Юрий Дружников - Тридцатое февраля Страница 4

На работу он ехал в метро. Воняло грязными носками, и давили бесцеремонно, но зато метро было самым красивым в мире. На службу Кравчук почти не опоздал. Он бегом взобрался по лестнице, чтобы не ждать лифта, кивнул людям из соседнего сектора, курившим в коридоре, и сел за стол, сделав вид, что уже давно пришел. Он отодвигал папки с материалами, ждавшими расчетов, когда вбежала раскрасневшаяся Камиля.

-- Ой, господи, чуть не опоздала! Шубин попался, ужас, какой злой.

Она причесалась, подвела ресницы и, выдвинув ящик стола, стала читать.

-- Камиля, почему никогда не работаешь? Из-за тебя запчастей не хватает.

-- И хорошо! -- она кокетливо сощурилась. -- Их и не должно хватать, иначе мы зачем? Так что не мешай, я дочитаю "Королеву Марго". А тебе Шубин велел зайти с отчетом к Склерцову.

-- Слушай, мне бы надо смотаться часа на полтора.

-- Сходи к начальству, а после смоешься.

Разыскав в ящике стола папку, Кравчук отправился в кабинет Склерцова.

В коридоре возле стенгазеты, которую писали, но не читали, и щита с приказами о наказаниях, которые никого не огорчали, двое курили, делая вид, что изучают прошлогодний план обязательных занятий сети партийного просвещения.

-- Все суетишься? -- остановил Альберта коллега. -- Горишь на работе... Между прочим, вопрос на засыпку: как в России всегда называлось учреждение? Присутствием. Гениально: все присутствуют, никто не работает. А ты? Вид такой деловой. Расти хочешь, что ли?

К начальнику секретарша не пустила, велела ждать. Кравчук теребил в руках папку, украдкой поглядывая на часы. Наконец раздался звонок, разрешающий войти.

Склерцов что-то писал и, не поднимая головы, знаком указал на стул. Он кончил писать, перечитал, переговорил по телефону, глядя сквозь Кравчука, потом закурил.

-- Ты, Кравчук? -- сказал он, глядя в окно на крышу соседнего дома. -Вроде не первый год у нас, не мальчик.

-- А чего случилось?

-- И премию тебе давали. Почему медлишь? Может, не справляешься?

-- Почему не справляюсь?

-- Так какого же лешего ты не подобьешь бабки? Из-за тебя не сообщаем главку объяснение причин перерасхода сальников и прогноз увеличения их выпуска.

-- Реальных причин?

-- Что за детский вопрос! К черту реальные! Надо, чтобы цифры сошлись, и все. Мне шкуру спускают, а ему хоть бы хны! Альберт... как тебя по батюшке?

-- Константиныч.

-- Так скажи ты мне, Константиныч, мать твою за ногу! В чем дело?

Кравчук молчал. Он мог бы сказать, что поставщики дают сальники девяностопроцентного брака, что потребители запрашивают втрое больше, чем надо, и это утекает налево. Но Склерцов и сам все знает. Не Кравчук в этом виноват.

-- Ладно! -- смилостивился Склерцов. -- Сегодня должно быть готово. Иначе приму административные меры, так и знай.

-- Я могу идти? -- исполнительно промямлил Альберт, чувствуя облегчение, и уже двинулся к двери.

-- Иди! Хотя постой-ка! Неси сюда всю документацию, садись вон за тот стол и не вставай, пока не будет готово.

Вот влип-то! Кравчук тихо выполз из кабинета. Раз в жизни представилась возможность взять судьбу за рога, так тут Склерцову приспичило.

-- Чего он хочет? -- спросила Камиля, подняв раскосые глаза от Дюма, лежащего в приоткрытом ящике стола. -- Ты бы ему сказал, что вчера был день рождения. Имеет же советский человек право, чтобы ему хоть раз в год настроение не портили? Верней, раз в четыре. Алик, а чего тебе жена подарила?

-- Отстань!

-- Чавой-то сегодня ты такой нервный с утра? С женой поссорился?

У Камили нюх на эти дела. Евгения ничего не подарила. У них уже несколько лет договоренность ничего друг другу не дарить. Толкового подарка все равно не достать, и денег никогда нет. Но объяснять это Миле долго, да она по своим двадцати трем незамужним годам и не поймет.

С папками, как с подносом, Кравчук пнул ногой дверь и с мрачным лицом отправился в кабинет начальника. Сел в углу за просторный стол для заседаний и, обхватив голову ладонями, попытался сосредоточиться. Он старался не слушать разговоров и звонков, не обращать внимания на входивших. Успеть бы только подать документы в студию клоунады. Сегодня ведь последний день. Там, небось, сто человек на место, а то и больше. Но -- вдруг! И тогда на цирковую премьеру он широким жестом пригласит Склерцова, на которого сейчас смотреть противно, вместе с его секретаршей. А лучше Камиля соберет деньги и организует культпоход на Кравчука. Все пойдут, особенно если в рабочее время.

Альберт потряс головой, чтобы отрешиться от посторонних мыслей. Дел в таблицах, в сущности, немного: данные по расходу сальников усреднить и вывести по принятым формулам липовый прогноз, который сейчас ждут от Склерцова, а потом никто в министерстве не вспомнит.

Склерцов уехал на совещание (после совещаний от него попахивало спиртным, сытным обедом и дорогими духами), и в кабинете стало тихо. Даже болтовня секретарши за двумя дверями прекратилась. Альберт вышел в туалет, а вернувшись и открыв дверь склерцовского кабинета, увидел, что за столом Склерцова сидит со значительным видом Шубин и роется у него в столе.

-- Гуляешь? -- Шубин старался скрыть смущение. -- Закругляйся быстрей.

-- Ладно...

Шубин вышел. Альберт, бурча про себя ругательства, уселся доделывать работу. За окном стемнело, когда Кравчук, не зажигая света, тихо положил на середину склерцовского стола этот чертов отчет, дважды подчеркнув цифры, которые требуются министерству. Он схватил в охапку папки.

-- Разделался? -- спросила Камиля. -- А я книжку кончила, нечего читать.

Альберт швырнул папки себе на стол и стал надевать пальто. После такой напряженной работы за весь отдел пусть кто-нибудь упрекнет его, что он срывается раньше. Возле Мили он задержался.

-- Поцелуй меня. В губы.

-- За что?

-- За день рождения.

-- У! Он был вчера.

-- Ну тогда для удачи...

-- Нет уж! Мужиков баловать -- только портить. Вон Перитонитова из отдела комплектации правильно делает: не вымыл муж посуду -- и ее не получит...

-- Тоже мне Руссо.

-- Ну сам подумай: какой мне смысл тебя сейчас целовать? Да еще в губы. Это неперспективно. Порядочная девушка должна целовать того, кто хотя бы обещает...

-- Чего?

-- Жениться или в крайнем случае время проводить. А ты -- ни то ни се.

Она помахала ему, выдвинула ящик, вытащила вязание и принялась за дело.

Альберт старался незаметно прошмыгнуть по коридору, и ему это удалось. До цирка он добрался троллейбусом. У циркового подъезда было темно и пусто. Альберт двинулся вокруг искать служебный вход. Возле Центрального рынка толпился народ, в основном восточный. В цирке пахло лошадиным навозом.

-- Пропуск! -- строго прохрипел вахтер.

-- Мне... Где тут в студию клоунады принимают?

-- В отделе кадров. Но все равно пропуск!

На заказывание пропуска ушло полчаса. Под лампочкой висела доска объявлений с ободранными краями. Кравчук пробежал глазами извещение о занятиях сети политпросвещения для работников манежа, приказы о перемещениях в должности, договор о соцсоревновании, в котором артисты брали повышенные соцобязательства делать то, что они и так делали.

"Пятилетний план подготовки новых номеров", -- читал далее Альберт.

"Актера такого-то за выход на манеж в нетрезвом виде лишить того-то и объявить ему то-то".

"За курение в ненадлежащем месте согласно рапорту пожарной охраны такому-то сделать то-то".

Список задолжников членских взносов в местком завершал композицию.

Кравчук сморщился, как от зубной боли. Вдохновение увяло, отделилось от его неуемного тела и унеслось в неизвестном направлении, как душа от покойника. Уйти. Сразу, не ступая на вытертую поколениями циркачей дорожку. Опять малодушие! Всю жизнь идет оно за Кравчуком, как тень, но, в отличие от тени, то и дело норовит загородить дорогу, оттолкнуть, затоптать, приравнять его, человека с дарованиями, к средней массе.

Поднимаясь по лестнице, Альберт чувствовал одышку. Может, он постарел? Нет, главное -- не дрейфить. В темном коридоре он остановился и, чтобы успокоиться, стал считать: вдох-выдох. Собрав остаток воли, Кравчук приоткрыл дверь с надписью "Отдел кадров" и, сняв шапку, заглянул.

За старомодным столом между двух сейфов сидел пожилой лысый человек в очках и читал газету "Советский спорт".

-- Извините, я по объявлению насчет клоунады... не опоздал?

Инспектор отдела кадров отложил газету, снял очки и осмотрел Альберта.

-- Анкету заполнил?

-- Нет еще.

-- А кто тебя, собственно, рекомендовал?

-- Сам я...

-- Где в нашей системе работал?

-- Видите ли...

-- Если "видите ли", то нечего и с анкетой возиться, бумага -- дефицит. Образование?

-- Экономист.

-- Высшее, значит. Возраст?

-- Тридцать пять, -- сказал Альберт.

Он не соврал, вырвалось на год меньше.

-- Ууу!.. Чего ж тебя учить три года? Чтобы проводить на пенсию?

-- Ну, тогда извините.