Николай Лесков - Бродяги духовного чина Страница 4

В указе митрополита Тимофея Щербатского писано, что «некоторые священнические сыны, а именно: Стефан да Федор Клеоповы, Антоний Буринской, дьякон, да Петр Голобудский, зная свое дело к получению иерейского чина недостоинство и в чтении крайнее неискусство, минуя архипастыря своего, отшед за рубеж к чужестранным епископам без всякой правильной причины, без указных презентов (?) и ни к какому месту, не удостоен ваканс, ухищренным образом против правил св. отец священство похитили». «А дабы другим впредь сего чинить повадно не было», повелевается «священнического благословения у них не брать и священниками их не называть», а «смотреть» и т. д. Приметы же этих не достойных иерейства были такие: «Стефан Клеопов носа островатого, волосов простых, бороды малой и весьма редкой, лет 26. Федор Клеопов росту невеликого, мови дроботливой и шепеливой, ходы швидкой, носа невеликого, мало-толстоватого, лет 34. Антоний Буринской мови тонкой, ходы пространной, носа долгого, а лица сухощавого. Петр Галабутский лица смоглеватого, носа умеренного, лет ему 27».

В одном указе сразу объявляется, что 17-го июня 753 г. бежали из Успенского Рябцевского монастыря иеродиакон Флавиан, который «по своему пианству, многие чинил неспокойности, пакости и шкоды и подговорил с собою двух послушников, которые тоже бежали. 26-го числа из Перервинского монастыря бежал в Москве из подворья иеродиакон Паисий да монахиня Магдалина, росту среднего, лица белого, волосов темно-русых, ходы скорой, очей серых, говорит слитовска. Да еще иеродиакон Митрофан Пожарский, собою толст, лица красного, мови горкавой, да иеродиакон Фловиан, твари круглой, одутловатой, носа толстого, керповатого, мови пространной, спивае тенора нескладно и неголосно». Их требовалось «смотреть накрепко» и в случае поимки «забить в колодки и послать в их монастыри».

В киевском богоявленском девичьем монастыре содержалась за какие-то дела «вышедшая из польской области монахиня Магдалина, коя была под началом у соборной старицы Мелании и, поблагословяся у нее пойти к начальнице (игумении Макарии), назад не пришла». Примет ее недостает, – оторваны.

Бывали молодцы и такого сорванцовского типа, что с одного вида казались страшными. Так, например, в 1775 году из Лубенского монастыря, где нетленно почивает угодник божий Афанасий, сидящий, продававший казакам за деньги индульгенции, напечатанные для него в Москве по великодушию царя Алексея Михайловича, «бежал иеродиакон Платон Савецкий, поделав значные непристойства». Савецкий приметами таков: «роста мерного, волосов черноватых, лица беловатого, взору островатого, на правую ногу хром, а говорит дерзостно и грамовато», а при том во всем цвете силы, ибо ему «лет тридцать».

В марте месяце 1776 года, 2-го числа, последовал «ордер» о многих «бежавших из епархий ростовской, крутицкой и воронежской, коим реестра прислана», но самого реестра этого в бумагах протопопа Евстафия не оказывается.

В 777 году велено разыскивать двух бежавших священников рязанской епархии Касимовского уезда Афанасия Васильева, да вятской – Иоанна Епифанова. Афанасий 50 лет, плешив, а Иоанн сутуловат, нос с перегорбом (?), ходит согнувшись, говорит шепетливо, 60 лет.

Когда «утекленца» прижимали до того, что он должен был прятаться по рощам и прилескам, то он держался все-таки поближе к монастырям, где, вероятно, находил сочувствующих питальцев и набирал там себе товарищей для бродяжества.

«778 г. февраля 8 дня», в полтавскую духовную консисторию явился митрополии ясской монах Михаил с билетом, с которым отпущен в город Киев «для свидания с свойственниками и проживал в Киево-Печерском монастыре, в гостинном доме». Его почему-то «велено было отправить в губернскую канцелярию для рассмотрения», но он 13-го февраля бежал, а 28-го августа представлен в словенскую консисторию из Великобудисского девичьего монастыря, с представлением, что он проживал близ села в лесу, который того же августа против 29 числа из консистории с-под караула паки бежал. В приметах его достойно внимания, что он «бороду и усы обрил и только что начали обрастать, и говорит тонкляво, а лет ему от роду 25». Очевидно, обритому отцу Михаилу было гораздо удобнее ютиться в роще девичьего монастыря, так как обритые мужчины легко переряживались в женщин. Его требовалось представить в словенскую духовную консисторию. (Указ дан тою же консисториею 778 г. октября 4-го дня.) К указу о сыске монаха Михаила приложен целый «реестр бежавшим», другим «бродягам духовного чина», а именно: «Суздальского уезда, села Лежнева, вдовый дьякон Иван Иванов, росту высокого, толст, лицом бел, круголиц, волосы темно-русые, кудрявые, говорит громко, 47 лет. Села Подморного поп Яков Иванов, росту большого, рыжий с проседью, шестидесяти лет. Рязанского кафедрального собора дьякон Андрей Тихонов, сын Дорошнин, именуемый себя Путинским, росту среднего, щедроват, говорит скоро, от роду 42 года. Успенского черниговского, елецкого монастыря иеродиакон Анания, росту среднего, лицом красен, читает дроботливо, поет тихо. Того же монастыря иеродиакон Платон, летами поменьше, да иеромонах Антоний, росту высоко-среднего, тонок, ходит сутуловато, глазами подслеповат, от роду например 40 лет. Черниговского Ильинского монастыря иеродиакон Евстратий, волосы рыжие, лицом красноват, мало рябоват, нос широкий, кругло-короткий, говорит громко, поет толстовато. Рыхловского монастыря эконом Епифаний, поет и читает тенора, лицом ряб, 32 лет. Того же монастыря монах Пафнутий, 30 лет, да монах Иеракс, 43 лет.

779 года монахи опять бежали группами, так что сыскивали их по одному реестру. Документ этот так и назывался: „Реестр бежавшим духовного чина бродягам“. Тут значится коломенской епархии, города Дедилова, церкви Покрова, священник Иван Семенов, 60 лет, города Балахны поп (sic) Василий Амвросиев, 60 лет, севской епархии монахи Варсонофий, поет второго тенора, да Филарет, росту большого, читать и петь знает немного, да из крутицкой епархии запрещенный к свяшенно-служению иеромонах Лука». И только что этот реестр был послан, как ко владыке пишет сначала игумения Великобудисского монастыря Марфа, что у нее убежала инокиня Антония, а за нею сейчас же жалуется игумен Нефорощанского монастыря Лукиан, что у него исчезли два монаха – Сила да Яков. Первый из них «поет тенора и легко ходит», а у второго «глаза кривые», и имеет всего 30 лет, тогда как их инокиня Антония уже в годах, – именно «имеет пятьдесят лет».

Все опять повторяется одна и та же замечательная черта, что пускающиеся в море житейское черницы берут себе в спутники чернецов гораздо себя моложе, хотя, впрочем, видно, за красотою своих кавалеров много не гонятся, ибо брат Яков имел какие-то «кривые глаза».

Денежные средства в этих случаях обыкновенно доставляли бережливые инокини.

Практику бродяг освященного сана отчасти можно видеть из указа славянской духовной консистории в алексапольское духовное правление по случаю, бывшему с некиим отцом Василием Соколовским из села Мотовиловки (1786 февр. 14). Иерей этот, как видно из указа, долго искал себе алтаря, от которого бы ему было удобно кормиться, но начальство по каким-то причинам не торопилось удовлетворять его просьбу, а отцу Соколовскому с семьею стало холодно и голодно. Тогда, истомленный неудачами, этот безместный священник измыслил себе пропитание от вольной практики, – он нашел деревеньку, где местные батюшки не успевали сделать все, что нужно прихожанам, и «стал народам требы преподавать по правилам святых отец». Которых именно «святых отец» и какие «правила» руководили в этом отца Соколовского – в указе не объяснено, но только видно, что отец Василий «преподавал народам» всякие требы, нужные ко спасению живых и умерших. Он не только крестил и погребал, что бывает неотложно надобно по болезни ребенка, или по причине разложения трупа, но также «и другие требы народам» преподавал, – и все это он делал не нагло и самовластно, а с вольного уговора с местными священниками. Выходит, он делал то самое, что ныне без всякой помехи и без запрета делается повсеместно так называемыми «ранними батюшками», т. е. безместными священниками, которые теперь беспрепятственно и свободно служат в столицах и почти во всех больших городах ранние обедни, самоличное отправление которых городских священников, очевидно, затрудняет. Теперь эта практика не только терпима, но она до той степени распространена, что в Петербурге летом, когда «настоящие батюшки» выезжают на дачи, «ранние батюшки» открыто служат даже и «поздние обедни», и зла от того никакого не заметно. Но тогда, сто лет назад, начальство смотрело на это неблагосклонно и приводило на вид синодальный указ 1774 года, коим запрещалось, «чтобы нигде из духовного чина никаких бродяг приглашаемо не было». При открытии же где-либо священнодействующих «бродяг духовного чина», их велено было сдавать в «свецкие команды, для определения, куда годны явятся, а местных священников, которые из таковых бродяг правильных священников к служению в своих церквах без архиерейского дозволения допустят, штрафовать за каждую службу по десяти рублей на богадельни».