Алексей Мусатов - Стожары Страница 4

- Она не старая. Она моей мамке ровесница, им на сорок седьмой побежало. Только Родионовна состарилась рано. Думаешь, легко это в председателях ходить! Мамка говорит: Родионовна - как око недреманное.

- Какое? - не понял Санька.

- Ну, спит, значит, мало, сутки ей коротки. Днем она то в поле, то на скотном дворе, а ночью в конторе - наряды готовит, планы составляет. Тут поседеешь...

Вскоре бригадиры ушли, и Татьяна Родионовна заметила Саньку и Машу:

- Ко мне, ребятишки?

- К вам, Татьяна Родионовна, - выступила вперед Маша: - нам об одном деле поговорить нужно.

- Да... о деле, - поддержал ее Санька.

- Ну что ж, давайте! - Татьяна Родионовна чуть заметно улыбнулась. А может, я уже знаю, о чем разговор будет? В бригаду к Катерине вас записать? Так ведь?

- Так, - согласился Санька и переглянулся с Машей. - А почему вы знаете?

В горле у него пересохло, и слова, которые он, несмотря на Машин запрет, все же приготовил, сразу забылись.

Он ждал, что Татьяна Родионовна сейчас засмеется и отошлет их домой готовить уроки.

Но председательница не засмеялась. Она только покачала головой и задумалась.

- Вдвоем, значит, прибежали. О себе тревожитесь. О других не подумали. А вы, по-моему, пионеры.

- Пионеры, Татьяна Родионовна, - кивнула Маша.

- А где же ваше друг за дружку? Мне тут от ребят отбоя не стало. Весна, что ли, на вас так действует... Вчера Степа Карасев с Алешей Семушкиным пришли - ставь их в пахари, и все тут. Третьего дня еще двое заявились - тоже желают в поле работать. Теперь вы с Саней... А почему бы вам всем вместе не собраться?

- Мы соберемся, - встрепенулась Маша. - А тогда вы нас обязательно к бригаде припишете?

Не успела Татьяна Родионовна ответить, как в правление вбежала невысокая крепкая девушка с широким обветренным лицом. Это была Лена Одинцова. Она торопливо объяснила Татьяне Родионовне, что дед Векшин ни в какую не хочет отпускать девчат к Катерине Коншаковой, бранится на чем свет стоит и сейчас явится сюда собственной персоной.

И верно, через несколько минут, сердито постукивая можжевеловой клюшкой, вошел в контору высокий худощавый старик.

Татьяна Родионовна поднялась ему навстречу.

До войны Захар Митрич был известен в Стожарах как опытный огородник и садовод. Выращенные им сорта стожаровского лука и огурцов славились на всю область.

Немцы причинили много зла опытному участку при колхозной хате-лаборатории: разрушили парники, погубили плодовые деревья.

После того как Захар Митрич вернулся из партизанского отряда обратно в Стожары, он жадно принялся за работу. Выходил с косарями на луг, выезжал на пашню, но обострившийся застарелый ревматизм все чаще заставлял его отлеживаться в постели или бродить в обгорелых подшитых валенках около дома.

Видя, как Захар Митрич томится без дела, Татьяна Родионовна предложила ему место сторожа при колхозной конторе. Старик отказался и вызвался поработать на запущенном опытном участке.

- Жить мне, Родионовна, осталось немного. Хочу напоследок к земле быть поближе. Только ты мне в помощи не отказывай.

Председательница поняла старика и выделила ему в помощь комсомолок: Лену Одинцову с подругами. В первый же год Захар Митрич принялся испытывать новые сорта хлебов, трав, овощей, выращивал саженцы плодовых деревьев и кустарников.

В колхозе кое-кто считал опыты Захара Митрича преждевременной и ненужной затеей - годы военные, людей и без того не хватает на полевые работы, но Татьяна Родионовна всячески оберегала "хозяйство Векшина", как звали в Стожарах опытный участок, и помогала ему чем могла.

Девушки оказались старательными и послушными помощницами, и старик очень привязался к ним. И вот сейчас их забирали в полевое звено...

- Под корень, значит, рубишь мое хозяйство? - с обидой говорил Векшин. - Учил девчат, пестовал, и пожалуйте - переманили...

- Захар Митрич,.. - попыталась перебить его Татьяна Родионовна.

- Что "Захар Митрич"! А солдаты домой вернутся... Где, спросят, былая слава колхозная, где хлеба знаменитые стожаровские, семена добрые? Что ответим? Нет, Родионовна, я по-другому хочу. Чтоб поля у нас, как океан-море, шумели, чтоб цвело все кругом, будто и лиха беда в Стожары не заглядывала...

- А я, думаешь, не желаю этого? - наконец заговорила Татьяна Родионовна. - Ты вот в партизанах был, Захар Митрич, понимать должен. На войне ведь как? Где главный бой завтра, туда и все силы. А у нас сейчас поле да хлеб - главнее главного. Да не сам ли ты совет подал Катерине Старую Пустошь поднять...

- Это верно, - согласился старик, - была и моя подсказка.

- Видишь вот... кого же на передовую линию выдвигать, как не комсомолок!

- А у меня, значит, тыловая линия?

- Нам, Захар Митрич, и твое хозяйство дорого. Без помощников мы тебя не оставим.

- Не утешай, председатель, знаю я свои резервы. Два деда вроде меня да бабка Манефа глухая.

- Да, Захар Митрич! - вспомнила вдруг Татьяна Родионовна. - Отменные есть помощники. Сами до работы рвутся. - И она обернулась к Саньке и Маше: - Вы как, ребята, согласны с дедом Захаром компанию водить?

Не успели озадаченные Маша и Санька ответить, как дед Векшин тяжело повернулся на стуле и в упор посмотрел на мальчика.

- Мальчишек к себе принять?! Пусти козла в огород, как говорят... Да они... они ж у меня прошлым летом семенные огурцы обобрали. А третьего дня камнем запустили в парник, стекла побили...

И хотя Санька ничего не знал ни про огурцы, ни про стекла, но он не выдержал упорного взгляда старика, вспыхнул и подался в сторону.

- Дедушка, - вмешалась Маша, - Саня тут ни при чем.

Захар Митрич уныло махнул рукой и поднялся:

- И не сватай ты меня с ними, Родионовна. Не будет у нас мира. Лучше бабку Манефу присылай на подмогу да дедов каких-нибудь отставных.

- Ничего, ничего, Захар Митрич! Стерпится-слюбится, - успокоила его Татьяна Родионовна. - Ты их построже держи. Ребятам это только на пользу пойдет. А помощники они тебе верные будут.

Санька с Машей вышли из конторы. Последние островки снега дотаивали на крышах, и частая капель продолбила в снегу около изб глубокие, темные, точно отбитые по линейке, канавки. Куры уже копались на завалинках, а облезлые петухи воинственно прочищали горло и хлопали крыльями. Небо над Стожарами словно расширилось, стало голубым, высоким и неоглядным.

- Ну вот, поговорили! - с досадой бросил Санька.

- А может, это и к лучшему, - примирение сказала Маша. - В бригаду нас все равно не запишут. Соберем пионеров побольше - да к деду Векшину. Сами землю копать будем, сами сеять. Опыты разные заведем. Правда, Саня? "Хозяйство Векшина" - оно ведь тоже важное.,

- Куда важнее, - хмыкнул Санька. - Лук репчатый выращивать, морковку с мышиный хвост, прочую там петрушку... Очень интересно!

Он был недоволен. Серьезного разговора с Татьяной Родионовной так и не получилось. И во всем виновата Маша. Надо было твердо стоять на своем, а она при первом же упоминании о "хозяйстве Векшина" развесила уши и обо всем забыла.

- Векшин вас и к грядкам близко не подпустит. Он же над каждой травкой дрожит.

- Кого это "вас"? - приостановилась Маша. - А ты, Саня, разве не с нами?

- Нет уж, освободи... Мы что-нибудь другое поищем, - усмехнулся Санька и, разбежавшись, перемахнул через широкую бурлящую промоину и зашагал к дому.

Глава 5. БЫСТРОТА И НАТИСК

Утром, по пути в школу, Санька приметил, что верховая вода у моста сильно поднялась и ветер из-за синей гряды елового бора дул теплый и сильный.

"Такой ветер лед разбивает, - подумал он. - Теперь жди, скоро тронется".

Хорошо, когда парта стоит у самого окна! Но позавчера Саньке не повезло.

Надежда Петровна, заметив, что Коншаков больше смотрит на улицу, чем на классную доску, пересадила его на "Чукотский полуостров" - так ученики называли щербатую парту в дальнем углу класса.

Но пропустить ледоход было никак нельзя.

Санька вступил в переговоры с Петькой Девяткиным, и тот, выговорив полкарандаша, согласился на время уступить ему свое место у окна.

Начался последний урок.

Неожиданно за стеной как будто треснуло стекло. Звук был отдаленный, слабый, но настороженное ухо мальчика отлично уловило его. Санька припал к окну. Река еще была недвижима, спокойна, но вот по бурому панцирю льда прошли извилистые трещины, показались разводья, хлынула, бурля и пенясь, вода, и вся река дрогнула, зашевелилась и неторопливо, словно пробуя силы перед дальней и нелегкой дорогой, пришла в движение.

И тогда весь класс услышал радостное восклицание:

- Пошло! Идет!

- В чем дело, Коншаков? - подняла глаза преподавательница математики. - Почему ты опять перебрался к окну?

- Лед тронулся, Надежда Петровна! - пояснила Маша и с завистью посмотрела на Саньку. Всегда он первый замечает ледоход! Но это просто потому, что у него такое счастливое место, у самого окна.

Надежда Петровна надела на нос очки, подошла к окну и посмотрела на реку.