Андрей Зарин - Кровавый пир Страница 4

– Пожди, отче, малость. И то спешим! – отвечали они и шли на берег торопить мастеров, которые и без того старались. С раннего утра до позднего вечера стучали топоры, визжали пилы и друг за другом струги спускались на реку и тихо качались на волнах у буя.

Наконец князь Львов пришел к Прозоровскому и весело сказал:

– Ну, княже, все изготовлено! Хоть завтра в путь!

– Вот и ладно! Завтра не завтра, а снаряжать можно начать, – ответил Прозоровский и продолжал: – Недужится мне что‑то сегодня. Съезди ты к ним в стан, княже, да скажи, чтобы грузиться начали. А там и с Богом!

– Я что же? Хоть сейчас!

– И с Богом, князь!

Львов спустился к пристани и на легком струге направился к казацкому стану. Не раз и один, и вдвоем с Прозоровским, и с казаками совершал он эту поездку и всегда, возвращаясь, и пьян был, и подарки вез. И теперь он ехал, посмеиваясь себе в бороду в предвкушении всех удовольствий.

– К атаманскому стругу правь! – приказал он гребцам, когда они подъехали к стану.

На небольшом островке пылали костры и подле них толпились казаки, готовя себе пищу, а на воде вокруг, словно стая птиц, всеми цветами пестрели струги – и большие, парусные, и малые, весельные. Чуточку поодоль от них высился знаменитый» Сокол», на корме которого беспрерывно бражничал Стенька Разин.

И теперь, когда вошел князь Львов, у атамана шел пир горой. На шелковых подушках, откинувшись на такие же подушки, сидела девушка, красоты необыкновенной, дочь злосчастного персидского хана Менеды, которую забрал себе в полюбовницы Стенька Разин.

Сам он сидел подле нее в одной рубахе и портах, на голове его красовалась шапка с алым верхом, а на плечах висела небрежно накинутая драгоценная шуба. Была она великолепная, соболья, крытая бесценным персидским златоглавом.

Вокруг Разина за столом сидели его есаулы и пили мед и вино, шумно беседуя.

– Добро, добро! – закричал Разин, издали завидя Львова и не поднимаясь даже с места. – Садись, гость будешь! Сюда садись! – он принял саблю, которая лежала подле него, и указал князю место.

– Чару ему, братики! – приказал он и заговорил: – Чем поштовать, горилкой? Али прямо с меду начнешь? Тут у нас добрый есть!

– Давай хоть меду, Степан Тимофеевич!

Князь взял чару, поклонился всем и выпил.

– Добрый мед!

– Чего лучше. Воевода на Яике для себя варил, а мы пьем да его поминаем: это добрый воеводский мед! – со смехом сказал Васька Ус.

Князь поморщился.

– А я к вам, добрые люди, с весточкою!

– Али струги готовы? – быстро спросил его Разин.

– Готовы! – ответил князь. – Пришел просить вас. Возьмите их да, с Богом, и грузитесь. Нам свои ослобоните. Да чтобы немешкотно!

– Небойсь, – весело загалдели кругом, – не задержим! Стосковались по Дону!

– На доброй вести, князь, выпьем! – сказал Разин и, хлопнув чару, крепко обнял свою красавицу. – Эх, лебедушка, повидаешь ты мой курень! Посидишь в вишневом садочке!

– А жинка? – сказал Ус.

– А жинка в другом! Го – го – го!..

Князь Львов не сводил глаз с атаманской шубы, и чем дольше смотрел на нее, тем завистливее разгорался его взор и под конец от зависти даже под ложечкой засосало.

– Вот я тебе вести какие добрые привез, – заговорил он, – а ты меня ничем и не отдаришь даже!

Разин лукаво усмехнулся:

– Эх, руки боярские! Чем же отдарить тебя, князь? Али мало с нас магарыча взял?

– Обычай такой, – ответил князь, – последнему дьяку дают, не то что воеводе. Дай ты мне, Степан Тимофеевич, эту шубу!

Разин даже отшатнулся. Кругом сразу настала тишина, потом послышались тихие возгласы:

– Ишь, губа – не дура!

– Ох, волк его знаешь!

Разин насмешливо посмотрел на воеводу:

– Уж и жаден же ты, князь! Шубу ему?! Да такую шубу носить царю впору, а ты со своими лапами за ней тянешься!

Жадность затмила разум Львова.

– Дай, Степан Тимофеевич, тебе что, у тебя грабленое!

– А у тебя дареное будет? – с той же насмешкой спросил Разин. – Пей лучше!

Князь вспыхнул.

– Атаман, – сказал он ему угрожающе, – не след нами, воеводами, пренебрегать. Мы ведь на Москве все сделать можем: и доброе, и злое.

Разин почувствовал в его словах угрозу. Гнев сначала охватил его, но потом он словно смирился.

Быстро встав, он сбросил с себя шубу и кинул ее на руки Львову.

– Возьми, брат, шубу, – сказал он, сверкнув глазами, – только бы не было в ней шуму!

Львов дрожащими руками прижал к себе драгоценный подарок.

– Вот угодил, Степан Ти… – начал он радостно.

– Иди! – перебил его Стенька, стоя перед ним в одной рубахе. – Смотри, молодцы серчают!

Действительно, глаза всех устремились на князя со злобою, кулаки были сжаты. Князь торопливо кивнул всем и, путаясь в полах дорогой шубы, побежал со струга.

– Для чего ты, атаман, такие поблажки делаешь? – заговорили кругом.

– Пускай его! Все равно назад отберу, – с загадочной усмешкой ответил Разин и переменил разговор: – Вот что, братики, завтра чуть свет пересаживаться начнем, а послезавтра – и с Богом! А теперь пьем, братики! Закажи, Вася, струг отчалить, прокатимся! Хошь, моя лапушка? – обратился он к девушке. Та молча в ответ кивнула головою.

– Ну, ну!

Скоро струг всколыхнулся и медленно отошел от берега. Вода глухо зарокотала под кормою, и белая пена закрутилась по обе стороны.

– Пьем, что ли, напоследях, братики! Начнем с горилки! Разливай, Иваша! Эх, гуляй душа казацкая! Затянем песню, что ли! Ну, Вася!

Мы ни воры, ни разбойнички… —

затянул Васька Ус высоким тенором.

Стеньки Разина мы работнички, —

подтянули сидевшие за столом, а там и гребцы подтянули, и песня полилась свободная, широкая, как сама Волга.

Мы веслом махнем – корабль возьмем!

– Верно, детушки! – закричал опьяненный вином и песнею Разин и громко подтянул:

Кистенем махнем – караван собьем.

– Ох, верно!

А рукой махнем…

Стенька упал в подушки и обнял княжну. Шапка его слетела с головы, и густые волосы закрыли его лицо. Он отмахнул их нетерпеливым движением.

…девицу возьмем!.. —

окончилась и замерла песня, а с нею вместе и Стенька, прильнувший губами к щеке своей красавицы. Среди пьяных вдруг послышались голоса:

– Неправедно, атаман!

– Чего нас дразнишь?

Разин отшатнулся от девушки и мутным взором обвел кружок:

– О чем шумите? Что неправедно?

– А то, – заговорил Ус, – что с девкой хороводишься.

– Нам не велишь, а сам бабничаешь!

– Небось Култябку велел за бабу утопить! – сказал Хлопов.

– Обабишься и нас покинешь. Ну ее!

Стенька Разин вскочил на ноги.

– А и ну ее вправду! – вскрикнул он и вдруг нагнулся, ухватил красавицу за косу и за ноги, взмахнул и бросил в Волгу.

Она пронзительно вскрикнула и с плеском упала в воду. Пораженные казаки подняли весла. Девушка кричала и боролась в воде, тяжелое платье несколько минут ее поддерживало, потом вдруг опустилось и потянуло за собою.

А Разин громко говорил, махая рукою:

– Гой ты, Волга – матушка, река великая! Много ты дала мне злата, серебра, много всякого добра! Оделила меня честью, славою, словно мать с отцом! А я еще ничем не благодарил тебя. На ж тебе красотку на подарочек!..

Он обернулся к своим есаулам:

– Ну, вот вам! Обабился атаман ваш, сучьи дети?

– Славно, батько! Нет лучше казака на всем свете! – закричали все пьяными голосами.

– Псы вы! – вдруг заорал Стенька во весь голос и, упав на подушки, закрыл голову руками.

– Пить! – прохрипел он через минуту.

На другой день с утра закипела работа у казаков. Одни торопливо разгружали свои струги, вытаскивая из них все добро на остров, другие осторожно отводили в сторону девять удержанных за собою стругов.

Тем временем воеводы сговаривались.

– Так отпустить их никак нельзя, – говорил Прозоровский, – я им напоследок слово скажу, а ты, князь?

– Уволь, князь, от проводов! И тебя одного довольно! – перебил его Львов.

– Чего так? Чай, и ты воевода, да еще войсковой начальник!

– Недужится мне, князь! – ответил Львов, который все еще боялся за свою дареную шубу.

– Ну, так ты человека сыщи их до Царицына проводить, а потом наказ напиши, чтоб до Паншина их стрельцы проводили.

– Это можно! Я Леонтия Плохово пошлю. Малый дошлый!

– Ну его так его! Расскажи, что ему делать надоть.

– Да что же? Проводить, да потом вернуться нам сказать. А мы уж сами отпишемся.

– Ну и то, скажи ему!..

V

Ранним утром четвертого сентября астраханцы опять толпились по берегу Волги у пристани, на этот раз смотря на проводы удалых казаков. В толпе преобладали теперь ярыжки, бездомные и посадские.

Длинной лентою выравнялись вдоль берега казацкие струги, и впереди всех, у самой пристани, атаманский» Сокол».

Стенька Разин, со всеми есаулами в дорогих нарядах, стоял без шапки на пристани, а воевода, князь Прозоровский, окруженный боярскими детьми, дьяками и приказными, важно, наставительно говорил ему: