Сергей Лукницкий - Не циничные рассказы Страница 4

...Взрыв потряс обиталище Бога. Стихли все звуки. Старинные своды покоробились. Одна из стен наполовину обвалилась, в нее ворвалось солнце. И только после боя увидели солдаты картину: перед разбитым распятием лежит дымящаяся развороченная груда металла, в которой с трудом можно было угадать немецкий танк...

- Ну как докладывать-то полковнику? - спрашивал у командира роты адъютант в конце дня, когда городок был освобожден. - Как она называлась-то?

- А пес ее знает, церковь и церковь.

- Церковь и церковь, - передразнил адъютант, - церквей в городе много, ребят поспрашай, какая?

Из ребят поблизости оказался орденоносец и минер Егор Спасибо.

- Как это какая? - хитро прищурившись, раскуривая цигарку, сказал он, как это какая? Нашего Никиты... Бакалдина, освободителя советского...

Через час адъютант излагал полковнику, держа перед собой шпаргалку, следующее:

- Отделение сержанта Бакалдина успешно провело боевую операцию. Им, в частности, разминирована церковь Никиты Освободителя. Ценности - древняя живопись - также спасенные его отделением, переходят в ведение военной комендатуры.

- Никиты Освободителя? - улыбнулся полковник, устало опершись ладонью о стол. - Ну, ну, продолжай.

- Командир отделения, - продолжал адъютант, - сержант Бакалдин геройски погиб, остановив вражеский танк. Из вещей остался только военный билет, да вот, товарищ полковник, - адъютант наконец оторвался от своей шпаргалки, еще открытки, картинки на них какие-то...

Фотограф, фамилия которого была названа в путеводителе под снимком с церковью и танком, встретил меня приветливо. По всему было видно: после моего звонка и длинных объяснений он только думал, что об этом бое, и страшно обрадовался, что имеет возможность еще раз рассказать кому-то эту, много раз пережитую им правду. Очень подвижный, старенький и голубоглазый, он суетился, переспрашивая, внимательно ли я его слушаю.

Он достал из старомодного, обшарпанного бюро эти вот самые знакомые открытки, репродукции. Я машинально взял их в руки. Даже не машинально, а в каком-то полусне. О такой удаче я ведь и подумать не мог.

На полуобгорелых картинах - Боттичелли, Верроккьо, Станционе, Делакруа.

- А вы, я вижу, живописью интересуетесь? Тогда возьмите их себе на память.

Не знаю, кто бы мог после услышанного отказаться от этих опаленных войной открыток.

И кто бы посмел после такого подарка не простить старичка-фотографа, который, когда я уже собирался было уходить, бросил мне вдогонку, что в справочнике-путеводителе это, конечно же, была опечатка.

Старик-фотограф (его имя Доренский) умер в нищете. Единственной усладой были его работы. Ему предлагали фотографировать девиц. Он отказался.

Сержант Бакалдин в том страшном бою выжил (ошибся адъютант командующего), а умер в доме для престарелых, отчаявшись увидеть своих близких.

Егор Спасибо умер от инфаркта на избирательном участке, когда ему предложили ... переголосовать.

КОГДА-ТО ПОСЛЕ ВОЙНЫ

...Прокурор, государственный советник юстиции Константин Стефанович Павлищев вышел из прокуратуры и, перейдя дорогу, успел в пыльный и горячий троллейбус как раз в тот момент, когда дневное марево дошло до своей кульминации и ярость дня стала чуть затихать.

Ему, пожилому человеку, тотчас же уступил место высокий плотный парень, и сел Константин Стефанович на то переднее сиденье, что повернуто спинкой к водителю, таким образом он волей-неволей видел все, что происходило в троллейбусе.

Работа приучила его смотреть в глаза людям прямо, хотя не всем это было приятно, потому его глаз некоторые пассажиры избегали, отводили взоры, смотрели в окна. Он и сам знал эту свою особенность, отвернулся и тоже стал смотреть в окно. Однако вскоре его взгляд остановился на сидящем напротив немолодом человеке. Заметно было его волнение. Прокурор наш встрепенулся, словно погружаясь в трясину памяти, и замелькали как в волшебном фонаре перед ним события сорок шестого года.

Быть может, малоисследованное еще современной наукой силовое поле, появляющееся вокруг человека, когда он задумывается, поглотило сразу двоих.

... Комсорг батальона Константин Павлищев с группой бойцов в числе первых форсировал Днепр. Это был его последний бой. А послали его тогда потому, что молодые бойцы его любили и шли за ним, не медля ни секунды. А дело и решали секунды. Когда у западного берега Днепра перевернулся плот и бойцы под свистящим свинцовым дождем оказались в воде и тонули, комсорг прекрасный пловец помог многим из них выбраться из воды. Все остались в живых, хотя это и бывает только в рассказах и кино, но так было...

К наградному листу нужна биография. Что ж, родился Константин на родине Гоголя, в Сорочинцах. Его отец был оперуполномоченным ОГПУ, и когда пришли однажды ночью расправиться с его семьей и с ним самим бандиты и кулаки, то он спрятал жену с полугодовалым сыном с стог сена, а сам отстреливался до последнего патрона. Но... последний патрон не понадобился. Не устояли бандиты, бежали. Оперуполномоченный Павлищев до старости носил этот патрон на брелоке для ключей, а сына своего учил быть храбрым, смелым, не бояться смерти.

И вот когда Стефан Павлищев был уже третий год на фронте, а семья его: сын, дочь и жена, - эвакуированные с Украины, жили в Сибири, нагрянуло Косте семнадцатилетие и, не спросясь матери и военкома, удрал он из дома, правдами и неправдами добирался до действующей армии. И вскоре стал комсоргом батальона с комсомольским билетом в кармане и свидетельством о спортивном юношеском разряде.

Батальон Павлищева не отступал ни на вершок. И, как сотни других таких же батальонов и полков, гнал немцев с Украины. А если вы знаете плакат, на котором изображен комиссар, поднимающий роту в атаку, то вот этот комиссар, и есть Костя. Спортивный, поджарый, он падал, обманывая пули, но мгновенно вскакивал и, махнув бойцам, поднимал их, было залегших, вперед.

...Крик "ура" оборвался в госпитале. Нет, не поведет больше Костя в бой бойцов. Пронзительная боль сковывала всю левую руку и заканчивалась прямо в сердце. Болело предплечье, и тикали где-то оставшиеся на поле боя, там, в Заднепровье, вечные часы, живые на мертвой руке.

...А троллейбус, давно застрявший в потоке машин, потрескивал от жары, и сама езда и воспоминания утомляли Константина Стефановича. Болело предплечье.

"Будет дождь", - решил он.

А тогда, в сорок пятом, когда он с матерью и сестрой вернулся на пепелище и надо было отстраивать жизнь заново, пошел он в районный комитет партии. Ему, молодому кандидату в члены КПСС, надо было найти дело по душе, сложное и ответственное, чтобы он чувствовал себя нужным как в бою.

Секретарь райкома сказал: "Поможем, в стране не хватает юристов, прокуроров, иди-ка ты, братец, в прокуратуру. Там нужны люди смелые, принципиальные, бескомпромиссные в борьбе с теми, кто мешает налаживать мирную жизнь в освобожденных от фашистских войск районах".

Самое это слово - "прокурор" - было непонятным Косте, он даже сперва было возроптал, но потом, чтобы не подумали, что он испугался трудностей, смирился, а через несколько месяцев сидел уже следователем в своем же районе. С шестисотрублевым окладом по послевоенным деньгам.

Отец с войны не вернулся, хозяйство было у них крохотное, да и мать жила в деревне, а Костя в райцентре, кое-когда с попуткой, больше гужевой, навещал он мать.

О женитьбе Костя с матерью не говорил, а она не намекала, думала, как у него - инвалида - сложится дальше жизнь.

Но однажды Костя навестил ее не один и приехал не на машине и не на телеге, а пришел пешком за двадцать верст, держа за руку румяную девушку.

На свадебном столике были горилка, картошка, кое-какие овощи. Костя на свою свадьбу пришел последним и вынул из старой солдатской вещевой сумки редкое по тем временам лакомство: целую буханку хлеба. Буханка в те годы на рынке стоила двести рублей...

- Хлеба бы не забыть купить, - подумал Константин Стефанович и снова повернул лицо в сторону сидящего напротив него человека. Тот, не отрываясь, разглядывал Павлищева. И его лицо еще раз показалось Константину Стефановичу знакомым, только если и видел он его когда-то, то очень давно, и тогда оно было без морщин.

... Прокурор района, где работал Павлищев следователем, сидел в своем кабинете и курил одну папиросу за другой. Собственно, кабинетом его апартаменты назывались условно. Перегороженный листом фанеры угол комнаты со столом. На столе лежала толстая папка, на которой было написано: "Дело по обвинению Василия Игнатьевича Кузнецова", а чьей-то рукой довоенной давности надписано поперек: "Кличка - "Кузнечик", дважды судимый". Папку эту только что принесли ему из милиции. Кузнечик совершил новое преступление.

Поручить это дело прокурор мог только следователю Павлищеву. И хотя следователь был молод и неопытен, а преступник - матерый, другого следователя у прокурора не было.