Павел Якушкин - Небывальщина Страница 4

— Да, въ университетѣ.

— И ходите за пѣснями, за сказками, и все только за одними мужицкими?.. Да?..

— Только за мужицкими.

О, любезные читатели! Вы не можете понять, какую бурю произвели эти мои совершенно невинныя слова въ душѣ этого высокопочтеннаго господина! Посудите сами: повѣрить моимъ словамъ — чортъ знаетъ это такое: дѣло совершенно имъ неслыханное; за такое дѣло, пожалуй, и подъ судъ попадешь, коли не отправишь къ становому собирателя… Да и не повѣрить-то тоже нельзя — дуракомъ назовутъ! Что тутъ дѣлать? Однако, славянское гостепріимство одержало побѣду въ мою пользу.

— Да вѣдь это трудно, заговорилъ помѣщикъ, какъ-то смѣшавшись:- вѣдь это трудно… человѣку… воспитанному… нѣсколько… такъ сказать… образованному… съ мужиками?..

— Этого я вамъ не скажу, отвѣтилъ я, съ величайшимъ удовольствіемъ замѣтивши, что мнѣ отъ этой встрѣчи большой бѣды ждать нечего.

— Да вѣдь все съ мужиками?

— Нѣтъ; я иногда захожу отдохнуть и къ помѣщикамъ, — знакомымъ, ежели по пути.

Баринъ совсѣмъ растерялся.

— Да-а-съ?!!

— Да-съ.

Баринъ взглянулъ на меня болѣе довѣрчивымъ, болѣе ласковымъ взглядомъ.

— А… а… не угодно ли вамъ, милостивый государь, будетъ и у меня сколько нибудь отдохнуть, хоть недѣлю, хоть двѣ — для меня все равно: мы по деревенски.

— Нѣтъ, благодарю васъ, не могу.

— Это почему?

— Не могу столько времени отдыхать; мнѣ теперь время дорого, отвѣчалъ я, не желая столько времени убить въ этомъ семействѣ, положимъ, хоть и очень почтенномъ, но все таки мнѣ этого не хотѣлось.

— Да мы васъ не станемъ удерживать; пробудете нѣсколько дней и съ Богомъ!.. Христосъ съ вами! ужъ молилъ помѣщикъ. — И Христосъ съ вами!

— И на нѣсколько дней не могу!..

— На одинъ день…

— Право, мнѣ время дорого.

— Хоть пообѣдайте съ нами!..

— Очень вамъ благодаренъ, но только…

— А ежели только, — то вы обѣдаете у меня! радостно заговорилъ помѣщикъ, какъ будто и Богъ знаетъ какую штуку сдѣлалъ.

Я уже сталъ забрасывать свою коробку за плечи, но, услыша такого рода просьбу, снялъ съ себя коробку, поставилъ ее на каминъ и снялъ съ себя верхнее платье.

— И отлично!.. И отлично! твердилъ помѣщикъ.

— Я не знаю, чѣмъ заслужилъ такое ваше ко мнѣ расположеніе? отвѣчалъ ему на это я.

— Какъ чѣмъ?.. Очень радъ!..

— Очень вамъ благодаренъ…

— Очень радъ!.. Очень радъ!..

Кто не живалъ въ русскихъ деревняхъ, тотъ не пойметъ, чему такъ обрадовался этотъ господинъ; кто же хоть немного наблюдалъ за деревенскою жизнью помѣщиковъ (въ давно прошедшее время, до 19 февраля), тотъ съ разу вамъ скажетъ, что помѣщикъ этотъ искренно былъ радъ видѣть у себя новаго человѣка; до того пуста была ихъ обыденная жизнь, что они были рады всякому гостю, кто бы онъ ни былъ, будь этотъ гость хоть приходскій попъ или знакомый заѣзжій разносчикъ-володимірецъ, а еще лучше ежели сосѣдъ-помѣщикъ; съ тѣмъ можно и въ преферансикъ по копѣйкѣ передвинуть [1]. Помѣщикамъ между собою не о чемъ было говорить.

— Очень радъ!.. Очень радъ!..

— Покорно васъ благодарю…

Мы вошли въ залъ.

Вы вѣрно знаете, какъ трафаретно расположены помѣщичьи дома и въ деревняхъ, и въ городахъ: передняя, залъ, гостинная, спальня, корридоръ, нѣсколько комнатъ заднихъ и дѣвичья.

И такъ мы вышли изъ передней въ такъ называемый помѣщиками залъ.

— Очень радъ! твердилъ помѣщикъ.

— Очень благодаренъ! въ свою очередь повторилъ и я.

— А какъ васъ зовутъ? спросилъ онъ меня, отъ радости забывши спросить объ этомъ прежде. — Позвольте спросить: какъ васъ зовутъ?..

Я назвался.

— Ну, такъ, Павелъ Ивановичъ, погостите у насъ хоть немножко, хоть нѣсколько деньковъ.

— Этого, къ моему крайнему сожалѣнію, рѣшительно не могу.

— Это почему?

— Дѣла!

— Ну, хоть одинъ день!

Я сталъ раздумывать: одинъ день куда ни шолъ, да къ тому же и ночь, можетъ, не даромъ пройдетъ, свѣчку вѣрно дадутъ, стало быть, можно замѣтки свои нѣсколько въ порядокъ привести.

— Одинъ денечекъ!

— Мнѣ, право, совѣстно!..

— Э!.. Ну, полно!

— Извольте!..

— Вотъ и славно! крикнулъ, обрадовавшись, мой новый хозяинъ: а вотъ сейчасъ и мои барышни придутъ, чтобъ вамъ не скучно было!..

— Очень вамъ благодаренъ.

— Да! Вы пьете водку?

— Д-да!.. Немного.

— Эй!.. Человѣкъ! крикнулъ еще болѣе обрадовавшійся баринъ, — человѣкъ!

Вышелъ лакей.

— Водки!

Человѣкъ пошелъ за водкой.

— Какъ радъ!.. Какъ радъ!.. Какъ радъ! въ сотый разъ твердилъ мой неожиданный хозяинъ.

— Очень благодаренъ, я въ свою очередь тоже въ сотый разъ повторялъ этому барину.

Принесли водку, въ двухъ, по обыкновенію, графинахъ: въ одномъ сладкая, въ другомъ горькая. При этомъ, разумѣется, на подносѣ были и грибы, и селедка, и копченая ветчина и т. д., что обыкновенно бываетъ для закуски при выпиваніи водки: такъ называемыя спохмѣльныя кушанья.

— Какую вы, Павелъ Ивановичъ, изволите водку кушать? ласково спросилъ меня хозяинъ.

— Горькую, Петръ Семеновичъ.

Мы выпили.

— Очень радъ! опять заговорилъ хозяинъ.

— Очень благодаренъ! опять затвердилъ я.

— А можно по другой? какъ-то заискивая, ласково смотря, спросилъ меня хозяинъ.

— И по другой можно!

Мы опять выпили.

— Да вы закусите хорошенько!..

Мы и закусили.

Когда было выпито и закушено довольно, стали влетать къ намъ въ залъ барышни — дочери… Да всѣ причесанныя, да всѣ приглаженныя, да всѣ опрятныя:- хоть сейчасъ въ столицу!.. И куда дѣвалось это прежнее неряшество?! Я думаю, что онѣ не имѣли никакого желанія передъ разносчикомъ очень чиниться, а для самихъ ихъ чистота и опрятность были дѣломъ совершенно лишнимъ; но передъ человѣкомъ ихъ круга, за каковаго онѣ, повидимому, меня приняли, имъ неловко было явиться неглиже, а потому, воротнички на нихъ были безукоризненно чисты, а платья такъ и шурстѣли отъ крахмала.

— Пойдемте въ гостинную, сказана одна барышня, послѣ обычныхъ привѣтствій.

Мы съ барышнями пошли въ гостинную, а баринъ куда то скрылся.

— Ахъ, какъ вы насъ удивили, Павелъ Ивановичъ! залепетали одна за другой барышни.

— Позвольте узнать: чѣмъ?

— Да какъ же, Павелъ Ивановичъ!..

И какъ эти барышни узнали, что меня зовутъ Павломъ Ивановичемъ?.. Можетъ быть, догадливый человѣкъ и скажетъ какъ это онѣ узнали, но для меня это осталось тайною или, какъ говорилъ блаженныя памяти Кайдановъ: покрыто мракомъ неизвѣстности.

— Удивили! Удивили!

— Чѣмъ же?

— Пришли разносчикомъ! лепетала одна сестрица.

— Разносчикомъ! визжала другая.

— Разносчикомъ! подвизгивала третья.

— На это были причины, о которыхъ я уже имѣлъ честь объявить вашему батюшкѣ.

— Какія?.. Какія?.. Какія? сыпалось на меня со всѣхъ сторонъ.

Я сказалъ.

— Что, Павелъ Ивановичъ, въ сухомятку съ барышнями разговаривать?! закричалъ баринъ, входя въ комнату, — пойдемте-ка, выпьемте по одной: скоро обѣдать!

Я глянулъ на барина, баринъ также преобразился: изъ сальнаго халата онъ вылѣзъ и нарядился въ сюртукъ, и былъ — баринъ какъ баринъ, какъ быть должно.

— Пойдемъ-ка, выпьемъ!

— Пойдемте!

Мы въ залѣ выпили, закусили и опять вернулись въ гостиную къ барышнямъ, которыя хотѣли мнѣ что-то сказать, что ясно видно было, да не рѣшались.

— А у васъ, Павелъ Ивановичъ, мои барышни бѣлила да румяна, какъ слышно, покупали? заговорилъ баринъ, садясь на диванъ и пережевывая закуску.

— Да, торговали….

— Ахъ, какой вы, папа!

И это «ахъ какой вы, папа!», изъ десяти прекрасныхъ устъ, повторялось по крайней мѣрѣ разъ тридцать, а можетъ быть и гораздо, гораздо больше…

— Ха-ха ха! ревѣлъ баринъ.

— Папа! папа! пищали барышни.

— Бѣлиться вздумали!.. Румяниться вздумали! задыхаясь отъ смѣха, кричалъ баринъ.

— Не вѣрьте, не вѣрьте папѣ, Павелъ Ивановичъ, не вѣрьте! визжали несчастныя барышни.

— Я и не вѣрю!

— Нѣтъ?.. Ха-ха-ха! Не хотѣли бѣлиться, не хотѣли румяниться; такъ вы скажите Павлу Ивановичу: за какимъ дѣломъ вамъ понадобились и бѣлила и румяна! Ха-ха-ха, за какимъ дѣломъ? На что?

— Вѣдь вы знаете, папа!

— Ничего не знаю, рѣшительно отвѣчалъ папа, чтобы подзадорить дочекъ.

— Я вамъ скажу, Павелъ Ивановичъ, для чего, заговорила, потупившись, одна барышня.

— Ха-ха-ха! А ну, говори!

— У насъ есть кормилица…

— Кормилица!.. Ха-ха-ха!

— Которую мы всѣ любимъ, лепетала барышня.

— Ври, ври! бормоталъ баринъ.

— Видите, Павелъ Ивановичъ, у насъ есть кормилица, которую мы очень, очень любимъ, заговорила другая барышня, — а теперь…

— Что теперь? забормоталъ опять баринъ, захохотавъ во всю мочь.

— Теперь…

— Что теперь?