Макар Последович - С тобою рядом Страница 38

- Я это понимаю, - тихо ответил тогда Лопырь. - И признаю свою ошибку.

Такого раскаяния было достаточно, чтоб сразу же прекратить критику. Душа Евгения Даниловича мгновенно смягчилась, как только увидел он на широком лице Лопыря покорность и послушность.

А сегодня - на тебе - среди бела дня снова взялся за старое!..

Узнав от Костика, что в колхоз приехал Драпеза и вызывает его к себе, Лопырь быстро встал из-за стола и двинулся из землянки.

Увидав возле трофейной машины секретаря райкома и Корницкого, Лопырь поправил на гимнастерке свои награды и молодцевато козырнул:

- Добрый день, товарищ командир!

- Свинья тебе товарищ, а не я! - не сдержался Евгений Данилович. Что ты обещал, когда тебе давали броню? Где твоя совесть? Люди на фронте кровь проливают не для того, чтоб всякие бездельники день изо дня лакали водку!.. Сейчас же собери собрание!

Лопырь попробовал было улыбнуться, но Евгений Данилович уже повернулся к нему спиною. Он не мог смотреть на эту отупевшую от хмеля физиономию и заговорил с Корницким о планах восстановления Пышковичей. Корницкий слушал с какими-то веселыми глазами. У него на уме было, видать, что-то свое, давно задуманное... Он с детства знал здешнюю землю, все пригорки и низины, наверно, помнил, где и как стояла каждая хата.

- Восстановление, Евгений Данилович, мы начнем не с хозяйства, хат там или хлевов, а с трудовой дисциплины! - Глядя вдаль, одно только промолвил Корницкий, когда Евгений Данилович закончил беседу. - Кто еще из коммунистов есть в Пышковичах?

- Недавно вернулся из госпиталя Андрей Степанович Калита, довоенный бухгалтер "Партизана". У него пять или шесть ранений.

- Руки и голова целы? - быстро и уже с некоторым беспокойством спросил Корницкий.

- Целые. Но ходить без палки ему трудновато.

- Зачем ему ходить! Он будет у нас сидеть, Евгений Данилович! Мы с ним друзья. Я его любил и уважал больше родного брата. И не помню, чтоб он хоть раз мне соврал...

- Кстати, в каком дворце ты тут собираешься жить? - кивнув на землянки, спросил Евгений Данилович.

- Погляжу, что творится на родительском подворье. В общем, такие вопросы, как еда и квартира, меня никогда не волновали, товарищ секретарь. Даже в самые трудные времена все это как-то улаживалось само собою.

Пока они так разговаривали, деревня понемногу оживала. От землянки к землянке бегали подростки, посланные Лопырем. На улицу выходили женщины, седобородые старики. Постояв с минуту возле своих землянок, они направлялись к машине. Первым, однако, примчался сюда, немного прихрамывая, не совсем еще старый мужчина. Он тотчас повис на шее у Корниикого и залепетал:

- Антон!.. Браточек!.. Как тебе не совестно обходить свой родной угол?! Пошли!.. Настасья и племянники все глаза проглядели!.. А он стоит, как бездомный, середь улицы!..

- Мой старший брат Степан, - освобождаясь от цепких рук, промолвил Евгению Даниловичу Корницкий. И добавил как бы в шутку: - Любит пофилософствовать.

- Ай, что ты тут говоришь нашему дорогому секретарю про эту... ну, хилосохию! Пошли лучше в наш новый дом!.. Живем мы теперь, Антон, как досельные старцы...

Степан, потягивая Антона за рукав, не удержался, чтоб не заглянуть через стекло в средину низенького "оппеля".

- Там твой чемодан лежит, в этой новой Европе? - спросил он, кивнув на машину.

- Мой.

- Так я заберу и его. Может, хоть переночуешь дома. Правда, достатки у нас не довоенные. Боже мой... Деды наши работали, отцы наши работали, мы также работали, а пришли эти супостаты - и все под корень. Никакого знака, никакой зацепки, чтоб снова начинать жить! На веки вечные все разорили!..

- Выходит, осталось теперь только лечь да помирать? - спросил Корницкий у Степана.

- Ну, не сразу же. Человек ко всему должен приспосабливаться.

- Понял, - протянул, думая о чем-то своем, Корницкий. И неожиданно спросил: - Заступ у тебя есть?

- Заступ?.. Есть какой-то...

- Это хорошо. А бревна чьи тут?

- Мои... наши, Антоша. Шесть штучек. Партизаны были, подвезли. Ну, заходите в наше подземное логово. Боже мой... После двора и солнышка тут как в могиле. Где вы там, Настя, детки? Никого и ничего не видать...

- Опять расстонался! - послышался из глубины землянки недовольный женский голос.

- Тсс... Погляди, кто к нам пришел. Человек, который с Михаилом Ивановичем в Кремле за ручку здоровкался. Наш герой Антон. Чем мы его, такого человека, угощать будем? Есть там что на сегодня у тебя? А я тут забегу в одно место...

Корницкого начинали уже сердить Степановы стоны. Всегда он всего боялся: и когда работал единоличником, и уже в колхозе, и увидав в Пышковичах фашистскую солдатню. Ему казалось, что они явились сюда только из-за Антона. Он так и сказал тогда, весь трясясь от страха, Насте: "Если у тебя станут расспрашивать про Антона, чекиста, так скажи, что он никакая нам не родня, и мы его знать не знаем, ведать не ведаем!"

Если заходили ночью партизаны, чтоб попросить какой-нибудь пуд хлеба либо просто немного обогреться и переобуться, как на него снова находил страх: а что, если дознаются немцы? Они, может, уже намыливают на его шею веревку, чтобы, как только рассветет, примчаться в Пышковичи и повесить на первом дереве?

И может, так оно и случилось бы, если б не Настя. Она, как и все в Пышковичах, помогала партизанам, как и все, во время опасности хватала за руки детей и бежала с ними в лес. Тогда нехотя бежал следом за семьей и Степан, часто скуля:

- Чего вы летите сломя голову? Мы ж им ничего не сделали. Вот дед Петро остался, осталась Апанасиха с малыми детьми. Как только нас перехватят, так сразу пулю в лоб. Значит, виноваты, коли убегаете!..

Деда Петра гитлеровцы стащили с печи и повесили. Апанасиху с детьми бросили в глубокий колодец, там они и утонули. Пышковичи от первой до последней хаты сожгли за "связь с партизанами".

Партизаны помогли пышковицким хлеборобам построить землянки, засеять, сколько хватило семян, полосы. Командованию приходилось думать не только о налетах на вражьи гарнизоны, диверсиях на железной дороге и на шоссе, но и добывать хлеб для лесной армии, для мирных людей-стариков, женщин, детей.

Так выжила вместе со всеми, кто выжил, и Степанова семья. Кое-что Корницкий слышал про брата, когда он прилетел сюда со своими десантниками. Однако о себе никаких вестей ему не подавал, хорошо зная его боязливый характер.

Теперь ему более душевно обрадовалась Настя и племянники - Васька и Семка. Племянники не отводили своих восхищенных взглядов от дядьковой Золотой Звезды, а Настя заплакала, увидав у него пустой рукав.

- Чтоб их всех, кто войны начинает, земля на себе не носила! вытерев слезы и немного успокоившись, заговорила Настасья. - Лучше бы мать утопила того своего ребенка, из которого может вырасти душегуб и убийца. Сколько еще по свету ходит злодеев! И вся их забота только о том, как бы наброситься на то, что ты добыл тяжким трудом. Станешь оборонять свое, законное, так тебе за это отрубят руки, а то и голову.

- А ты им не поддавайся, - улыбнулся Корницкий, прижимая к себе меньшого племянника, Ваську. - Правда, Василь Степанович?

- Правда, - робко протягивая руку к Звезде, равнодушно ответил Васька.

Звезда тем временем уже сверкала у него на ладони.

- А орденов, а медалев у тебя, дядька, нету? - завидуя Ваське, спросил Семка.

- Есть, Семен Степанович. Они остались в Москве.

- А почему ты их не взял с собою?

- Привезу другим разом. Вот построю тут себе дом...

Настасья тем временем уже хлопотала возле печи. Услышав разговор про Москву, она спросила:

- Как же там твои: Поля, Анечка, Надейка? Почему они не приехали?

- Благодарю, Настя. Как говорится, живы-здоровы. Получили новую квартиру. Про переезд пока что не думают.

- Вестимо, тут теперь для них какое Житье. Это не то что перед войною, когда рядами хаты стояли, в каждой было молоко, сало, хлеб, а осенью овощи, фрукты. Все за войну как сквозь землю провалилось.

- А мы все это снова достанем, Настя!.

- Да как же. Если не думать о лучшем, так не стоит и человеком называться.

- Мало думать, надо работать! - вмешался в семейную беседу Драпеза. Антон Софронович вам тут поможет. Как председатель колхоза.

- Председатель колхоза? - переспросила, словно ослышалась, Настя. Как же, очень надо ему лезть в эту кашу!

Тем временем заявился Степан. Хоть дверь землянки и была открыта настежь, он ступал в проем как-то бочком, словно боялся за что-нибудь зацепиться.

Из одного и другого кармана его штанов торчали горлышки черных бутылок.

- Видел, Евгений Данилович, что творится на свете? - кивнув головою на Степана, промолвил Корницкий. - Кого ни спроси, стонут, что трудно жить. А самогонка откуда берется? Не из песку ж ее гонят! Нет, Степан, ты эти свои игрушки прими со стола. Нам надо выступать на собрании.

- Ну так и что из того? По стакану можно.

- Ни капли.

Степан пожал плечами, но бутылок не убрал. Настя поставила на стол две миски крупеника, положила на алюминиевую тарелку краюшку черного хлеба. Корницкий передвинул левой рукой свой чемоданчик, щелкнули защелки.