Дмитрий Красавин - Хаос и музыка Страница 4

- Сергей никогда никого не обманывал! Если бы Лужкин не гнался за женщиной...

- Женщина присутствует только в рассказах Вашего мужа. Не логичнее ли предположить, что не убитый за кем-то гнался, а убийца преследовал свою жертву и настиг ее?

- Почему же Ваша жертва бегала по парку в голом виде?

- А почему Карякин гонялся за своей жертвой босиком?

- Я снова не понимаю Вашей логики...

- Она проста - если один человек не успел, вскочив с постели, даже трусы одеть, а второму оставалось лишь ноги в ботинки просунуть, то значит второй покинул ложе раньше.

- ???

- Да. Да. Просто встал раньше, оделся и нанес спящему Лужкину удар заточкой. Он метил попасть в сердце, забрать из квартиры ценные вещи и босиком, на цыпочках, не слышно для соседей, уйти... Метил - но не попал. Разбуженный болью удара Лужкин в паническом страхе выпрыгнул со второго этажа в раскрытое окно и бросился бежать...

- Какие постели!? Какие ложа!? Объясните же, наконец, почему Ваш Лужкин был голым!? Я знаю, что Сергей не виновен, но я искренне хочу понять ход Ваших рассуждений и ничего, ровным счетом ничего не понимаю...

На лице Аллы проступили большие розовые пятна.

Валерий Павлович поймал себя на мысли, что ее волнение странным образом передается ему. Он снова сглотнул переполнявшую рот слюну. ("Без звука отдастся. Прямо на полу - стоит лишь намекнуть, что могу освободить мужа") Но вслух, несколько растягивая против обычной речи слова, произнес:

- Вы, конечно, читали и слышали про убийство Рафика Иванова?

- При чем тут Рафик?

- Фазидол. Недопитая бутылка шампанского. Два бокала. Голый труп гомосексуалиста Рафика Иванова посредине широкой двуспальной кровати. Неслышный для соседей (уж не босиком - ли?!) уход убийцы из квартиры своей жертвы.

- Но при чем здесь голый Лужкин? При чем мой муж?!

- Вы так наивны... - неожиданно слащавым голосом произнес Елизаров, заглядывая Алле в глаза и одновременно, почти уверенный в ее согласии, вновь протягивая руку к женскому колену.

Алла удивленно наблюдала за происходящими со следователем метаморфозами. Сознание отказывалось понимать происходящее. Действительность стала раздваиваться, как будто все это происходит не с ней, а с каким-то другим человеком. Уж не сон ли все эти кошмары? И вдруг она поняла, что смотрит вовнутрь той черной воронки, которую впервые увидела тогда в машине, возвращаясь с Хильдой из Тарту. Липкие пальцы следователя, заползающие от колена под край платья, его наглые гипнотизирующие глаза, гнусный смысл выдвигаемых им против Сергея обвинений - все это составляющее общего потока Хаоса.

- Господи! Как это омерзительно! Вы... Вы...

Она не нашлась, как выразить словами ту смесь ужаса, омерзения и боли, которая вдруг захлестнула все ее существо, резко ударила ребром ладони по блудливой руке Елизарова, вскочила со стула и, подбежав к выходу из комнаты допросов, глотая слезы, застучала кулаками по холодному металлу дверей:

- Выпустите! Выпустите! Сейчас же выпустите меня отсюда!

Валерий Павлович не торопясь вернулся за свой стол, посмотрел в раздумье на лежащий поверх него бланк протокола допроса, холодно пожав плечами, усмехнулся каким-то своим внутренним мыслям и нажал кнопку вызова охраны.

Дверь отворилась. Переступая через ее порог, Алла инстинктивно, как бы опасаясь удара сзади, обернулась, и тотчас от стола следователя ей в глаза ударил яркий сноп света. Елизаров, Дзержинский, стены и потолок комнаты допросов, отделенные от Аллы световой границей, погрузились в черную бездну небытия. Казалось, еще миг, и эта бездна поглотит испуганную, дрожащую от омерзения женщину. В лицо дохнуло холодом водоворотов Хаоса, вновь взвизгнули флейты. Чуть не сбив с ног охранника, зажав ладонями уши, Алла опрометью бросилась бежать вдоль тюремного коридора...

Глава третья

Первые дни после ареста Сергей был в неведении относительно происходящих за стенами тюрьмы событий: не знал о возвращении из Эстонии Аллы, о связанных с гибелью Лужкина слухах и газетных версиях. Ему казалось, что с минуты на минуту двери камеры откроются, и выпустят его на волю. Он размышлял о том, как наладить связи с Музеем Мологского края и землячеством мологжан. Было бы замечательно представить поэму на суд тех, для кого Молога была городом юности, чьи души озарены ее светом...

Однако двери открывались только за тем, чтобы вывести подследственного Карякина С. А. на очередной допрос. Более того, последнее время тюремный персонал стал обходиться с ним нарочито грубо. Несвоевременное или недостаточно четкое, по мнению служителей Немезиды, исполнение команд "Стоять!", "Руки за спину!", "Лицом к стене!" влекло за собой физическое воздействие - удар кулаком или пинок. Попытки возмутиться, отстоять свое человеческое достоинство, приводили к дополнительным тычкам, грубым окрикам.

Сергей пожаловался на действия персонала тюрьмы Елизарову. Валерий Павлович искренне удивился и обещал незамедлительно провести служебное расследование. Но уже на следующий день перед началом допроса ясно дал понять, что никаких расследований проводить не будет.

- С тобой, убийцей Лужкина, - неожиданно перейдя на "ты", пояснил он свою позицию, - обходятся достаточно гуманно. В тюрьме хроническая нехватка мест, но тебе выделили отдельную камеру, потому что среди зэков Лужкин пользовался особой популярностью, а зэки народ нервный. Персонал тюрьмы тоже люди, но они сдерживают эмоции. Тебя никто из охранников не изувечил, не сделал инвалидом. Большего требовать невозможно. Не раздражай тюремный персонал своей расхлябанностью, выполняй правила тюремного распорядка, не перечь, не прекословь. Это единственное, что я могу и обязан посоветовать тебе в данной ситуации.

После такого своеобразного ответа на жалобу Елизаров приступил к не менее своеобразному допросу, по ходу которого потребовал от Сергея чистосердечных признаний в преднамеренных убийствах Лужкина и Рафика Иванова. По тону, которым следователь задавал вопросы и бросал обвинения, по обильной нарочито несдержанной жестикуляции, резкости слов и выражений создавалось впечатление, будто он убежден, что сейчас перед ним сидит не жертва трагического стечения обстоятельств, а закоренелый убийца. Любые возражения Сергея пресекались с ходу. В конце этого достаточно длинного допроса Елизаров пригрозил:

- Мое терпение не безгранично. Не признаешься - будешь жить, как все заключенные, в общей камере. Что для тебя, убийцы популярного певца, это может значить, ты вполне представляешь. Если выживешь первую ночь - считай, повезло. Но, зная нравы уголовного мира, я сильно сомневаюсь, чтобы утром ты еще дышал. С такими как ты блатные не церемонятся. Думай, музыкант.

На обдумывание Сергею отводилось десять дней - на этот срок Елизаров уезжал за границу, в Германию, в составе российской делегации перенимать опыт немецких коллег.

* * *

Пинки служителей Немезиды, оскорбления, лязг засовов - все эти атрибуты тюремной жизни переносились Сергеем тяжело, но никогда в жизни он не испытывал такого унижения и такой беспомощности, как после последнего допроса с абсурдными обвинениями и недвусмысленными угрозами. На какое-то время он почувствовал себя выброшенным из реального течения жизни, словно все эти ужасные недоразумения происходят не с ним, а с каким-то другим человеком. Это не ему, а другому человеку грозили сейчас физической расправой. Другому человеку принадлежат вот эти руки, ноги, части тела... Сергей с трудом заставил себя подчиниться командам конвоира, подняться со стула и направиться к выходу из комнаты допросов. Елизаров произносил ему в след еще какие-то слова. Зачем? о чем? - Сергей не помнит. Когда его втолкнули в камеру, он споткнулся о каменные плиты пола, упал. Затем, поднявшись, прошел в угол, под зарешеченное окно, и долго сидел там на корточках без чувств, без движений... Осознание новой реальности давалось с трудом. Мозг сопротивлялся, не хотел мириться с неизбежностью потери оставшегося за стенами тюрьмы мира.

- Женщина! Та женщина с белой грудью, - спасительной искоркой мелькнуло вдруг в лабиринтах сознания, - она должна прийти и рассказать всю правду! Должна защитить его, как он там, на набережной, защитил ее.

- А может, она и тот маньяк, убивший Иванова, а затем по той же схеме пытавшийся убить Лужкина - одно и то же лицо? - родились следом сомнения. Сейчас она прячется и злорадствует, что все так удачно для нее получилось...

Тут же, почти осязаемо, он увидел перед собой глаза женщины, глаза полные муки и ужаса.

- Нет. Такие глаза не могут принадлежать маньяку, - решил Сергей.

В глазах женщины затеплились лучики благодарности, и они погасли во тьме камеры.

Он снова воспрянул духом и два-три дня продолжал жить надеждой, что женщину просто задерживают какие-то дела, но скоро она с ними справится, придет в милицию, расскажет всем о его, Сергея, невиновности...