Ирина Грекова - На испытаниях Страница 4

- Будешь есть лук - разверну к стене.

Рука с вилкой повисла в воздухе и послушно опустилась. "Экая стерва", подумал Скворцов. Слева от него сидела жена начальника отдела, Люда Шумаева, худая высокая блондинка с длинной шеей и озабоченными глазами.

- Людочка, отчего не пьешь? - спросил ее Скворцов.

- Жарко, душно. До чего мне здесь надоело, знал бы ты. Кажется, все бы отдала - уехать. Город, шум города я люблю... Театр, оперетку. Оперетку особенно. Я все арии из опереток прямо наизусть знаю. "Помнишь ли ты, как счастье нам улыбалось?" - пропела она ему на ухо.

- Помню, - сказал Скворцов.

- Ты все смеешься, а мне не до смеху. Ну, посуди сам, что я здесь вижу? Рынок, магазин, кухня, дети... Я как заводная кукла - прикована к керосинке...

- А ты бы работать пошла.

- Куда? Здесь на каждое место по десять жен. Нет, уехать, только уехать.

- Ну что ж. Уехать тоже можно. Уговори Сергея...

- Он! Да разве он отсюда уедет? Это такой эгоист, до того в свою работу влюблен, просто ужас. Нет, послушай, почему это так выходит: ему все удовольствия - и днем и ночью...

Скворцов засмеялся и спросил:

- А тебе ночью разве нет удовольствия?

- Очень редко, - печально и просто ответила Люда.

Он поцеловал ей руку. С другого конца стола подполковник Шумаев, маленький человек с черными горячими глазами и бритым, слоновой кости черепом, крикнул ему:

- Что тебе, Пашка, жизнь надоела?

- Вот видишь, какой собственник, - вздохнула Люда.

Капитан Курганов опять робко потянулся к селедке: в эту минуту жена разговаривала с соседом. Скворцов услышал ее слова:

- От этой жары я становлюсь злая, как Муфистофель.

- Муфистофель, - повторил Скворцов.

- Это правда, - печально сказала Люда. - Сколько ему достается - это нельзя передать. Он и дочку в садик, он и на рынок, и все он. Я и сама хозяйка неважная, ничего не скажешь, но сготовлю и на стол подам безропотно. А она ему швырком: ешь! Прошлый раз Сергей у них в карты играл, так она им тарелку с помидорами прямо по столу так и двинула кошмар! Нарезаны помидоры как ногой, ни маслом не заправлены, ни что. А она...

- Не надо о ней, Людочка, - попросил Скворцов. - Ну ее к бесу.

Заиграла радиола. Столы сдвинули, начались танцы. Две-три пары вяло задвигались по крашеному, до блеска натертому полу. Подполковник Шумаев подошел к жене и вежливо поклонился. Люда встала и положила ему на плечо руку, желтоватую и тонкую, как церковная свечка. Она была на полголовы выше мужа. Скворцов заметил, что она босиком. Узкие босые ступни - про них хотелось думать: не ступни, а ладони. На этих ступнях-ладонях она двигалась легко, проворно, чуть изгибаясь, как очень худая молодая кошка ходит вокруг ног своей хозяйки.

- И все-таки она бисиком, - сказала Муфистофель. - И как только муж терпит.

- Жарко, - ответил сосед.

- Всем жарко, но никто, кроме нее, не позволяет. Все в каблуках. Не деревня.

Скворцову сделалось душно, он встал из-за стола и пошел проветриться. По дороге его кто-то перехватил за руку. Это был сам хозяин, герой торжества, новоиспеченный майор Красников. Большая звезда празднично поблескивала на его новеньком двухпросветном погоне. Красников был счастлив и пьян.

- Посиди со мной, Паша! Я тебя во как люблю. Все собирался тебе сказать, да случая не было. Я тебя люблю. Не веришь?

- Отчего же? Верю.

- Ну, садись, друг мой закадычный.

Скворцов сел.

- Выпьем, Паша, за... В общем, за наши достижения. Вот я, майор...

Выпили. Водка была еще теплее, чем вначале. Просто горячая водка. Скворцова чуть не стошнило.

- Ну, люблю я тебя, как сукиного сына, честное слово, - говорил Красников в судорогах пьяной любви к ближнему. Он стиснул Скворцова поперек шеи и стал целовать.

- Пусти, брат, душно, - сказал Скворцов.

- Брезгаешь? Ну, ладно, брезгай. Все равно я тебя люблю.

- За что же ты меня так особенно полюбил?

- Ты - человек политически подкованный.

- Вот как? - удивился Скворцов.

- Честное слово. И я тоже политически подкованный. Я все перевожу на уровень теории. Вот недавно приходит ко мне моя Соня - хорошая женщина, но развитие еще не на высоте - и жалуется на трудности в домашнем хозяйстве. Я сказал: "Соня, во всем нужно базироваться на теорию". И с трудом достал книгу "Мужчина и женщина", том второй. Очень глубокая книга. Прочитала. И как ты думаешь? Помогло. Ей-богу, помогло! Вот она сама тебе подтвердит. Соня!

Подошла, улыбаясь, невысокая крепенькая женщина с гладко натянутыми на круглой головке черными волосами. Красников, не вставая, притянул ее к себе.

- Хочу тебя познакомить. Это - Паша Скворцов, любимый человек моего сердца. А это - Соня, законная жена.

- А мы уже знакомы, - сказал Скворцов.

- Ничего, я вас еще раз познакомлю, крепче будет. Дай ему руку, Соня.

- Красникова Соня, - сказала она, подавая руку дощечкой. Черные глаза у нее были выпуклые и чистые до сияния.

- Я тут. Соня, рассказывал майору, как я тебе по хозяйству помог. Было дело?

- Было-было, - сказала Соня, чуть-чуть подмигнув Скворцову. - А теперь тебе пора баиньки, ты уже набрался достаточно.

- Я-то? Я еще как штык.

- Слушайся маму.

Красников покорно встал и сделал ручкой:

- Гуд-бай.

Сонечка вывела мужа в соседнюю комнату и довольно быстро вернулась.

- Готов, спит. Он у меня, когда выпьет, такой послушный, такой сознательный, ну прямо прелесть. Другие мужья издеваются, посуду бьют, а он все культурно. Сам ботинки снимет, на цыпочках идет - детей не разбудить. Нет, ничего не скажешь, я сравнительно с другими счастливая.

- Приятно видеть счастливую женщину, - сказал Скворцов.

Кто-то принес гармошку. "Русского, русского!" - закричали гости. Гармонист развернул мехи, и родные, поскрипывающие, заикающиеся звуки так и поплыли, подмывая, по доскам пола. Соня Красникова пошла плясать. Этаким кубариком она плясала - плавно и складно. Казалось, именно так должны были плясать наши бабушки, целые поколения наших бабушек - и пра, и пра... Скворцов смотрел на нее, очарованный каким-то сложным чувством, очень ощущая себя русским. Когда снова завели радиолу, он пригласил Сонечку танцевать. У нее оказалась очень тонкая, прямо-таки муравьиная талия, резко делившая ее пополам, и за эту талию он ее поворачивал, и она слушалась, снизу глядя ему в глаза. Маленькое золотое сердце на тонкой цепочке подрагивало в вырезе ее голубого платья, на самой границе загара. Скворцов танцевал с наслаждением и неохотно остановился, когда кончилась музыка.

- Постойте, у меня, наверно, чайник вскипел, - сказала Сонечка. Пойду, посмотрю.

Он пошел за ней. В кухне горела керосинка. Теплый свет падал сквозь слоистое, слюдяное окошко. Чайник молчал.

- И не шумит... - сказала Сонечка.

На столе, под полотенцами, отдыхало что-то печеное, должно быть пироги. Рядом стояли чашки - ручками все в одну сторону. Сонечка тихо дышала. В оранжевом свете, поблескивая, поднималось и опускалось золотое сердечко. Стоя рядом, он обнял ее, и она опять послушалась, как в танце. Вокруг ее рта стоял островок чистого дыхания. Он поцеловал источник этого дыхания и обомлел: он провалился во что-то свежее и душистое, как только что скошенное сено...

Но тут зашумел чайник...

- Братцы, пойму видать! - закричал кто-то.

Все бросились к иллюминаторам. Внизу лежала широкая, в полземли, зеленая полоса, вся изрезанная темноватыми водяными жилами. Могучая река, разветвленная на множество рукавов, показывала сразу все свои извилистые изгибы. Время от времени солнечный луч, отраженный от водной поверхности, ударял в глаза, и какой-нибудь участок реки на миг становился пролитой ртутью. Даже отсюда, далеко сверху, было видно, как все это огромно.

- Да, неплохая речка, - сказал генерал Сиверс.

- А вот и наша Лихаревка! - закричал Скворцов.

- Где, где?

На резко очерченном, как ножом срезанном, берегу виднелась одна длинная улица с домами-бусинками по краям. Немного поодаль белели домики побольше.

- Жилой городок - видите?

- По местам! Идем на посадку! - крикнул второй пилот.

Все расселись по скамьям. Самолет, круто кренясь и поворачивая, начал снижаться. Из круговращения внизу постепенно выплыли аэродромные постройки, взлетно-посадочная полоса, метеобудка, длинный, натянутый ветром шахматно-клетчатый чулок. Самолет с жужжанием выпустил шасси, ощутимым толчком коснулся земли и побежал, подпрыгивая, по грунтовой дорожке.

Кругом лежала совершенно плоская, совершенно пустая степь. Ветер пригибал к земле иссушенные до невесомости остовы мертвых трав. Самолет остановился. В последний раз взревели моторы и замолчали.

- Прибыли, - сказал лейтенант Ночкин.

Прибывшие, толкаясь чемоданами, начали пробираться к выходу. Снаружи солдат прислонил к борту самолета жидкую металлическую лесенку. Люди спустились на сухую, горячую землю. Жара сразу же навалилась на них, тяжелая, как кирпич.

Из голубого павильона вышел офицер и направился к самолету. Майор Скворцов, держа руку у козырька, сказал: