Федор Раззаков - Василий Шукшин Страница 4

Через несколько дней Викторию с ребенком выписали из роддома, и когда они вышли на улицу, там их уже дожидался Шукшин. Но радостной встречи не получилось. Виктория уже знала, что ее любимый встречается с другой женщиной, и тут же потребовала от него сделать окончательный выбор. Но ничего вразумительного Шукшин ей сказать так и не смог. И она его выгнала. И хотя он и после этого продолжал приходить к ней и к ребенку, однако теплых отношений между ними уже не было.

В. Софронова вспоминает: "Вася оказался меж двух огней. Он жил то с Лидой, то со мной. Ему дали квартиру в Свиблове, и когда у него что-то с ней не заладилось, она ушла, он пригласил нас с Катей к себе. Мы приехали, но мне было там неуютно, к тому же Вася пил. Мы уехали к себе...

Тем временем творческая энергия Шукшина трансформируется в целый ряд новых литературных и кинематографических проектов. Во-первых, выходит новая книга его рассказов под названием "Там вдали... , во-вторых, в 1966 году на экранах появляется его новый фильм - "Ваш сын и брат", который через год удостаивается Государственной премии РСФСР имени братьев Васильевых.

Несмотря на официальное признание фильма, он вызвал неоднозначную реакцию у публики. Многие тогда упрекали Шукшина в "апологии" сельской патриархальности. Причем упрекали в открытую. Во время встречи со зрителями в подмосковном Обнинске Шукшина "подкололи" язвительным вопросом: "Если вам так не нравится город, почему же вы не уедете в деревню?" Видимо, желание объясниться с публикой побудило Шукшина написать статью на эту проблему, которую в ноябре 1966 года опубликовал журнал "Сельская молодежь". Приведу отрывок из этой статьи: "Сколько ни ищу в себе "глухой злобы" к городу, не нахожу. Вызывает злость то, что вызывает ее у любого, самого потомственного горожанина. Никому не нравятся хамоватые продавцы, равнодушные аптекари, прекрасные зевающие создания в книжных магазинах, очереди, теснота в трамваях, хулиганье у кинотеатров и т. п. Если есть что-то, похожее на неприязнь к городу, - ревность: он сманивает из деревни молодежь. Здесь начинается боль и тревога...

Так у меня вышло к сорока годам, что я - ни городской до конца, ни деревенский уже. Ужасно неудобное положение. Это даже - не между двух стульев, а скорей так: одна нога на берегу, другая в лодке. И не плыть нельзя, и плыть вроде как страшновато... Но и в этом моем положении есть свои "плюсы"... От сравнений, от всяческих "оттуда-сюда" и "отсюда-туда" невольно приходят мысли не только о "деревне" и о "городе" - о России".

В конце концов мысли о России привели Шукшина к идее снять фильм о Степане Разине. По словам Л. Федосеевой, в течение всего 1965 года Шукшин внимательно изучал исторические труды о Второй Крестьянской войне, конспектировал источники, выбирал из антологий нужные себе народные песни, изучал обычаи середины и конца XVII века и совершил ознакомительную поездку по разинским местам Волги. В марте следующего года он подал заявку на литературный сценарий "Конец Разина", и эта заявка первоначально была принята. Съемки фильма намечались на лето 1967 года. Шукшин был целиком захвачен этой идеей и ради ее претворения в жизнь забросил все остальные дела: он даже прекратил сниматься в кино, хотя его звали к себе на съемочную площадку многие известные режиссеры. Только для С. Герасимова он сделал исключение, снявшись в 1966 году в эпизодической роли журналиста-международника в его картине "Журналист". Однако все оказалось напрасным - высокое кинематографическое начальство внезапно изменило свои планы и съемки фильма заморозило. При этом были выдвинуты следующие доводы: во-первых, сейчас нужнее фильм о современности, во-вторых, двухсерийный фильм на историческую тему потребует огромных денежных затрат. Короче, Шукшину дали понять, что съемки фильма о Разине откладываются на неопределенное время.

То же самое произошло и с другой идеей Шукшина - желанием экранизировать собственную сатирическую сказку "Точка зрения". Во время обсуждения этой заявки на студии имени Горького коллеги Шукшина внезапно приняли его идею в штыки. Известный режиссер С. Юткевич, к примеру, заявил: "Картина в целом предстает настолько неутешительной, что вряд ли она принесет много радости зрителям, даже желающим надсмеяться над своими недостатками и трудностями в наступающем юбилейном году". (Приближалось 50-летие советской власти. - Ф. Р.)

А вот к какому выводу пришел тогда критик Р. Юренев: "Понимая намерения Шукшина бороться с мещанством, хорошо зная трудности "опасного" жанра сатиры, я все же должен прийти к выводу, что сценарий "Точка зрения" Шукшину не удался. До Зощенко он не дотянулся, Пырьева не развенчал, советского "Расемона" не создал".

Короче, убийственные выводы коллег произвели на Шукшина тягостное впечатление.

Вспоминает С. Ростоцкий: "У меня в столе лежит копия письма, которое я однажды направил Василию Шукшину в его алтайские Сростки. Не так давно мне эту копию передала одна женщина. В свое время было очень тяжелое положение у Василия Макаровича - и творческое, и бытовое. Лечился он двумя способами: русским национальным напитком и поездками на родину в Сростки. Вот уехал он в очередной раз. Я в этот период фильм снимал. И вдруг вызывает меня директор киностудии имени Горького Григорий Иванович Бритиков и говорит: "Стас, с Васей плохо, поезжай, привези". Не мог я тогда поехать - нельзя было бросить съемочную группу, остановить картину. Сел за это письмо. В нем я рассуждал о самоубийстве - все ведь боялись именно этого, что Шукшин что-нибудь с собой сделает. А я писал о своем поколении, о войне, о том, что вхожу в три процента счастливчиков 1922 года рождения, которые вернулись в мае 1945-го. Василий Макарович приехал. Надо было его знать... Он подошел ко мне в коридоре киностудии и пожал руку: "Спасибо".

А вот что вспоминает о тогдашнем состоянии мужа Л. Федосеева-Шукшина: "Вася мог две-три недели пить, был агрессивный, буйный. Я выгоняла из дома всех, кого он приводил. На себе его не раз притаскивала. Был даже случай, когда увидела мужа лежащим около дома, а я тогда была беременная. Лифт не работал. Что делать? Взвалила на себя и потащила. Думала, рожу. До этого два года у нас не было детей, для меня это было трагедией. Когда же родилась Маша (в 1968 году), он бросил на время пить. Дети его спасли...

Он за 10 лет нашей жизни только раза три, от силы пять, объяснялся мне в любви, да и то - от обиды или ревности. И вместе с тем хорошо знал меня, понимал".

Через год после рождения Маши в семье Шукшиных на свет родилась еще одна девочка - Оля. Это радостное известие застало Шукшина в окрестностях Владимира на съемках очередной картины - "Странные люди". В основу ее легли три шукшинских рассказа: "Чудик", "Миль пардон, мадам!" и "Думы".

Путь этого фильма к экрану оказался довольно сложным. Целых восемь месяцев сдавал его Шукшин. В процессе съемок и сдачи его он успел сняться в нескольких картинах: у С. Герасимова в "У озера", у И. Шатрова в "Мужском разговоре", у Ю. Озерова в "Освобождении" и советско-венгерском фильме "Держись за облака" (в ноябре 1969 года слетал на съемки в Будапешт). А в начале следующего года фильм "Странные люди" наконец был принят и вскоре выпущен на экран.

В ноябре Шукшина пригласили на премьеру "Странных людей" в Париж. Вместе с ним туда выехал и режиссер Глеб Панфилов. Послушаем его рассказ: "Шукшин в бороде Степана Разина, в кепочке массового пошива и в плаще неизвестного происхождения едет в Парижский киноцентр на премьеру своей картины "Странные люди" и моего "Начала". Едем мы вместе. Помню, перед демонстрацией нас угощали каким-то замечательным, сверхмарочным шампанским - из подвалов времени. Вкуса не помню - так волновался. А Вася и вовсе не пил. Он вообще в то время дал зарок не пить ни капли, и свое слово сдержал до самой смерти. Потом рассказывал, что однажды пошел со своей маленькой дочкой гулять. Встретил приятеля, зашли на минуту отметить встречу. Дочку оставили на улице. И забыли. А когда вышел из кафе, дочки не оказалось. В ужасе он обегал весь район. Что пережил - не рассказывал, но, по-видимому, это так его потрясло, что он поклялся никогда больше не пить, что и выполнил. Мне кажется, что он вообще выполнял все, что задумывал, все, что зависело от него, лично от него, от силы его воли, его характера. Но, конечно, ничего не мог сделать, когда ему мешали, когда за него решали".

Об этом же рассказ А. Заболоцкого: "С 1969 года (я работал с ним до последних дней) ни разу ни с кем Шукшин не выпил. Даже на двух его днях рождения не тронул он спиртного, а нам разливал без паузы, рассказывал не без гордости: у Михаила Александровича в гостях не выпил, на что обиженный Шолохов обронил ему: "Буду в Москве у тебя, чашки чаю не трону".

Однажды я расспрашивал его: "Как это тебе удается? Надо же, был в Чехословакии и пива там не попробовал! Ну как такое возможно россиянину?! Иль ты себе пружину какую вшил?" Он не сердился, прохаживаясь по номеру гостиницы: "Не в пружинах дело. Был я по протекции Василенко у одного старичка доктора, который, знал я, лечил Есенина, и из той беседы вынес только сам я, без лекарств, кузнец своего тела. Надо обуздывать себя...