Виктор Широков - Исцеление Мидаса, или Новая философия жизни Страница 4

Любопытно. А что потом?

Составив в трезвом уме и здравой памяти завещание, я заверил его у нотариуса и вот уже несколько дней кряду пропадал в морге. На очередные занятые в долг деньги я повседневно поил сторожа морга, который на мое везенье оказался настолько спитой личностью, что выпадал в осадок с полстакана водки. Так что парочки бутылок нам хватало не только на день, но и на всю ночь.

И что?

Я искал подходящего по возрасту утопленника или жертву ДТП, или самоубийцу другой категории. И никак не везло. У всех покойников были родные, все были строго задокументированы. Наконец, два дня назад я оказался у телефона, когда неизвестные доброхоты попросили забрать тело утопленника из соседнего пруда. Я оказался на месте раньше милиции и "скорой". Пруд этот - просто лужа, и как только Шнюкас сумел там захлебнуться, просто фантастика! Надо же было так назюзюкаться. Обнаружившие труп тетки были так напуганы, что не притронулись к нему. А я сумел не только незаметно вытащить бумажник, но и всунуть в карманы куртки все имеющиеся в наличии документы Циппельзона с моими фотографиями. А так как карманы были ещё полны воды, то за прошедшие полчаса до приезда официальных лиц печати и фотографии хорошо вылиняли; так что в морге сейчас находится именно Борис Израилевич Циппельзон, а у меня появились возможности выкрутиться из пиковой ситуации. Я аккуратно просушил паспорт и военный билет Шнюкаса, чуть-чуть подправил, вклеил свои фото, и вот уже воскресший Валентин Шнюкас начинает новую жизнь.

Господи, как же мне страшно! Как я буду после всего того, что сейчас услышала, отдаваться тебе? Мне же будет казаться, что я сожительствую с покойником.

Ничего, ничего, спокойненько. Ты привыкнешь к новой роли чуть ли не вдовы гения. На кремации я кое-что расскажу собравшимся. Они поймут, какого титана потеряли.

И ты не шутишь?

Нисколько.

А если на похороны приедет твой дядя?

При чем тут мой дядя? Хороним же мы Циппельзона, а он - настоящий далеко. И родственников у него здесь нет. Важно совсем другое: перед тобой стоит Валентин Шнюкас. Такой вот Валентинов день! Важно, чтобы у него не оказалось чересчур много родственников и знакомых. Будем надеяться, что путаница с тезками и однофамильцами приучила всех к возможным совпадениям.

Хорошо. Если ты так настаиваешь, я буду называть тебя Валентином. Впрочем, может быть ещё не поздно отказаться от этого? Почему-то я боюсь... Валентин, давай вернем все назад. Одновалентно.

Уже поздно. Я жду тебя завтра. У меня ещё много дел.

И на этих словах мы расстались, траурная Оленька отправилась восвояси, а я присел к столу обдумать дальнейшие свои действия и постараться выжать по возможности выгоду из своего незавидного положения.

8

Господи, как же я устала! Неужели я ошиблась и в своих расчетах, и в своих мечтах? Куда повлекло моего гения? Он ни разу даже не прикоснулся ко мне. Не посмотрел в глаза. Не сказал ни одного ласкового слова. Один воздух вибрировал вокруг нас, словно незримый змей, овевая жаром, сжимая горячими живыми кольцами.

Мне казалось, что вот-вот вспыхнет в нем слепое мужское желание, и он уткнется лицом в мое плечо, как делал это неоднократно, и стискивая зубы, играя желваками, начнет вколачивать свое тело в мое. Но нет. Как только я ни поворачивалась к нему в выгодном свете, как ни принимала обольстительные позы, провокация не удалась.

Порой мне казалось, что сейчас, вот-вот схватит он меня жадным свирепым объятием, закружит в диком танце над пропастью неразрешимых проблем, и вспыхнут в глазах радужные пятна, волшебное семицветие словно надежный мост перенесет нас далеко-далеко, где нет ни гениальных набросков, ни жадных хозяев жизни, ни Циппельзонов, ни Шнюкасов.

Господи, как же я хочу просто-напросто закинуть ему руки на шею, связать губы узлом и, закрыв от счастья глаза, броситься в греховную бездну.

Вместо этого я выдавливала какие-то глупые слова сострадания и участия, пообещала участвовать в жутком маскараде совершенно чужих похорон, и так ничего не сказала о самом главном.

Какой-то картонный, слипшийся, как прокисшее тесто, воздух едва вдавливался в мою ослабевшую грудь.

Неужели мужчина, неоднократно бравший меня в пароксизме страсти, не понимает, что я не вещь, не манекен, что у меня горят жаром щеки, что пульсирует жилка на виске, что волосы разлетелись в стороны, словно наэлектризованные...

Как Сизиф я вкатывала и вкатывала незримый камень на огромную гору, и снова этот камень летел в бездонную бездну. Мне приходилось начинать свой труд снова и снова. И снова бессмысленно.

Незримые молнии летали между нами, грохотали беззвучные громы. Наконец все во мне закружилось, завертелось, вытянулось, словно гигантское веретено и раскололо мир на части. Треснуло небо, и распалась земля.

Мне пришлось уйти восвояси.

9

Снова копошение у двери подвальчика. Господин Засурский, поковырявшись ключом в замке, открыл железную дверь и сверхвежливо пропустил вперед себя хорошо упитанного человечка, одетого в смокинг. Тот, наклонив совершенно лысую голову, юрко скользнул вовнутрь.

Проходите-проходите, Юрий Насонович. Вот этот чуланчик и был мастерской гения.

Замечательно. Просто превосходно. Наконец-то можно увидеть рыночный капитализм в действии. Социализм то ли умер, то ли окуклился, и прекрасная бабочка человеческой сметки, гуманистического таланта перелетела из тени в свет. В то время как душа художника спланировала если не в Тартар, то в тартарары. Хорошо. А где же сами шедевры и кто настоящий наследник?

Кто-кто... Простите меня, господин Мясин, но я могу немедленно предъявить вам свое право наследования, заверенное по всем правилам юрисдикции.

Вообще-то меня больше волнуют другие формальности. Особенно выполнение их строго в срок. Уплатите налоги (в данном случае - на наследство) и спите спокойно. Вернее, обогащайтесь. Надо же, я не могу забыть суету в крематории, а главное - речь его приятеля. Или тот оратор был учеником покойного? Какая точность, какая живописность речи! Словно не мастер кисти вещал, а мастер мелодекламации. Но главное совсем в другом: увы, ушел из жизни великий, нет, больше того, гениальнейший мастер! Титан, сравнимый с Веласкесом или Пикассо. Гений. Часто ли мы видим гениев?! Я ведь, собственно, только что назначен министром культуры, а до того был редактором на телевидении, а подрабатывал, стыдно признаться, сторожем в краеведческом музее. Но все равно, в искусстве разбираюсь неплохо. Во всяком случае, неплохо для министра. У нас ведь все время были то химики, то ткачихи. И вот в новое рыночное общество регулятором культуры и искусства назначили вашего покорного слугу. Приходится, знаете, на ходу перестраиваться и переучиваться. Иначе, зачем меня включили в демократическое правительство. Никто ведь и не подозревает, что было всего одно свободное место, вернее, сиденье, и только у меня нашлась подходящая, так сказать, фактура. Попросту говоря, задница. И вот слышу вчера своими ушами по радио и по "ящику", что скончался великий художник. То ли постмодернист, то ли неореалист. И вот я здесь. Показывайте же шедевры.

Проходите поближе к свету. Видите этот желтый квадрат? Называется "Исцеление Мидаса".

А что это за Мидас? Ветхозаветный пророк или новая модель автомобиля? И что это за цифра по периметру? А вот ещё и какие-то значки в центре холста...

Честно говоря, не знаю.

Господи, а я понял. Это олицетворение всеобщего избирательного права в эпоху подлинной демократии. Это овеществленная свобода слова или же апология человеческой алчности. Гениально! Гениальная сверхидея. Демократия, выраженная через цифру. Через число. Этой аллегории место в самом главном музее страны. Я немедленно покупаю картину. Сколько она, кстати, стоит?

Понимаете, господин Мясин, он же был гением... И потом он не платил мне за квартиру несколько лет. Я все терпел...

Но сколько, сколько же? Я уже опаздываю в библиотеку на открытие Недели детской книги. Сколько? Кстати, вы могли бы профинансировать за счет продажи какое-нибудь наше культурное мероприятие. Нет-нет, не какой-нибудь привычный откат, я ведь не частный человек, не бизнесмен, у меня нет личной корысти. Но помочь детям или инвалидам - дело святое, не так ли?

Конечно. Наверное, сто тысяч меня бы устроило.

Рублей?

Что вы? Конечно, "зеленых". Какие рубли. Разве что за квадратный сантиметр. А тут же квадратные метры. И потом художник был метр из метров. Отнюдь не сантиметр.

Хорошо. Так и быть пятьдесят тысяч "у. е.". Но половину немедленно вернуть на особый благотворительный счет. И обязательно устроим фуршет в музее. Надо же отметить пополнение экспозиции. Кстати, не бывает ни дня, чтобы я не пополнял ту или иную экспозицию. Работаю, не покладая рук. Служу народу, понимаешь. Надо оправдывать его доверие. Только при расцвете подлинной демократии появилась возможность настоящего служения. Раньше был миллион комиссий, согласований, а сейчас берешь ответственность на себя и полный порядок. Здоровеньки булы. Банзай гезунд. Ну, я пошел. А картину сейчас же заберет шофер. Время - деньги. И моя работа - тоже деньги. Да здравствует подлинная демократия!