Константин Вагинов - Гарпагониада Страница 4

Анфертьев опрокинул рюмочку.

- Не хотите это - другой сон предложу.

Анфертьев стал ощупывать карманы.

Неужели потерял? Вот на этом лоскутке бумажки как будто. Нет, на другом... Не сон, а ужасная драма в пяти частях "Двое служащих и отрезанная голова девушки". Такой картины и в кинематографе не увидите, только в детективном романе прочтете. Спит бухгалтер и во сне видит, что все спят в тресте, но он не спит и его начальник не спит. Видит бухгалтер, они мило беседуют. Вдруг замечает, что его начальство с ужасом смотрит наверх, а наверху из гигиенического матового абажура отрезанная голова пишбарышни торчит и улыбается.

- Это все хорошо, - ответил покупатель, - но мне хотелось бы побольше снов лирических, ужасных снов достаточно у меня скопилось, знаете, нужно сохранять во всем равновесие. Сейчас мне лирические сны нужны.

- Что ж вы не предупредили, - возразил Анфертьев, опрокидывая рюмочку, ведь на прошлой неделе вам как раз ужасные сны нужны были, а теперь вы от них отказываетесь, другие сны вам нужны! Если б я знал, я бы достал для вас лирические сны. Хотя, одну минутку подождите, как будто один лирический сон есть. Ах, нет, сказал он сокрушенно, пробежав бумажку глазами. - Не лирический сон, а комический, хотя и со стихами, а со стихами сны не очень-то часто встречаются.

Покупатель заинтересовался.

- Какие стихи? - спросил он.

- Стихи-то комические, не подойдут, - сказал торговец.

- Все ж прочтите, - настаивал покупатель.

Анфертьев прочитал по бумажке:

Вот идут опять

Вот идут смотри

Морда номер пять.

Рожа номер три.

- Не подойдет, - сокрушенно сказал покупатель, - сейчас мне нужны лирические сны.

Локонову сейчас, действительно, хотелось лирических снов, он был влюблен в одну девушку и не пользовался взаимностью. Она не замечала его. Ему хотелось утешиться с нами, купить небольшое количество снов о любви с какими-нибудь прелестными пейзажами, с каким-нибудь берегом моря, с какими-нибудь Альпийскими вершинами, с какой-нибудь возвышенной и трагической любовью.

- Хорошо, - помолчав, сказал Анфертьев. - Есть у меня одна дама, она видит красивые сновидения, каждую ночь красивые сны видит с туберозами, с верандами, с пикниками, с танцами. Только трудно будет достать, расходы будут.

- Хорошо, я у вас возьму ужасные сны, - сказал Локонов - ведь вы не виноваты, ведь мне, действительно, в прошлый раз хотелось ужасных снов, хотелось как-то взвинтить себя.

Кузор и Жулонбин играли в шахматы. Они знали, что покупателю и торговцу не следует мешать, они делали вид, что ничего не слышат и не видят, что они погружены в шахматную игру.

После ухода Анфертьева потребитель снова сидел мрачный и задумчивый. Сам он утерял способность видеть сны.

Жулонбин и Кузор вышли вместе.

- У матери Локонова, - сказал мечтательно Жулонбин, - должно быть много интересных вещей сохранилось. Вот бы ее пощипать...

- Да неудобно, - ответил Кузор, - все же она моя хорошая знакомая.

- Да, конечно, - согласился Жулонбин, думая, что лучше действовать одному. - Конечно, вы правы.

- Я слышал у вас хорошо представлены спичечные коробки, - сказал Кузор, вот бы мне взглянуть. Вот новость! Существует общество собирания мелочей старого и нового быта. Где оно помещается - не знаю, слухи носятся, что они достали замечательную коллекцию японских спичечных коробков. Японские - не чета нашим, в виде старинных гравюр, с круглолицыми богами и длиннобородыми духами, с лотосами, воздушными пейзажами. Вообще, нам бы следовало с этим обществом связаться. Не знаете ли вы, где это общество помещается? Говорят, его основал какой-то инженер, связался с Японией, Польшей и чуть ли не с Индо-Китаем.

- Не слышал, - ответил Жулонбин, - только ведь меня рисунки на коробках не интересуют, меня совсем другое интересует.

- Да, да, - сказал Кузор, - вас и содержание автографов не интересует. А правда, вы собираете огрызки карандашей? - добавил он. - И человеческие пупки тоже? Про вас ведь тоже ходят целые легенды!

Жулонбин выпрямился. Он сказал:

- Однако мне пора, вот и мой дом. Все же, пожалуй, нам следует связаться с кружком инженера.

Ночью Жулонбин разложил спичечные коробки.

- Да, - подумал он, - а японских-то нету. А классификация будет неполной без японских, и совсем непростительно потому что оказывается, японские в нашем городе существуют. Необходимо познакомиться с этим инженером. Анфертьев, подлюга, знает, что мне футляр для ногтей нужен, вот и дорожится!

Утром, в отсутствии жены, украл Жулонбин у своей дочери ботинки, взял и, спрятав под пальто, отнес их к Анфертьеву. Анфертьев сидел, держа огурец, на табуретке и курил.

Башмачки были совем новенькие.

- Я хотел бы купить у вас китайский футляр для ногтя, - сказал Жулонбин, покажите мне его.

- Лучше бы калоши, - сказал Анфертьев, - калоши легче продать. В торговом деле быстрый оборот нужен. Эти-то ботиночки, пожалуй, не скоро купят. Ну, ладно, раз принесли взять нужно. Заплатите тимак, и футляр для ногтей ваш.

- У меня нет с собой денег, - ответил Жулонбин.

- Хоть двугривенный, без денег никак нельзя, - сказал Анфертьев.

Жулонбин поискал в карманах, нашел пятиалтынный.

- Пятачок за мной будет, - сказал он.

Анфертьев покачал головой.

- До чего страсть людей доводит, - подумал он.

- У меня еще к вам дело, - сказал Жулонбин. - Не знаете ли вы инженера, у которого японские спичечные коробки имеются.

- Не знаю, - ответил, заинтересовываясь, Анфертьев, - попытаюсь узнать. Это и меня интересует. Кто вам про этого инженера говорил?

- Да говорят, целое общество есть, интересно с ним связаться, - сказал Жулонбин.

- Ладно, - подумал Анфертьев, - узнаем.

Следом за Жулонбиными вышел Анфертьев. Ударяя ботиночек о ботиночек, шел Анфертьев по улицам к рынку. Подходя к рынку, стал выкрикивать:

- А вот, кому надо детские ботиночки, налетай!

Анфертьев был черноволос, косоглаз, смугл, похож на цыгана. Мать его, француженка, пела когда-то в итальянской опере. Анфертьев утверждал, что его мать - племянница Густава Дорэ. Отец Анфертьева был присяжный поверенный. Анфертьева некоторые обстоятельства заставили стать пропойцей. Сейчас он был доволен своей долей, он жил весело, по воскресным дням ездил с девицами на острова.

На травке распивали они бутылочку или дюжинку и нежились на солнышке под кустами акаций, под березкой, сосной или елью.

Если б не пил Анфертьев, то он бы хорошо зарабатывал, но вино губило Анфертьева. Заработает он в день рублей 20 и три дня пьет до одурения, пьет до тех пор, пока не свалится. Проснется обчищенный и почти голый где-нибудь за городом или на Обводном канале, или за Нарвской заставой, или в Выборгском районе и смеется.

- Как я сюда попал, убей меня бог, не помню. Вот стервецы, опять меня обокрали!

Соберет у клиентов денег на опохмелье и пойдет опять торговать. В его комнате кроме табурета и кровати ничего не было, только висела фотография Вареньки Ермиловой в форменном платье театрального училища, подаренная Василием Васильевичем.

Василий Васильевич почти любил Анфертьева, доставшего для него гравюры с изображением Тальони в "Сильфиде".

Анфертьев приносил Ермилову безделушки, связанные с балетным миром, он даже обещал Ермилову достать туфлю Тальони, хранящуюся у одного старичка.

- Эй выпоротый! - раздался окрик и смех, - кого сегодня на хохму взял?

Анфертьев от неожиданности остановился. Он узнал голос торговца рваными галошами. Казалось, все торговцы и торговки насторожились.

Чувствуя, что на него смотрят, и что сейчас его недруг все расскажет и его опозорит, что даже это мерзкое общество будет смеяться над ним, Анфертьев, не оборачиваясь, скрылся в толпе торгующих с рук.

Деловое настроение было прервано.

Хотя утром он опохмелился, все же снова начало сосать у него под ложечкой.

Он бродил по рынку, улыбаясь: вспоминал, как его красные насильно мобилизовали, как белые, взяв его в плен, выпороли за то, что он, будучи офицером, служил у красных, как затем красные, победив, его чуть не расстреляли за то, что он служил у белых в качестве переводчика, как англичане удрали, оставив его на произвол судьбы, и как затем он полюбил свободную жизнь, в которой собственно, он чувствовал, никакой свободы не было.

Продав ботинки, подсчитал Анфертьев деньги и снова запил. Слоняясь по улицам, запел во все горло:

Ночи безумные, ночи веселые

Вновь ароматом полны,

Вот и звезда зажглась одинокая,

Чудятся ласки твои.

Он останавливался и бормотал: "скучно мне, скучно мне". Садился на ступеньки под аркадами Александровского рынка, в чем-то убеждал себя, пил водку и заедал воблой.

Проведя лихо время на островах с доступными ему женщинами, Анфертьев снова оказался без копейки. Голова ужасно болела, сердце работало крайне медленно, опохмелиться было необходимо.