказания — мести.

2) Большая заметка о сознании, о том, что сознание есть чувствование в одно и то же время всего и своего отдельного от всего существа. Проявление этого чувствования есть любовь ко всему и любовь к себе. Любовь есть желание блага предмету любви, и потому любовь ко всему есть желание блага всему и производит согласие, мир, единение; любовь же к себе есть желание блага одному себе и производит вражду, борьбу, раздор. Кроме того, любовь ко всему включает любовь к себе, любовь же к одному себе исключает любовь ко всему. И потому любовь ко всему побеждает любовь к себе, и в этой победе жизнь и каждого отдельного человека, и всего мира.

Завтра приезжают музыканты. Спроси[л] себя перед Богом и нашел, что безразлично. Иду обедать.

Вечер не помню, кажется, читал.

20-го Н. Приехали музыканты. Я жалел, что приглас[ил] их. Очень уж это всё искусственно. Даже утонченно искусственное возвращение к старому. Все французы, оч[ень] милые, льстивые, и Голд[енвейзер]. Музыка оч[ень] физически волнует. Смешно заботился о фр[анцузском] языке. Читал и писал письма и ничего, кажется, не работал. Ездил с Голденв[ейзером] верхом. Обед, опять музыка.

Сегодня 21 Н. Видел во сне музыкантов вчера[шних]. Всё мало сплю и оч[ень] слезлив. С утра приехала из Москвы девушка с вопросами. Бедняжка ищет, но говорит молодость и похоть в виде влюбленья; потом Лопатин, сидевший за меня в тюрьме, приятн[ый] человек, приехал только поблагодарить. Хорошо, — не хорошо, а не совсем дурно — писал с начала разговор за обедом. Потом читал вслух с Буланже письма Соловьева. И я слушая разревелся. Такая удивительная сила у этого человека. Тоже Икон[ников]. Еще не читал.

Ездил с Душаном к сиротам в Нов[ую] Колпну. Дорогой застал на кладбище пьяный народ. После обеда читал прекрасную работу Буланже о Конф[уции] и поправ[лял]. Много нужно записать.

Продолжаю 21 Ноября то, что нужно записать.

Теперь 12-й час, а записать нужно много и хорошего, потому откладываю до завтра.

Вчерашний день пропустил. Встал бодро. Прохожий милый, с первых слов признается, что вина — вино. Очень много таких, едва ли не большая часть. Утром немного занимался письмами, потом взялся за Предисловие к Н[а] К(аждый] Д[ень], и оказалось оч[ень] много работы. Надо б[ыло] сличать с тем, что напечатано. И тут разница, и я путался и оч[ень] устал. Ходил по саду. Спал хорошо. Вечером поправлял Конфуция Буланже. На душе хоро[шо]. Сегодня встал вялый. Хотел заняться Предисловием, но нет сил. Перечита[л] письма и вот хочу записать:

1) Как невозможно удержать кашля — сколько ни удерживай, он вырвется, хотя бы это было при слушании слов самого великого человека или при самой прекрасной и торжественной музыке, так невозможно удержаться теперь у нас, в России, от высказывания, от крика боли при созерцании тех ужасов, к[отор]ые так спокойно совершаются.

2) Мне подарили электр[ический] карандаш: отвернешь — и он освещает то место, где пишешь, и только то, где пишешь. Карандаш это[т] поразительная эмблема нашей жизни. Отверни, освободи от того, что скрывает свет твоей души, и ты будешь жить в свете, освещающем тебе то, что тебе нужно видеть, знать для того, чтобы действовать, но только то, что нужно знать для того, чтобы действовать.

3) Когда мне теперь, в мои года, приходится вспоминать о половом акте, я испытываю не то что отвращение, какое я и в молодости испытывал, но прямо удивление, недоумение, что разумные человеческие существа могут совершать такие поступки.

4) Мы называем безнравственными, потерянными людьми воров. А между тем воровство бедных, нищих у богатых нисколько в нравственном отношении не хуже, часто и менее дурно, чем многие и многие поступки, к[отор]ые считаются даже похвальными, как торговля вообще, в особенности вредн[ыми] предметами вином и т. п., как служба, особенно судебная, административная, военная, духовная деятельность в каких бы то ни было высоких степенях и мн. др. Воры почти всегда не понимают и не признают преступности своей деятельности так же, как не признают этого архиереи, губернаторы, министры, судьи, сенаторы. Побуждает же воров к их деятельности, кроме выгоды и больше, чем выгода: охота. Именно охота, желание испытать радость ловко обделанного дела, как у охотника ловко застреленного, затравленного зверя. Как бы хорошо было, кабы люди понимали это!

5) Бог передает знание о себе человеку не человеческим языком — словом, а своим особенным, божеским языком, без слов вполне понятным чистому сердцу человека.

Вчера прочел обвинительный акт Горбунова. Это что-то ужасное, поразительное. C'est le cas ou jamais de dire [Теперь или никогда — случай сказать] не могу молчать. Это так же неудержимо, как кашель во время музыки. Нынче чувствую себя оч[ень] вяло и угрюмо, но знаю, что это случайность, нормальное же — то умиленно любовное, к[отор]ое испытывал вчера.

Ездил к М[арье] А[лександровне]. Поговорил с Б[уланж]е. Оч[ень] слаб. Читал после обеда о Горьком. И странно, недоброе чувство к нему, с к[отор]ым борюсь. Оправдываюсь тем, что он, как Ничше, вредный писатель: большое дарование и отсутствие каких бы то ни было религиозных, т. е. понимающих значение жизни убеждений, и вместе с этим поддерживаемая нашим «образованным» миром, кот[орый] видит в нем своего выразителя, самоуверен[ность], еще более заражающая этот мир. (Зачеркнуто: Но не в том дело. Мне оч[ень] физичес(ки] дурно) Например, его изречение: Веришь в Бога — и есть Бог; не веришь в Бога — и нет его. — Изречение скверное, а между тем оно заставило меня задуматься. Есть ли тот Бог сам в себе, про к[отор]ого я говорю и пишу? И правда, что про этого Б[ога] можно сказать: веришь в Него — и есть Он. И я всегда так думал. И от этого мне всегда в словах Христа: любить Бога и ближнего — любовь к Богу кажется лишней, несовместимой с любовью к ближнему, — несовместимою п[отому], ч[то] любовь к ближнему так ясна, яснее чего ничего не может быть, а любовь к Б[огу], напротив, оч[еиь] неясна. Признавать, что Он есть, Бог сам в себе, это-да, но любить?... Тут я встречаюсь с тем, что часто испытывал — с раболепным признани[ем] слов Евангелия.

Бог — любовь, это так. Мы знаем Его только п[отому], ч[то] любим; а то, что Б[ог] есть сам в себе, это — рассуждение, и часто излишнее и даже вредное. Если спросят: а сам в себе есть Бог? — я должен сказать и скажу: Да, вероятно, но я в Нем, в этом Боге самом в себе, ничего не понимаю. Но не то с Богом — любовью. Этого я наверно знаю. Он для меня всё, и объяснение и цель моей жиз[ни].

Теперь 10. Иду в залу. Завтра приезжает Соня. Помоги быть с Тобою.

Пропустил день. Вчера. Я встал бодро. Оч[ень] приятно встретил, ее. Опять ничего, кроме писем, не писал, даже и не брался писать. Нет, неправда: поправлял Предисловие] Н[а] К(аждый] Д[ень] и недурно.

Ездил верхом в Нов[ую] Кол[пну]. Пьяный Федотов, старшина, сироты. Оч[ень] хорошо себя чувствовал. Всё руки не доходят писать. Стараюсь не огорчаться. Кажется, ничего плохого не было. Помню Бога. Обед, вечер бессодержательно. Читал немного Дост[оевского] и L'immole. Всё яснее и яснее становится безумие жизни всей и в особенности русской, и как будто готовлюсь высказаться. Ночью оч[ень] болел живот и изжога. Проснулся поздно.

Ходил гулять. Письма, подавшие повод интересно высказаться. Только и делал, а сейчас уже час. Записать:

1) Бог не может быть существом. Понятие существа нераздельно с понятием отдельности от всего остального, а Бог есть «всё», так как же Он может быть отделенным.

2) Сегодня ночью были довольно сильные боли, и я вспомнил, что страдания это тоже испытание того, насколько жизнь твоя в духе, а не плоти. И мысль эта и вытекшее из нее отношение к страданию оч[ень] облегчило их.

3) Как хорошо то, что всё значение деятельности человека не может быть видно ему при его жизни. Если бы человек, деятельность к[отор]ого будет иметь великое значение в далеком будущем, 200, 300, сознавал бы ее при своей жизни, он одурел бы. Если бы Христос знал всё значение своего дела, он и сам поверил бы, что он Бог.

Ходил по саду и пруду. Приехали Daniel и А[леша] Сергеенко. Тяжело спал. Обедал, с трудом говорил по-англий[ски]. Daniel умный, холодный человек. Всё нездоровится. Согрешил с просительницей, пристававшей поутру. Написал подполковнику] о Боге ыедурно. Сейчас ложусь спать.