Андрей Зарин - Кровавый пир. За чьи грехи? Страница 40

Василий вышел, взял Кривого с Дубовым и осторожно перебрался на другую сторону рва. На каждом шагу они натыкались на мертвых и раненых. Раненые стонали и вопили, но Василий ничего не мог разобрать в темноте. Ему становилось жутко.

— Уйдем! Ну его! — сказал он. Они пошли прочь и стали спускаться к реке.

— О-о-ой! — раздалось под ногами Василия. Он нагнулся.

— Кто? — спросил он тихо.

— Брат, пособи! Не дай умереть, — простонал в темноте хриплый голос.

— Что с тобою?

— Со стены упал, — хрипло ответил раненый, — ногу сломал, видно!

— Из города? — еще тише спросил Василий.

— Дворянин!..

— Волоки его, атаман! — вдруг раздался голос Кривого над самым его ухом. Василий вздрогнул. Убить в бою, отомстить за свои обиды. Так! Но взять раненого и вести его к атаману для спроса… он задрожал.

Но Кривой и Дубовый уже подхватили раненого и волокли в посад. Василий, опустив голову, шел за ними.

Словно у голодного волка вспыхнули у Разина глаза, когда он увидел раненого.

— Положите его! — приказал он. — Да позовите двух хлопцев!

На зов вошли два казака

Раненый, слабо стоная, лежал на полу горницы; сломанная нога его казалась бревном.

— А ну, плесните ему воды! — сказал Разин. Казаки плеснули из ковша. Раненый открыл глаза

— Где я?

— А где надобно, друже, — усмехнулся Степан, — у вора и разбойника, Стеньки Разина!

Лицо раненого исказил страх; он вскинул рукою, словно заслоняясь, и опять лишился чувств.

— Плесните-ка на него!

Раненый очнулся.

— А ну, друже, скажи: много у вас разных людей в Кремле?

Раненый молчал.

— Потяни его, казаче, за ногу!

Казак грубо наступил на сломанную ногу. Словно от электрического удара, раненый вздрогнул и почти сел. Потом запрокинулся снова.

— Ну, много людей?

— Десять тысяч!

— А ну еще, казаче!

— Пять! — закричал пытаемый.

— А кто? Ты, казаче, держи ногу, держи!

— Четыре приказа стрелецких да иных прочих с полтысячи.

— А кормов много?

— Не знаю!

— Э, да ты, хлопче, упрям!. Неси-ка сюда лучины, казаче. Мы его огнем!..

Василий выбежал из избы и закрыл лицо руками. До него донесся пронзительный вопль. Василий зажал уши и пустился бежать от избы…

Когда на заре он возвратился к ней, у входа лежала какая-то безобразная окровавленная масса. Василий с ужасом отвернулся.

Стенька Разин вышел из избы с Фролкой.

— А! — приветствовал он Василия. — Пойдем валы смотреть!

Что-то непобедимое было в нем, потому что Василий против воли повернулся и пошел за ним следом.

Стенька медленно обошел вокруг города и задумчивый вернулся в избу.

— Вот что, братцы, — сказал он, — пес вчера правду сказал: поломаем тут зубы мы. Ишь ведь, как укрепились! Да ништо! Возьмем тогда отсидкою. Теперь так — нонче же вокруг вал нарыть, да повыше! И на него пушки втащить. Это раз! А другое — острог укрепить надо. Это ты, Ивашко, сделай, а ты, Фролка, вал и пушки! Чтобы вскорости и зачать дело.

Он был мрачен как туча и бросил пить.

Целые дни он ходил по посаду, поспевая везде, указывая, где ставить пушки для осады, где копать рвы для защиты.

— Иди казаков считай, а холопьев этих брось! Их все едино много. Отобьются — и в поле!

А холопы все шли и шли к Стеньке Разину.

Словно саранча они облепили Симбирск, наводнили окрестности, голодные, оборванные, с жаждою боярской крови.

Защитники Симбирска спали посменно, да и то не сходя со стен и башен. Милославский был всюду: в городе он утешал женщин и детей, на стенах ободрял воинов.

— Немного, немного, а там из Казани подойдут! — говорил он. — Как мы их отбили-то, ах!

— Боярин, глянь-ка, что делают! — указал ему на другой же день стрелец.

В посаде шла возня. Холопы и посадские рыли и тащили землю, накидывая ее кучами за рвом.

— Ишь, собаки, вал мастерят! — сказал боярин. — Пожди немного, а на вал пущать их не будем.

— Ей вы, скоморохи! — закричали из посада казаки. — Вам дворянин поклон шлет.

И один казак, подъехав к краю рва, поднял на копье голову замученного дворянина.

— Корнеев! — воскликнули узнавшие голову.

— Упокой, Господи! — крестились на стене. Милославский перекрестился и вздохнул.

— Каждому своя доля, — сказал он, — из Саратова бежал сюда за смертью. Сбей-ка, Антоша, вот этого! — приказал он стрельцу.

Тот взял ружье, фитиль и положил ружье на козлы. Долго он наводил тяжелый ствол, потом приложил фитиль, и выстрел грянул. Казак свалился с коня.

— Бьют! Наших бьют! — заревели в посаде. Толпа воров кинулась к трупу товарища.

— А ну-ка из "польки"! — приказал воевода.

Пушкарь приложил фитиль к заряженной пушке, названной «полькой», потому что она была отбита от поляков, и ядро с громом полетело в посад. Раздались вой и крики.

— Это поминки по Корнееву, — сказал воевода, сходя с башни.

Стенька торопился с возведением валов, и однажды утром Милославский вдруг увидел перед собою пушки. Он скорбно покачал головою.

— Ой, братцы, зеву дали! Теперь много хлопот будет! Стреляй, стреляй, Ермилыч!

— Бум! — раздался выстрел, но ядро зарылось в землю.

— Бери выше! — сказал воевода.

Стенька Разин выскочил из избы на выстрел.

— Зачали! Ребятки, вали! — закричал он исступленно, бросаясь на вал.

Начался приступ. Казаки палили из пушек, закидывали ров сеном, перебегали на другую сторону и лезли на стены. Бросали с вала в город пучки соломы с зажженною серою, зажженные смоляные шары и ревели свой клич.

— Нечай!

— С нами Бог! — отвечали осажденные и неспешно делали свое дело. На пушечные выстрелы отвечали пушечными выстрелами, гасили в городе начинавшиеся пожары и отбивали приступы.

Со стен опять летели на головы тяжелые коты, сыпались кирпичи и камни, лились потоки кипятку, смолы.

Дым окутал городские стены. В дыму невидимо летали стрелы башкирцев и татар, раздавались крики, стоны, проклятия.

Стенька метался по всему валу.

— Нечай! — кричал он, ободряя холопов и казаков, которые все перемешались, и в исступлении рубил саблею бегущих назад.

Всеми овладело безумие. Фролка с расцарапанным лицом пятый раз лез на стену по приставленной лестнице и опять отступил, опрокинутый и разбитый. Он едва увернулся от кота, который упал на самую середину лестницы и с грохотом сломал ее.

Василий Чуксанов, опьянев от битвы, со своею сотнею ломился в ворота. Стрельцы осыпали смельчаков пулями, а они все таранили. Вдруг грянул «тюфяк». Народ разбежался, шесть человек корчились в предсмертной агонии. Василий побежал созывать расстроенный отряд.

Волдырь бился у башни, стараясь подложить под нее мину, но его сотня редела и редела. Еремеев на валу распоряжался поджогом.

И все не вело ни к чему перед упорством осажденных. Вера в правоту дела поддерживала их. Среди стонов, проклятий и пальбы священники ходили по стенам и башням, кто с крестом, кто с иконою и взывали:

— Постойте, воины, за церковь Христову! Владычица да поможет вам!

Милославский, не суетясь, поспевал везде, и бой кипел, гибельный для воров, славный для защитников. Груды тел окружили подножие стен и пяти башен; груды трупов запрудили ров, в котором уже не видно было воды, а алела только свежая кровь.

Наконец наступила ночь, и Разин прекратил бой.

— Ништо, воевода! — закричал он, когда стих шум боя. — Висеть тебе на самой колокольне!

— Холопы все дело портят, — с яростью говорил он, — только без толку мечутся…

Милославский позвал к себе дворянина Гультяева.

— Петр Самойлович, — сказал он ему, — хочешь ли сослужить службу Святой Церкви, государю и нам всем?

— Чего спрашиваешь? — обиделся Гультяев. — Никто из нас не откажется всю кровь отдать. Прикажи!

Милославский обнял его.

— Друг, к смерти тебя готовлю! — сказал он дрогнувшим голосом. Гультяев побледнел.

— На том крест целовал! Говори, боярин, что надобно?

— На Казань! Крепко скажи князю Урусову, что нам смерть. Вскорости конину есть будем, а там умирать. Грех на его душе будет. Кругом сила. Долго ли держаться можем. Моли о помощи! Не послушает — на Москву скачи. Мы помрем честной смертью, а ты перед царем оправдай нас!.. Если доберешься, — тихо прибавил он.

Гультяев встряхнул головою.

— Прощай, боярин! — сказал он. — Про одно просить тебя буду. Я уйду, с женкой прощаться не стану. Вопить будет. Так, коли умру, будь ей и сынишке моему защита!

— За отца буду! — торжественно ответил воевода и обнял Гультяева. — Пожди, тебя поп благословит!

Священник тихо прочел молитву, благословил иконою Гультяева и трижды поцеловал его.

— Славен будет твой подвиг! — сказал он нежно. Гультяев взошел на стену, и там с нижнего яруса башни его спустили по веревке…