Сулейман Рагимов - Сачлы (Книга 3) Страница 4

Часто во сне Хосров произносил имя этой девушки. Мать услышала его вскоре после приезда в их город юной фельдшерицы из Баку Рухсары Алиевой - Сачлы.

В любви юного человека бывает пора, когда важно только одно - то, что существует она.

Она может быть женой другого, любить другого, рожать другому детей. Она может не знать, не замечать тебя, это неважно!

Главное - она есть, она живет на свете! И ты изредка ее видишь... Впрочем, это последнее не так уж важно. Ты увидел ее однажды - и с того момента ты с ней не расстаешься, она словно вошла в тебя, растворилась в твоей плоти. Она об этом и не догадывается. Ты можешь не видеть ее днями - и все-таки невозможно находиться к тебе еще ближе, чем она. Она - в тебе!

Да, есть такая волшебная, ни с чем не сравнимая на свете пора в любви молодых. Название ей влюбленность.

Когда молодой человек просто счастлив в своей судьбе - это хорошо. Ощущение счастья - вообще приятное чувство. Но влюбленность юных - по силе и своеобразию ощущения - выше счастья, она - тоньше, нежнее. Она - как прекрасное безумие...

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Час назад из-за горной гряды на востоке поднялась чуть ущербная луна, похожая на надрезанный лимон. Залила спящий город и горы вокруг тусклым, призрачным светом.

Ночь была безветренная, сравнительно теплая, и все-таки хорошо, что Хосров догадался, пока одевалась Рухсара, разбуженная им, забежать к себе домой и захватить овчинную безрукавку матери.

"В горах будет холодно, особенно под утро...- рассудил Хосров; это он, горец, знал по личному опыту.- Рухсара может замерзнуть..."

Утра для этого ждать не пришлось. Едва они, выйдя из городка и спустившись по крутой, извилистой дороге, очутились в широкой долине реки Акеры, Рухсара начала зябнуть.

- Холодно! - призналась она своему провожатому, который безмолвно шел рядом с ней.- Надо было мне надеть под пальто шерстяную кофточку. Как я не сообразила?!

Хосров остановился, достал из хурджуна, притороченного к седлу лошади, которую он вел в поводу, овчинную безрукавку и молча протянул девушке.

Рухсара на миг растерялась, но безрукавку взяла. Для нее были неожиданными внимание и заботливость ее серьезного спутника. Безрукавка оказалась ей в самую пору, плотно облегла ее худенькую фигурку поверх демисезонного пальто.

И сразу же ей стало тепло и уютно. И даже захотелось заговорить с этим спокойным, сдержанным молодым человеком, который, хоть и был немного скован, смущался ее (Рухсара это угадывала каким-то внутренним чувством), однако держал себя с большим достоинством.

Они все еще продолжали стоять на дороге, освещенной луной. Сакил изредка пофыркивал, тянулся мордой к траве на обочине.

- Это ваша безрукавка, Хосров? - спросила простодушно Рухсара, вскинув глаза на своего провожатого, которому она едва доставала головой до подбородка, и тут же сама поняла нелепость вопроса; она словно впервые увидела мощный торс этого человека, в ладной гимнастерке, с ремнем наискось через грудь, с коротким карабином за спиной.

Хосров сверху вниз смотрел ей в лицо серьезным, немного грустным взглядом, медленно покачал головой:

- Нет, Рухсара, безрукавка не моя. Она - мамина.- Хосров вдруг весело, по-мальчишески рассмеялся: - Да разве эта штука налезет на меня?.. Она впору ребенку!

Рухсара тоже заулыбалась. Однако была смущена. Сказала тихо, чтобы хоть что-то сказать:

- Как же она тогда оказалась у вас в хурджупе?

- Я взял ее для вас,- просто ответил молодой человек.- Знал, что в горах будет прохладно.- И, протянув руку, сказал:- Давайте, Рухсара, ваш чемоданчик, пусть Сакил помогает нам, потрудится.- Девушка молча повиновалась, а Хосров, укладывая чемоданчик в хурджун, продолжал: - Конь идет за нами и, наверное, удивляется, думает: почему это они, странные люди, не сядут на меня? - Он ласково похлопал Сакила по шее: - Верно, дружище, удивляешься? - Помолчав, добавил шутливо: - Ничего, погоди, придет и твой час - сядем на тебя!.. А пока, Сакил, наслаждайся природой, любуйся лунной ночью,. дыши горным воздухом!.. Тебе это тоже полезно, как всякому живому существу!

Они снова двинулись. Приглушенный расстоянием гул Акеры походил на монотонную песню. До реки было более полукилометра.

"Он взял безрукавку специально для меня,- думала Рухсара.- Какой молодец!"

Ей было и неловко, и в то же время приятно, что о ней позаботились. Пожалуй, больше приятно, чем неловко. Она ощущала, как к сердцу ее подступила теплая волна, порожденная чувством признательности к Хосрову.

И девушке вдруг вспомнился день, когда ее вызвал к себе на допрос следователь прокуратуры Алияр...

Она, униженная, оскорбленная, растерянная, сидит, как преступница, на табурете посреди комнаты, а он, следователь Алияр, плешивый, неприятный, с серым, испитым лицом, блудливыми, маслеными глазками, задает ей вопросы, стучит костяшками пальцев по столу, одергивает ее, покрикивает на нее, называет ее то "гражданкой Алиевой", то "обвиняемой" - допрашивает ее. Затем он вызывает "свидетелей" ее "преступления" - больничного завхоза Али-Ису и исполняющую обязанности заведующего райздравотделом Гюлейшу Гюльмалиеву, которые "изобличают" ее, а в действительности клевещут, льют на нее всякую грязь и в конце концов подписывают акт, где говорится, что "...секретарь исполкома Абиш Алепеш-оглу по ночам тайно гулял с Рухсарой Алиевой, она же Сачлы..." и что "...во время любовной игры Абиш порвал шелковую кофточку Рухсары..." и так далее и тому подобное. Она оправдывается, говорит, что все это ложь,- ей презрительно смеются в лицо, издеваются над ней, оскорбляют ее... Сломленная, повергнутая в отчаяние, она плачет - над ней продолжают измываться, ей грозят обыском, да еще при участии понятых... Она начинает умолять Алияра, просит не ходить к ней домой, не производить обыска (ведь кофточка действительно порвана и лежит в ее чемоданчике под кроватью; та самая кофточка, которую разорвал на ней пьяный Гашем Субханвердизаде, когда она отбивалась от него в его доме), в отчаянии протягивает к следователю руки, признается: "Да, кофточка порвана, но я не знаю никакого Абиша!" Алияр ехидно ухмыляется, заявляет ей: "Оставим на время вопрос об Абише в стороне!.. Вы, гражданка Алиева, безусловно, виновны в лживых показаниях, вы хотели направить следствие на неверный путь, вы пытались обмануть представителя государственной прокуратуры... Вас следовало бы арестовать, но я отдам вас на поруки, если кто, конечно, согласится поручиться за столь лживое, коварное существо!" И тогда стоящий у двери Хосров, вызванный затем, чтобы сопровождать следователя в больницу для произведения обыска в комнате "гражданки Рухсары Алиевой", неожиданно вступается за нее: "Готов взять баджи на поруки!" Алияр выходит из себя, пытается запугать молодого человека, отчитывает: "Занимаемая тобою должность не дает тебе такого права, к сожалению... Вы обязаны преступников привлекать к наказанию, а не выпускать их на свободу!" Хосров продолжает защищать ее, возражает следователю: "У меня есть гражданские права. А кто преступник - еще надо доказать! Весь город любит Рухсару-ханум, верит ей, люди толкаются, чуть не дерутся, чтобы попасть на прием к ней". Затем взбешенный следователь звонит по ее просьбе жене Мадата Афруз-баджи, и та тоже присоединяется к Хосрову в его заступничестве за нее...

Рухсара вспоминала это, как кошмарный сон. К горлу ее подступил комок. Не так уж давно все это было. Девушка сказала тихо, но с чувством:

- Знаете, Хосров, я вам очень благодарна!.. Очень признательна! И не только за эту безрукавку... До конца моих дней буду помнить то, что вы сделали для меня...

Хосров, тотчас поняв, что имеет в виду девушка, негромко отозвался:

- Напрасно вы благодарите меня, Рухсара. Тогда там, в кабинете Алияра, я не сделал для вас ничего особенного. Каждый честный человек поступил бы точно так же на моем месте.

Рухсара, взволнованная неприятным воспоминанием, перебила его:

- Поймите, Хосров, вы, как друг, протянули мне руку помощи в трудную для меня минуту!.. Может быть, самую трудную в моей жизни, когда я, можно сказать, тонула, шла ко дну, захлебываясь и пуская пузыри...

Хосров почувствовал, как сердце в его груди приятно замерло, а затем сильно заколотилось.

- Честное слово, Рухсара-баджи, вы переоцениваете мой "подвиг"! - сказал он, пытаясь за шуткой скрыть свое смущение и невольную радость.

- Нет, нет, нисколько не переоцениваю! - продолжала девушка горячо.- Вы, Хосров, не дали мне разувериться в людях!.. Вы встали на мою защиту в тот момент, когда многие от меня отвернулись...

Молодой человек мягко возразил:

- В этом я никак не могу согласиться с вами, Рухсара. Вы говорите: многие от вас отвернулись. А назовите мне этих многих! Кто они, конкретно? Ну, называйте!..

- Гюлейша, например...- ответила Рухсара, не задумываясь.

- Первая распутница в городе! - бросил с презрением Хосров.- Все это знают. Извините меня, конечно, Рухсара, что я так говорю об этой женщине, но я не могу не быть откровенным с вами. Будь сейчас Гюлейша здесь, я сказал бы ей в лицо то же самое. Такие, как она, только позорят весь женский род! Просто надо радоваться, что она вас невзлюбила, что вы с ней оказались, как говорится, на разных полюсах... Волчица потому и воет на луну, что луна светлая!.. Как вы, Рухсара, можете переживать оттого, что не пришлись по душе ей, дрянной, грязной особе?.. Кроме того, не забывайте: это Гюлейша видела и видит в вашем лице угрозу своему благополучию. Она, я уверен, не перестает ни на минуту думать: "Завтра меня лишат заведования больницей, поставят на мое место этот бакинский кадр - Рухсару Алиеву!" Надеюсь, Рухсара, Гюлейшу Гюльмалиеву вы уже сами давно раскусили и отлично понимаете без моих разъяснений, почему она клеветала на вас.