Идолы и птицы - Арти Зенюк Страница 4

Прогулка наполнила меня новыми звуками, цветами и запахами. Я, как ребенок, взахлёб впитывал происходящее, всё новые и новые слова обозначали вновь приобретенные мной предметы и процессы. Мир все стремительнее удалялся от прямоугольного, в нейтральных тонах, и наливался красочным многообразием. Конечно, чувство, что ко мне всего лишь возвращается утраченное мной ранее, немного смазывало всю прелесть приобретений, но это всё равно было восхитительно. Ведь то, что я знал ранее, ко мне приходило не сразу, мне всё выдавалось постепенно, с каждым годом жизни – а сейчас я получаю знания почти мгновенно, и для этого мне достаточно лишь взглянуть на предмет. Будь у людей такая способность приобретать новые знания, наш мир изменился бы кардинально за считанные дни. Но, увы, всё окружающее меня просто вяло пульсировало, следуя законам серой пустоты, а я пока лишь забирал своё.

В таком ритме прошло несколько дней, я почти освоился в своем теле. Меня посещали позабытые ранее эмоции, вспоминались разные вещи. Так, взрыв эмоций вызвали вернувшиеся на третий день вкусовые ощущения. Оказывается, принятие пищи – не только заправка своего организма топливом, но и очень приятный процесс, приносящий яркое чувственное удовлетворение. Как всё-таки здорово, что природа совмещает жизненно необходимые для нас вещи с позитивными эмоциями! Также очень понравился душ, вернее, вода и контакт с ней. Хотя насчет воды осталось больше вопросов, чем ответов. Если обычные предметы словом, их обозначающим, сразу раскрывали свою суть, то понятие «вода» не подразумевало ничего определенного. Ровным счетом ничего конкретного также не несло в себе слово «телевиденье», хоть и вызвало совершенно противоположные воде эмоции. Я познакомился с тем черным прямоугольником в своей светлой палате ещё вечером первого дня, когда медсестра, сменившая вечером Марту, показала мне, как им пользоваться. При всем обилии сведений, которые он выдавал, у меня сложилось весьма однозначное неприятное впечатление как от самого предмета, так и от стиля подаваемой им информации. Мне всё же приходилось им пользоваться в свободное время, так как пределы больницы ограничивали возможность многое увидеть, но нагнетающая манера всё преподносить однобоко, вечные повторения и постоянные фальшивые нотки однозначно говорили о нездорово искажённой реальности, транслируемой этим предметом.

Постоянно слоняясь туда-сюда, я изучил каждый закоулок больницы. Бейджик, так любезно предоставленный мне Мартой, не потребовался. Я с первого раза без труда нашел свою палату. Как оказалось позже, у меня чуть ли не самые лучшие условия проживания в данной клинике. Были палаты, в которых пациенты ютились по нескольку человек, и брокколи им не приносили. Но мой отец позаботился об улучшенных условиях для меня. Также я узнал, что находился в передовой клинике, специализирующейся на изучении головного мозга, причем не только занимающейся лечением, но и ведущей другую обширную деятельность в данном направлении. Нынешнее мое состояние было вызвано как раз операцией на мозге, которую успешно провел блистательный доктор Шмидт. Я всё так же не помнил своего прошлого. Хоть мои знания касательно многих вещей были восстановлены, то, что я не знаком с самим собой, изрядно выбивало из колеи. Я больше напоминал машину, бесстрастно поглощающую информацию и не испытывающую никаких сложных чувств, так свойственных нормальному человеку – кроме, быть может, уже порядком притупившейся радости познания. Это делало меня неполноценным, и мой холодный ум злился от осознания своей неполноценности.

Однако приятное случилось неожиданно. Вечером четвертого дня после ужина одна из медсестер, забирая посуду, случайно выпустила из рук тарелку. На моих глазах та медленно приземлилась на кафельный пол и вдребезги разлетелась на мелкие кусочки. Очень странно: звук был достаточно громким, больше напоминающим выстрел, а стеклянная тарелка не разбилась на осколки, а рассыпалась на мелкие кристаллики почти правильной формы, почти взорвалась. И вместе с взрывом, в то же мгновение, ушла пелена незнания своего прошлого. Я вспомнил. Вернулось всё и сразу: от обрывков совсем детских воспоминаний до запаха в операционной перед наркозом. На глаза накатились слезы, в горле образовался ватный ком. За одно мгновенье из расчетливой машины, собирающей данные о формах, цветах и процессах, я превратился в человека. В того, кем становишься только тогда, когда проживаешь свою жизнь, совершая ошибки и принимая собственные решения в многообразии выборов. Это мощное чувство было похоже на прыжок с горки гигантского аквапарка, где поначалу испытываешь практически свободное падение, плавно переходящее в скольжение, а заканчивается всё ударом о воду. Правда, ударом хоть и жёстким, но очень приятным, не вредящим твоему телу, а только выбивающим из тебя бурные эмоции. Ещё одно предназначение воды. Немудрено, что я не мог её определить как объект, ведь она так многолика! Шум водяных пузырей в ушах медленно стихал, и сквозь него стали пробиваться слова.

– С вами всё в порядке, господин Мергель?! Вы меня слышите?

Передо мной стояла побледневшая медсестра с перепуганным лицом и трясла меня за плечи. Я словил себя на мысли, что с трудом дышу, руки и ноги напряжены до судороги, а сам я смотрю в одну точку уже какое-то время. У дверей показались ещё одна медсестра и дежурный врач. По всей видимости, женщина, разбившая тарелку, первым делом позвала на помощь, нажав кнопку вызова. Меня усадили на кровать.

– Что произошло? – спросил врач суровым, немного напряженным голосом медсестру, внимательно меня разглядывая.

– Я случайно уронила тарелку, а он весь всполошился. Это небьющееся стекло, а тарелка как будто взорвалась, а не разбилась! – оправдываясь, забормотала та.

Врач укоризненно посмотрел на нее.

– Приберите пока. Мы сейчас разберемся, – он перевел взгляд на меня и спросил: – Вы меня слышите?

Но к тому времени, как врач обратился ко мне, я уже отошел от приземления с горки аквапарка, и чувствовал себя готовым к новым аттракционам.

– Да, все в порядке. Похоже, ко мне вернулась память. Только почему-то я отреагировал на осознание своей личности довольно странно.

– А, так дело в этом! – Лицо доктора смягчилось, «провинившаяся» медсестра тоже выдохнула с облегчением. – По-видимому, резкий звук спровоцировал возвращение памяти. Хотите, чтобы я сообщил вашим родным?

– Да, конечно! Мне не терпится с ними увидеться!

Доктор и вторая медсестра ушли, и в палате осталась только «виновница» всего переполоха, прибирающая стекла. Совсем молодая, похоже, она только недавно начала здесь работать.

– Вы не волнуйтесь, теперь о вас станут говорить как о профессионале, умеющем возвращать людям память, – обратился я к ней.

Она натянуто улыбнулась.

– Или как о няньке, умеющей разбить небьющуюся посуду на глазах у пациента.

Я был студентом-медиком, умению успокаивать и врачебной этике нас обучали на отдельной дисциплине. Потому я напряг память,