Проводник - Алёна Митрохина Страница 4

– Нет, что ты, Мячик, – обняла сына Рая, мгновенно беря себя в руки. В ситуациях, когда дело касалось благополучия и комфорта Мячика, она умела становиться собранной, сосредоточенной, даже деловой.

– Принеси мне телефон, сынок, – командовала Рая, – нужно вызвать скорую, папа плохо себя чувствует, ему нужна помощь. А еще давай позвоним бабушке, она посидит с тобой, пока папу будут осматривать врачи.

«Нет! – заметался по тесным антресолям Родион, что-то задевая и роняя, – Еще этого не хватало!». Родины родители жили в соседнем подъезде, и, конечно, именно его маму, Мячикову бабушку, намеревалась вызвать на подмогу жена.

– А можно я тоже буду осматривать? – спросил сын, в последнее время мечтающий стать хирургом. – А его будут оперировать? Или только слушать? А укол ставить будут?

– Ну что ты, Мячик! – жена погладила Мячиковы мягкие, пшеничного цвета, вихры. – Зачем его оперировать? Папа же не ранен.

– Там кто-то есть, – вдруг спокойно сказал сын, показывая на потолок, – слышишь, мама?

Родион замер, скрючившись среди старых пыльных вещей, чьи очертания едва проступали в темноте закрытого пространства.

«Зачем она оставила эти антресоли?» – закипало возмущение. – «Такой шкаф отгрохала, за каким чертом нужны эти полки?»

И действительно, в недавно отремонтированной квартире все сверкало и радовало глаз новизной, старая обстановка была безжалостно изгнана, и на квадратных метрах серийной многоэтажки вдруг оказалось свободное место. Чтобы вместить то, что раньше хранилось в многочисленных шкафах, шифоньерах и комодах, Рая сделала на заказ знатный шкаф-купе, для которого специально была снесена стена между коридором и комнатой, и в образовавшееся пространство, напоминающее модные теперь студии, не без вкуса и весьма гармонично вписался новый предмет мебели.

Для чего с таким огромным шкафом – точно купе, хоть полку вешай и столик ставь! – Рая сохранила древние, еще с первого ремонта, антресоли под потолком, Родя не понимал. Места в шкафу было предостаточно, но Рая, отрезав привычное «Много ты понимаешь!», наклеила на антресольные дверцы остатки обоев, покрывавших коридорные стены – задекорировала, и убрала туда Родины сокровища, перевезенные им из родительской квартиры: советский проигрыватель виниловых пластинок «Электроника-стерео» с треснувшей прозрачной крышкой; сами пластинки, по большей части поцарапанные и заигранные; фотографии Родионовых школьных лет; и альбомы времен художки, брошенной через полгода обучения по причине бесконечного штрихования простым карандашом теней и полутеней вместо рисования шикарных авто и женщин, которое и хотел освоить Родя, поступив в районную школу искусств.

Сокровища были складированы женой в одной ей известном порядке и категорически запрещались к извлечению. Рая не уступила даже Мячику, которому как-то захотелось послушать пластинки и посмотреть папины рисунки. «Нет, – отрезала суровая Рая, – нечего всякую рухлядь в чистоту тащить, нет, нет и нет!». Впрочем, вскоре сын утратил интерес к отцовским реликвиям, а Родя, когда супруги не бывало дома, залезал на стремянку и, открывая обклеенные обоями дверцы, всматривался в пыльную темноту, но ничего не видел. Тогда Родион как можно дальше вытягивал руку, пытаясь наощупь определить, где что стоит, пока однажды не наткнулся на треснувшую, с острым краем крышку «Электроники» и пребольно порезал палец. Засим антресольные изыскания он оставил раз и навсегда.

Внизу жена уводила сына в сторону кухни, нашептывая ему на ушко что-то успокоительное и ободряющее, видимо решила, что ребенку от испуга при виде полуживого отца померещилось невесть что. Разве могла она предположить, что Мячик на самом деле видел отца, висящего под потолком и наблюдающего за ними сверху? Но Родион почему-то не сомневался – сын видел!

Воспользовавшись тем, что в коридоре временно никого не оказалось, Родион с удовольствием потянулся так, что захрустели затекшие руки и ноги (при этом расставленные в стороны конечности свободно прошли сквозь стенки и дно антресолей), распрямил затекшую от неудобного сидения спину и огляделся. В теперешнем его состоянии оказалось, что степень освещенности совершенно неважна, он прекрасно видел все содержимое квартирного чердака, заметил и рассыпавшиеся пластинки, сверху – винил с мутно-синего цвета конвертом, надпись «Владимир Высоцкий. Песни разных лет» – видимо, их он и задел в своих истеричных метаниях. Как маленький ребенок, добравшийся наконец до вожделенных предметов, Родион старался поудобнее устроиться в тесноте, предвкушая, как будет перебирать свои сокровища. Но только он уселся, комфортно вытянув длинные ноги, как услышал знакомое шуршание за стеной.

Это шуршание сводило их с Раей с ума. Шуршание, а скорее царапанье или поскрёбывание раздавалось из соседней квартиры ежедневно, в одно и то же время – 22:30, как по расписанию, хоть часы сверяй. Звук доносился со стороны стены, вплотную к которой стояла их с женой кровать, даже не кровать – ложе: Рая любила все монументальное. Капитальное строение, с вделанными в спинку псевдохрустальными бра в «богемском» стиле, провода которых были утоплены в стену, передвинуть, а тем более перенести в другую комнату, было невозможно.

Каких только предположений по поводу назойливого звука не строили муж с женой: от того, что соседка проводит ежевечернюю уборку (иногда казалось, что метут жесткой щеткой) до того, что в доме живет барабашка (домовой, бабайка, призрак и прочая мистическая нежить). Но к единому мнению супруги так и не пришли. И вот Родиону выпала возможность собственными глазами увидеть, кто (или что), производит шум, при этом самому не будучи замеченным.

Недолго думая, Родя поднялся и, словно в масло, вошел в общую с соседями стену.

Оказалось, что соседи произвели перепланировку и общая стена, по первоначальному замыслу имевшая на каждой из сторон по одинаковой комнате, имела исходную спальню только с Родиной стороны, а со стороны соседей – что-то вроде холла, плавно переходящего в общую, судя по плазме на стене и огромному дивану напротив, комнату. Телевизор и свет были выключены, что совершенно не помешало Роде разглядеть источник шума.

У стены, той самой, что граничила с их спальней, яростно, почти остервенело, копался в лотке большой серый кот. Родион кошек особо не жаловал и ничего в них не понимал, но кот был самого простецкого кошачьего образа – пушистая серая шерсть, лохматый длинный хвост, уши торчком, нос-треугольник. Словом кот как кот, разве что чуточку полноват. Кот, казалось, Родиона не замечал, все его силы и внимание были отданы содержимому лотка, наполненному специальными мелкими камешками, призванными впитывать кошачьи жидкости мгновенно и без запаха. Кот скреб по дну ящика, как в экстазе – в одном темпе, в одном звуке, безостановочно.

«Гребаные камни!» вдруг услышал Родион и вздрогнул от неожиданности. Грубые