Еврейская нота - Михаил Иосифович Веллер Страница 4

Общество относилось к провокациям индифферентно, пока не созрело для гладиаторских боев:

– Марик, да дай ты ему! Ты ему дашь.

Седьмой отряд, соответственно, убеждал в победе Дудика.

Итак, назначили время после мертвого часа. На большой поляне в лесу, окруженной кустами.

Болельщики выстроились двумя подковами и напутствовали своих бойцов навстречу друг другу. Дудик смотрелся выигрышнее и улыбался. Марик был напряжен.

Мгновенно выяснилось, что Дудик быстрее, но Марик сильнее и злее. Его превосходящая масса не оказалась пассивной. Кулаки Дудика попадали в цель без видимого эффекта, а Марик бухал по нему гулко, как по мячу. Дудик стал улыбаться криво. Он отлично приседал под удар в голову, но когда выпрямлялся – как раз получал в живот. Марик стал распаренным, оскаленным и пробивал его защиту только так.

Дудик уже только защищался и пару раз качнулся, когда его сторона закричала, что пора на полдник. Мы закричали, что вот через минуту Марик его добьет, да и хрен с ним, с полдником. Те обещали, что после полдника продолжим.

На полднике Марик сидел красный и потный, а Дудик опять иронически улыбался и выглядел как ни в чем ни бывало. Но после полдника его сторона заявила, что дрались вничью, а Марик нечестно бил Дудика в живот.

– Что нечестно! – орал Марик, уверовав в свои силы изуродовать Дудика. – Пошли додеремся!

Дудик улыбался и смотрел в сторону, оказавшись как-то в заднем ряду.

На том и кончилось. Марика никто не трогал. Свой. Утвердил себя. Дудик никогда не оказывался поблизости. Он не знал, что Марик любил драться. Просто он боялся родителей, если исключат за драку из лагеря.

Ломка стереотипа. Еврею не подобает. Кто ж знал.

Русский второгодник и еврейский друг

Во втором классе я зимой болел и за неделю подробно вылепил из пластилина очень красивый самолет: зеленый, с красными звездами, а снизу голубой; остекление кабины было сделано из кусочков прозрачного целлофана конфетной обертки, а внутри сидел крошечный летчик в шлемофоне. Второклассник Доронин, проходя мимо моей парты, смял его в кулаке. Мое рыдание его смутило, он не имел в виду ничего такого худого: вообще я не плакал никогда. И когда с началом урока учительница озаботилась моим горем, Доронин каялся, что нечаянно, и предлагал помочь исправить. Он был совершенно нормальный пацан, ну просто учеба не шла.

Это я к тому, что когда классе уже в шестом друг Марик Лапида украдкой спихнул со стеллажа на пол картонный полигон с моей пластилиновой техникой – танки, бронетранспортеры, самолеты и даже санитарная машина, внутри которой лежали на носилках раненые – все сильно помялось!.. – он сделал это куда как намеренно и без всяких раскаяний. Причем свалил на своего отца, у нас гости были, и закатил ему обвинительную истерику. Через несколько лет, уже из разных частей страны, мы случайно пересеклись – и он признался: это он сбросил. Завидовал. Не умел так.

В Кейптаунском порту

В лагере мы обязаны были петь пионерскую песню «Взвейтесь кострами, синие ночи, мы пионеры, дети рабочих». Мы ее ненавидели.

Ребята собрались со всего Забайкалья, и кто-то понахватаннее, читинский, знал такую замечательную песню: «В Кейптаунском порту, с пробоиной в борту, “Жанетта” поправляла такелаж…» В песне ликовала мечта и свобода: там пили и дрались, трещали узкие юбки и лилась кровь, и бесшабашные суровые моряки бороздили дальние моря и гуляли в портовых тавернах. Кто раз услышал, как в другом отряде пели эту захватывающую романтику – искал переписать слова. К концу срока она звучала гимном из всех корпусов.

Я привез ее домой в Борзю и научил своего друга Витьку Соловьева, а потом еще нескольких из класса. Летом мы с учительницей географии пошли в многодневный поход, человек двадцать из трех классов. Ночевали в палатках, а трижды – в деревнях, и там давали пионерские концерты. А перед концертом, за углом на завалинке или на траве, для души исполняли c аморальным энтузиазмом «В Кейптаунском порту» – под рев походного баяна. Боре-баянисту, из класса старше, мы напели, он сказал: «А, так это ж “Бабушка”» – и с ходу подобрал мелодию.

Это стала наша любимая и единственная неофициальная песня; не считать же похабные неуклюжие куплеты.

Понимаете, в те времена, до магнитофонов, не говоря о прочем, песня могла быть только официальной. Которая звучала по радио. Или входила в сборники песен для школьников и для художественной самодеятельности. Все. А барды начали появляться только в Москве и Ленинграде, но остальная страна этого даже не знала. «В Кейптаунском порту» была отдушиной, протестом, неофициальной и неподцензурной, и это чувствовалось запретным и интимным.

…Полвека спустя, в эпоху Интернета, мне подумалось вдруг, почудился некий легкий-легкий, малый-малый смысл в том, что в Борзю, своим друзьям и одноклассникам, а потом по деревням (местные пацаны завидовали и переписывали слова) эту песню принес именно я.

Эту песню – «Бай мир бисту шейн» – написал в 1932 году американский еврей, российский эмигрант Шолом Секунда – для нью-йоркского мюзикла на идише. Переведенная на английский и ставшая всемирным хитом в исполнении сестер Эндрюс, она дошла и до Леонида Утесова, который смастерил на мелодию русский текст «Старушка не спеша дорожку перешла» и исполнял со своим легендарным джазом. В этой обработке ее услышал и ленинградский школьник Павел Гандельман и написал на мелодию свой текст «В Кейптаунском порту» – с бесчисленными вариантами какового текста песня и разошлась в народе безымянно.

Евреи Секунда, Утесов и Гандельман. Так еще я тут с внедрением их творчества в среду русского народа Забайкалья. Почему я?!

Комсомол

В комсомол я горел и вступил сразу, как только исполнилось четырнадцать лет. В седьмом классе. Стояла весна 1962 года. Это был пик исторического оптимизма советского народа. Гагарин в космосе, советский вымпел на Луне, впервые в истории – фотографии обратной стороны Луны! ракета на Венере! Кубинская революция, Братская ГЭС, отдельные квартиры, «Голубой огонек»! (Анекдоты про Хрущева и Ленина – свободно!..)

Однако школьное начальство постановило, что прием в комсомол будет осенью, группой из обоих параллельных классов, уже восьмых. Организованно. И это возмущало меня страшно. Что значит «организованно»?! Это личное, по убеждению, индивидуально! Что-то в кино мы не видели и в книгах не читали, чтобы в комсомол принимали «группой, организованно». Заявление, желаю в первых рядах, взволнованный голос и горящие глаза, старшие товарищи доверяют и поздравляют, вручая комсомольский билет!

Наверное, кровь еретиков и вольнодумцев дала себя знать. Я отправился в школьный комитет комсомола брать рекомендацию. Мне удивились и поотговаривали: к чему спешка? Осенью человек пятнадцать-двадцать лучших примут организованно… Я волновался. Они переглянулись.