Право на одиночество. Часть 1 - Сергей Васильцев Страница 4

Я переживал тот период ломки, когда, хотя и прикрытое задорным апломбом и залихватскими прибаутками, но все еще детское мое существо (пусть будет это слово) теряло свою идеалистическую оболочку. Может быть и поздновато, но все же лучше, чем … Обойдемся без вульгаризмов. Тело требовало свое. Жизнь должна-таки продолжаться. В это время лучшее, что можно придумать, позволить событиям происходить самим по себе. И они сделают свое дело. Обязательно сделают…

Потом я лежал рядом с Ольгой и тихонько водил кончиками пальцев по мочке ее уха, шее, округлостям тяжелых грудей, еще напряженному животу и думал, что если у человека есть ТАКОЕ, то ему больше, собственно, в жизни ничего и не нужно. Какое это «такое» – определению не поддавалось – сводилось к набору слов: это тело, которое лежит теперь рядом; это ощущение, что ты кому-то действительно необходим, и этот кто-то практически полностью заслоняет собой всю остальную серую и даже цветастую жизнь. Но слова – это только слова, скорлупа которых делает невозможным добраться до подлинного содержания… Первая любовь? Первая любовь – вера, выросшая из обоюдной неуверенности… Смысл тонет в изгибах моих рассуждений. Был – и нет… Только ощущение, возникшее тогда, сводило к нулю любые логически обоснованные потуги добиваться собственной значимости. Все они разбивались о такой простенький вопросец: «А что еще нужно?»

– 

Вот ты какая… – говорил я.

– 

Какая? – шептала мне на ухо Ольга. Я пытался подобрать слова. Не находил и бормотал что-то вроде:

– 

Неумолимая…

– 

Почему? – удивлялась она.

– 

Не знаю, – чистосердено признавался я и лез целоваться.

– 

Черт-те что! – ее смех заливал мои уши.

Начисто счастлив? Бывает? – Да!

Вероятно, это состояние не может продолжаться долго. И не бывает обоюдным. И можно найти тысячи причин почему. Каждый движется по жизни с собственной скоростью. Но речь сейчас не об этом. Тогда существовало чувство, ради которого стоило жить, как бы напыщенно это не прозвучало. Чувство. Почему бы и нет? Потом оно уходило и возвращалось, но связанное уже с другими женщинами и без того катастрофического ощущения первого раза. Но пока мы были еще вместе, и будущее существовало в самой радужной оболочке. Было время понадежнее сжиться друг с другом, чтобы потом больнее потерять. Время еще было…

Мы искали любые укромные уголки. Мы суетливо наслаждались друг другом. Приятели забавлялись этим моим сумасшествием, но давали ключи от своих квартир, если родителей вдруг не оказывалось дома. И ведь мне, как ни странно, сейчас даже не вспомнить где, когда, как… Я просто ничего не видел вокруг. Так продолжалось около года… Потом она вышла замуж.

– Любовь приходит и уходит, – было сказано в ответ на мою совершенно идиотскую истерику.

Что ж, теперь я с ней совершенно согласен. Но тогда! Может быть, тогда я и начал сочинять мои рифмованные излияния. «Вир-ши» – что-то от исковерканного соверши. А совершать уже нечего. Видимо, выпустить пар по-другому и невозможно. «Последний клапан», – так сказать. Как иначе не делать трагическое лицо и не бросаться и сторону, увидев ее, идущую по коридору? Слава Богу – не бегущую по волнам. Такая вот была история. Где мораль? Морали нет, но я ведь и не герцогского роду.

Потом она родила ребенка. И пропала на год в академическом отпуске. И когда я увидел ее снова, ноги уже не дрожали. Банально? Пусть. Мы банальны уже потому, что родились от женщины. И ничего с этим не поделаешь. Более того – от нее же мы родим и своих детей. Из того самого чрева, которое сотни раз выплевывало меня из своей пасти, пока мне не выпало стать собой теперешним.

Правда и в том, что, хотя все в жизни и повторяется, ни к чему два раза наступать на одни и те же грабли. И с тех пор отношение к женской привязанности – к собственной привязанности к особам женского пола – у меня несколько изменилось. Я стал глядеть на них заведомо подозрительно. Пробавлялся мимолетными развлечениями. Если изредка и возникала с кем-то взаимная симпатия, то стоило даме заикнуться о превратностях одинокого холостяцкого быта и уютном семейном гнездышке, я тут же терялся. В смысле отчаливал, рубил швартовы, исчезал в тумане – насовсем, если и вспоминая иногда нежные глазки или стройные ножки, то ни за что не позволяя себе к ним возвращаться.

А к самой Ольге любовь, видимо, так больше и не пришла, что не помешало ей отменно закончить институт и оказаться нежданно, негаданно на нашей кафедре. И к моим исследованиям прибавилось еще одно – что же в этой молодой, породистой женщине заставило восемь лет назад так круто съехать набекрень мои мозги?…

… Застолье продолжалось. Стало жарковато. Я стащил пиджак и ослабил поднатерший шею галстук. Потом вылез из-за стола и наложил руки на тело своей партнерши. Миша Шуфутинский проникновенно хрипел про третье сентября и его последствия. Музыка соответствовала. Замедленно кружились разномастные пары. И было хорошо и уютно прижимать к себе гибкое, податливое тело и не думать ни о чем. И запах духов – такой тяжелый и изысканный – скорее всего «Злато скифов» – внушал состояние почти ностальгическое…

– А помнишь, как нас с тобой как-то на лугу в Павловске собака разнюхала? Она так лаяла, бедная, – Ольга очень тонко рассчитала вопрос, и я чуть было не сломался.

– У меня на этом месте амнезия.

– Значит, помнишь…

– Если ты думаешь, что твое существование в этом мире кто-то из знакомых может безнаказанно оставить без внимания, то ты сильно сомневаешься, – пришлось сказать заведомую глупость и улыбнуться в придачу. Улыбка часто приходит на помощь в самых безнадежных ситуациях. Но сейчас ничего такого не было. И я продолжал, опережая ее следующую фразу:

– Не думаю, что стоит разыгрывать на публике мелодраматическую сцену. Лучше уж будем друзьями, хотя это и невозможно.

– Почему? – в ее глазах появился вопрос.

– Я не говорю о нас с тобой. Просто невозможно между мужчиной и женщиной. Слишком разные они … м … люди.

– То есть, когда кончается любовь, не о чем больше говорить?

– Когда любовь кончается, действительно, говорить больше не о чем. Если она кончается, – втянув ее в дискуссию можно было немножко расслабиться. – И не обязательно любовь. Привязанность и прочая всякая чепуха.

– Чепуха? По-твоему, в жизни кроме инстинктов ничего стоящего больше и не существует, – Ольга даже слегка запуталась в последних словах. Она убрала со лба выпавшую прядку и заправила свой мизинец под воротник моей рубахи.

– Может