Взвихрённая Русь – 1990 - Анатолий Никифорович Санжаровский Страница 38

— Ель-цин! Ель-цин!! Ель-цин!!

С другого конца подхватывали в тон, уже кричали союзом:

— Ель-цин! Ель-цин!! Ель-цин!!!

Больше ничего не надо было говорить.

Все жили одним.

20

В отличие от собак мы чаще рычим на своих, чем на чужих.

Ю. Шанин

Когда власть единолично определяет истину, эта последняя лишается смысла.

С. Лануцца

В универмаге «Перовский» на первом этаже, в гастрономе, вдоль касс лилась монолитная очередь. Без паспортов давали с лотка расфасованный окорок. Грамм по триста. Королевская распродажа!

— Ельцина только избрали — тут же явился дорогой господин Окорок! — боясь сглазить, робко похвалил кто-то.

Колотилкин шепнул старухе, впереди стояла:

— Хорошо, что избрали Ельцина.

— Это по Москве?

— По всей России! Ельцин — это Россия. Два часа как выбрали. И паспорт уже в сторону! Вот окорок вам дадут и паспорт не спросят.

— Или здря вceйкo народушка отбирал Ельцина? — гордовато подраспрямилась старуха. — С Ельциным ловчей… А то куда ж это всё в магазинах по паспортам? Паспорт потерял, на пять десяток штрахонут… Теперь всё, может, вольней станет? Нe войду в думушку… Куда за перестройку все последние продукты сплыли?

— Это у Горбачёва с Рыжковым спрашивайте.

— Ой лё!.. Горбачёв — дырявая сетка… Воровитые кровя… Соседка у меня ставропольска, всё горбачёвское зна… Ещё в школе шустрый был. Училка не успела доложить новый урок, он дерёт руку. Я!.. Я перескажу!.. А выбежал в секретари, отец-мать заходились продать в Привольном старый домок. Госцена две тыщи. А содрали все четыре с соседев. Горбатые шустряки-и. В Москву влез, все стулки позахва-тывал в Кремле… Про чужих царей по тельвизору день-ночь лала да лала. А про нашего… Ну, не полный молчок, а пореже. Толкуют, с восьми до десяти ночи свет бесплатно жгёт, чегось маракуе. На што он нахапал себе полное ведёрко должностёв? А ну развяжется пупок, грыжа явится. Завидущи глаза — смёртные…

— А по мне, — вздохнул Колотилкин, — поменьше он работай, было б лучше. Всё меньше вреда.

— И то верно. Иха с Рыжим надоти всем миром гнать! Нe то нам смёртушка!.. А был бы побогаче умком, кто б слово поперёк пустил? Нам… Какому Богу ни молиться, всё равно кланяться…

Свой целлофановый пакетик с окороком Колотилкин положил в потайной карман. Ближе к сердцу. Вот и мы с праздничком!

Слава Богу, на зубок есть что положить. А подарить что?

Он взлетел на второй этаж.

Вся парфюмерия забита «Испаханом». И не дерутся. Что-то тут не так. За французскими духами не дерутся? Цена сама отбивается?

Он спросил миловидную даму, что за духи «Испахан». Дама ответила, что «Испахан» — мечта жмуриков.

Себе брать такие рановато, и он отстал от духов.

Поискал перламутровые губнушки. Губнушки — жуткий дефицит. Мимоходом как-то жаловалась Алла, вышли, не может достать. Колотилкин запомнил, разбежался на день рождения удивить. Да куда? Нету!

Он спускался к выходу, как вдруг внизу шум, крики. Народ волной брызнул вверх по ступенькам ему навстречу.

— Топор! Топор! Топор отымить у гада!

— Милиция-а! Где милиция-а? Её никогда нет на месте! Хоть убей!..

Трое долговязых парней выдернули топор из-за пояса у хиловатого мужичка в защитного цвета ватнике с биркой на воротнике и ну долбить его лбом бетонную ступеньку.

С лотка у выхода из гастронома ещё продавали окорок. Только что Колотилкин брал его. Подходит от двери малый, и сразу тычет деньги продавщице.

Без очереди?!

Нa мужилку загалдели.

Тогда он лениво распахнул ватник и небрежно так положил руку на топор, выглядывал из-под пояса.

— Ну? Кто не согласный пропустить меня помим череды? Пep-со-наль-но? Прошу ручки на лампасы и два шага ко мне.

Чумная куча сыпанула враскид.

Продавщица вальнулась под свой лоток. Обувной коробок с деньгами приоткрыт. Корзинка с расфасованным окороком рядом на столике.

Похоже, разбойник трухнул, оказавшись один на один с окороком, и, воткнув топор снова за пояс, не взяв ни пакетика, кинулся к выходу.

Толпа неотвязным гусиным стадом вдогон.

— Держи ворюгу! Держи-и!

Тут и настигли его три архаровца. Крепкие, крашеные. Полголовы — пегие, полголовы — чёрные. И ну с вожделением молотить под растерянно-одобрительный гул со всех сторон.

Кровь залила лицо, фуфайку. А они всё кунали, кунали его лбом в камень порожка.

— Зверьё! — крикнул Колотилкин. — Отдыхай! Кончай гасить человека!

— Папашка! Купи себе намордник и не зуди! — окуснулся один долгогривый. — Не мешай нэпу![71] А то мы и твоим лобешником развалим лестницу!

Неотоваренная орава заколебалась, пошла утягиваться в опаске от одичалых чертоломов. Тот, что был с топором, уже не страшен. Страшны эти. Топор-то у них.

— И в сам деле, что уж так латать? — запросил мира шамкающий женский голос. — Ну, без очереди похотел… Не вдалось… Уроде и не выслужил кровавые орехи. А что мы разбёглись, так мы и сбегтись в мент могем. Привычные…

— Да! Закрывай убивство. В России праздник. Ельцина выбрали! А вы в честь чего подняли драку до кровей? Понимать надо!

Выкружили из-за голов два милиционера.

— Чего милиция ходит парами? — спросил на ухо старик старика.

— Да приезжие все они. Один не знает Москву, другой не знает языка…

Парни героями поднесли милиционерам топор и живенько растворились за спинами. Пока не поздно, с глаз долой!

— Что вы натворили? — спросил милиционер битого.

— А… Ничего… — Мужик заплакал. Фуфайка съехала с плеч, упала на лестницу. — У меня жена под смертью… Просила пластиночку окорока… Я и без очере…

— На жальность давит! — крикнули от лотка. — Бреша!

— А если не лжёт? — выскочил другой голос из толпы.

— Митинговать некогда. — Милиционер взял мужика за локоть. — Пройдёмте.

— Не-ет! — завозражала очередь. — Никакейских пройдёмте! Амнистия. Полная амнистия! Илё вы забыли, кого сегодня выбрала Россиюшка? Сегодня дажно дождь не посмел пойтить. А ты!

— Ну… — подтолкнул милиционер мужика легонько в спину. — Давай отсюда. И благодари Ельцина. А то б прикрыла тебя амнистийка годика на три. В лучшие времена заглянешь на досуге к нам во сто второе. Пошепчемся насчёт топорика.

И побрёл мужик из магазина в ночь, закрывая плачущее лицо руками.

Колотилкин выхватил из-под снующих ног фуфайку, сунул в карман свой пакетик с окороком. Догнал мужика, напахнул фуфайку на плечи.

Мужик не обратил на это внимания.

К себе на фазенду Колотилкин возвращался не спеша.

Сладко поламывала усталость. В оконце меж чёрно бегущих туч полно подсвечивала луна.

Это его удивило.

Здесь он уже месяц и луны не