Текст в большом городе - Егор Букин Страница 4

Солнце заливало светом всю кухню. Где-то за окном насмешливо каркала ворона, видя, как я порезал палец. Гудел холодильник. Я закурил, присев на подоконник и уставившись на серый дом напротив. Накатило странное чувство, которое испытываешь в тот момент, когда книга, полная чувств и переживаний, дописана. Когда понимаешь, что та идея, которую вынашивал в голове на протяжении месяца или шести месяцев и из которой постоянно вырастали все новые и новые мысли, наконец записана в достаточной степени полно. Когда больше нет тех дум, из-за которых неудобно спать. Когда постоянные записи и их обдумывание кончились.

Докурив, я с легкой улыбкой отправился спать. Сегодня долгожданный выходной.

Во сне я видел золотую лестницу, возвышавшуюся до самых небес. Вокруг были десятки – если не сотни – таких же лестниц, но все они были короткими и как будто уже посещенными мной. Я посмотрел на светлое небо, щурясь от солнца, и, улыбнувшись, поставил ногу на первую ступеньку.

Как только я начал писать, что-то во мне изменилось. Да, я все так же хожу на работу, все так же слушаю этих людей, от которых меня воротит и среди которых я лишний, но теперь я верю, что творчество – способ вернуться к настоящей жизни. Я мало-помалу начинаю обретать свободу, начинаю верить в то, что совсем скоро исчезнет эта бесполезная суета и останется лишь творчество, которым я смогу жить. Совсем скоро жизнь начнется с чистого листа. По крайней мере, мне так кажется.

Но я все свое время провожу рядом с ним, Мне все другие дела надоели. Мне кажется, что это мой дом. Мне кажется, что это мой друг…

Пришел приказ задержаться из-за болезни моего коллеги. Интересно, а смогу ли я хоть когда-нибудь почувствовать себя полноценным, свободным человеком?

Я сидел в автобусе, устало прислонившись лбом к стеклу. Колени до боли упирались в переднее сиденье. За окном уже было совсем темно. Луна безразлично плыла по темному небосводу, проходя через разорванные облака. Местность то светлела, обнажаясь строениями, то незаметно и сразу темнела. Я почувствовал, как тяжелеют веки, как звуки становятся все дальше и дальше.

Мне снилось, что я стою в большом зале, среди сотен – если не тысяч – занятых кресел. Все люди с неопределенными чертами лица всматриваются на сцену, где в круге белого света сидит человек с микрофоном в руках. Я не мог разобрать, что именно он говорил, но голос его казался таким знакомым… Когда он прекращал говорить, кто-то из зала задавал ему вопрос, и он начинал новую речь. Продвигаясь между рядов, я спешил навстречу этому человеку. Поднявшись на сцену, я обернулся и понял, что больше не находился в зале. Вместо этого я стоял около массивного кресла в небольшой, но очень уютной комнатке. В кресле напротив сидела девушка; слева от нее стояла камера. Я перевел взгляд на кресло, подле которого стоял, и увидел того же человека со сцены. Но теперь осознал, что этот человек – я. Видел, что на маленьком круглом столике передо мной лежит книга с моим именем, видел, что девушка напротив записывает мои ответы.

Автобус подскочил на кочке и сон вылетел из меня.

Я сидел на балконе, смотря то в тетрадь, на свой кривой почерк, то по сторонам, наблюдая, как тихой поступью невидимых шагов уходит куда-то сегодняшний день. Нужно было остановиться и отдохнуть, перестать себя насиловать, но я не мог, так как чувства лились из меня пульсирующей струей, как кровь из артерии, потому что внутри меня была огромная жажда самовыражения.

Он думал о том, как было тогда, холодной осенью – дожди, мутные потоки воды по улицам и постоянная темень. Но едва ли это беспокоило его. Все дни он просиживал дома с ней, пытаясь в объятьях спастись от холода и серости мира за окном. Ее голова лежала у него на плече, волосы слегка щекотали щеку. Он читал ей свои книги, а она в очередной раз удивлялась тому, как хорошо он пишет. Потом она помогала ему с редактурой и исправлением ошибок, ведь она была учителем русского и литературы, а он – хоть и учился с ней – никогда им не был. Он даже не унывал из-за того, что нужно было четыре года мучиться в этом институте, ведь там была она.

А потом она читала ему свои стихи, преисполненные самых глубоких и чистых чувств. И пусть он не понимал бо́льшую часть метафор, он знал самое главное: она читала стихи о нем. И, казалось, что в этом простом времяпрепровождении слилось все: нежность, забота, надежда и любовь…

Он проснулся и сел на кровати. Весь лоб покрывали капли холодного пота. Несколько минут на осознание… и отчаяние. Он крепко стиснул зубы и ударил по стене. Боль растеклась по костяшкам. 

Иногда она снилась ему, и эти сны – самое мучительное что было в его жизни, потому что все, что представлялось там – картины мертворожденного счастья, того, что могло бы быть, но было уничтожено всего лишь одним словом «нет». 

– Хорошо, я попозже посмотрю, – ответила аватарка в чате.

Но я прекрасно знал, что она ничего не посмотрит. Никто никогда ничего не смотрит.

– Ой, сейчас не могу, чуть позже прочитаю.

И каждый раз, каждый чертов раз одно и то же!

– Когда же ты уже напишешь отзыв? Ты же обещала.

– Скоро, просто еще не пришло время.

Они думают, что это всего лишь какой-то рассказ, всего лишь текст, за которым ничего нет, кроме выдумки – они и подумать не могут, что привело к его написанию. Они и представить не могут, насколько сильно меня оскорбляют эти откладывания и какую ненависть они вызывают. Особенно, когда эти откладывания без причины.

Доделав очередной бесполезный отчет, я перешел на сайт, куда что-то выкладывал. С надеждой посмотрел на значок уведомлений, но ничего не увидел. Пустота. Я глянул на эти пестрые обложки с полуголыми девушками и странными названиями, под которыми бурлит поток комментариев. На меня напала тоскливая зависть, как у голодного, который увидел еду. Не понимаю, почему то, что ты выстрадал, то, над чем ты плакал, убиваясь воспоминаниями, никому не нужно. Открыл электронный ящик, покопался в его содержимом, но никаких ответов нет. Пустота повсюду. Никогда не понимал, почему так сложно ответить хотя бы словом «нет». Это ведь не займет много времени, верно? А это редакторское молчание…оно сводит меня с ума. Вот она, судьба маленького текста