Алька. 89 - Алек Владимирович Рейн Страница 4

чем его родители, и если при этом он успевает следить за собой, то честь ему и хвала, а тут две грымзы хотят закрыть ему дорогу к знаниям, а это в корне противоречит политике партии и правительства. Наш безвременно ушедший вождь старик Крупский ведь завещал нам учиться, учиться и учиться, а это что ж, две сучки крашены дорогу к свету яркому представителю передового класса закрывают, где же тут марксизьм? Но она, как заместитель секретаря парткома завода, обратится в бюро райкома района, в котором эта, с позволения сказать, школа расположена, чтобы партия разобралась, по какому праву пытаются закрыть дорогу к знаниям рабочему пареньку.

Отбила Коляху, и нечего тут.

Я, придурок, раз его обидел, не со зла, так, по скудоумию. По молодой безбашенности мы завели привычку стрелять друг в друга винтиками из медных трубок. Технология была простая. Каждый отпилил себе медную трубочку внутренним диаметром миллиметра четыре и длиной сантиметров двадцать, подобрал пригоршню винтов, чтобы его шляпка входила в трубку поплотнее, и понеслось: вставил винтик в трубочку, поднёс к губам, дунул, винт летел, мама не горюй, попадёт, не обрадуешься. Стреляли тайком друг в друга, после выстрела по возможности прятались за станок или колонну, чтобы оппонент не знал точно, откуда идёт стрельба, попадали, если получали сами, ойкали, потирали больное место, ржали друг над другом, всё было путём, но однажды мне попала труба побольше диаметром, эдак раза в полтора, и длиной сантиметров пятьдесят. Я с простой душой подобрал нужный винтик, зарядил, дунул и спрятался за колонну радиально-сверлильного станка, я как раз работал на нём. В следующее мгновенье раздался грохот от удара по станку массивной болванки. Выйдя из-за колонны, увидел уходящего Коляна, державшегося одной рукой за голову. Поначалу я даже не пошёл за ним, мне показалась его реакция чрезмерной, пулялись до этого, и ничего, чего так психовать, но Колька всё не приходил, пошёл его искать. Нашёл в раздевалке, он сидел на полу, обхватив голову окровавленными руками, и плакал. Стал пытаться посмотреть, что у него с головой, но он обматерил меня и не давался глянуть на его бестолковку. Когда мне удалось оторвать его лапищи от башки, увидел, что на темечке у него дуется приличная шишка, вдобавок имеется изрядное рассечение, течёт кровь. Я потащил сопротивляющегося Коляна в здравпункт к матери. Ушибы, переломы, порезы, травмы были для неё, как фронтовой медсестры, делом пустяковым. Продезинфицировав ранку, она положила на неё ватку с какой-то мазью, забинтовала голову, поставила укол от столбняка и написала справку для мастера. А Кольке сказала: «Мастеру скажешь, что у тебя рассечение и подозрение на сотрясение мозга и до воскресенья ты работать не сможешь, но в журнал травматизма я тебя не внесла». Все заводские здравпункты вели журналы травматизма, куда должны были вносить сведения обо всех заводских травмах. Сведения эти она каждый месяц должна была передавать в поликлинику, и так по цепочке. Если уровень травматизма был высок, могли завод снять с соцсоревнований или прислать комиссию по проверке и прочее. Здравпункт являлся структурой районной поликлиники, но заводское начальство старалось ладить с заведующими здравпунктов, как, впрочем, и заведующие с заводчанами. В цех Колька летел на крыльях, я, поспешая за ним, всё извинялся, Колян сгрёб меня, глянул сверху вниз и великодушно сказал: «Да ладно, чего с тебя, дундука, взять, трубу такую взять удумал». Посмотрел на мою кислую рожу и добавил: «Не горюй, всё ведь хорошо получилось, два дня гулять буду на халяву. А хочешь, я тебе дуну в башку, тоже погуляешь пару дней». Мы заржали, обнялись, и дружба наша покатилась дальше.

Дело шло к Новому году, праздник этот для многих один из самых любимых в году, а для меня вдвойне, тридцать первого декабря у меня день рождения, мне исполнялось шестнадцать лет. В двадцатых числах мама сказала мне, что моя двоюродная бабушка – баба Роза – хочет вручить мне подарок на день рождения, и для этого я должен приехать к ней. У бабы Розы не было своих детей, и в моём детстве частью своей нерастраченной материнской любви она одаривала меня. С ней связано одно из моих дорогих ранних детских воспоминаний: баба Роза, посадив меня к себе на шею, бегает по лужайке на даче в Удельной и заливается счастливым смехом, у меня захватывает дух от высоты, она была рослой женщиной, и какое-то полное, нескончаемое ощущение счастья и доверия, которое бывает у детей, находящихся в руках любящего их человека. Сказано – сделано, я собрался ехать, но под каким-то благовидным предлогом одного меня мама не отпустила, думаю, ей было очень интересно, что такого мне подарит баба Роза.

Двадцать девятого декабря мы с ней доехали на девяносто восьмом автобусе до проезда Серова (ныне Лубянский проезд) и минут через десять звонили в звонок двери, выходящей на Ильинский сквер, напротив Старой площади. По сложившимся правилам тех времён, каждой комнате коммунальной квартиры соответствовало определённое количество звонков и у входной двери бывали таблички с указанием фамилий проживающих и цифрой, указывающей на то, сколько раз нужно звонить. Я уже бывал в этой коммунальной квартире, располагавшейся на первом этаже старинного дома, имеющей отдельный вход непосредственно с улицы, баба Роза занимала там небольшую комнату. Дверь открыла баба Роза, провела нас в комнату, сама прилегла на кровать, у неё были больные ноги, предложила нам присесть. Мы сидели на стульях, мама ближе к столу, я чуть сбоку, прямо напротив её кровати, они о чём-то беседовали, а бабулечка моя двоюродная всё глядела и глядела на меня. Потом, прерывая разговор с мамой, она спросила меня: «А у тебя уже есть девушка? А кем ты хочешь стать, о чём ты мечтаешь?» И девушки-то у меня не было, и мыслей у меня было, как у героя Исаака Бабеля: об выпить стопку водки, об дать кому-нибудь по лбу, и больше ни об чём. Про отсутствие девушки я сказал правду, постоянной девушки у меня не было, про мечты соврал, чтоб не огорчать бабуленьку, она вракам моим явно не поверила, но и не стала морализировать. Через полчаса села на кровати и сказала мне: «Ну иди ко мне, расцелую тебя». Я подошёл, нагнулся, баба Роза чмокнула меня, сказала: «Поздравляю тебя, Алька, будь молодцом. – Потом достала из кармана халата приготовленную купюру в пятьдесят рублей и произнесла: – Купи себе, что хочешь сам. – Повернувшись к матери, добавила: – Надя, пусть он купит себе что захочет». По тем временам это были очень приличные деньги,