Борис Казанов - Полынья Страница 41

- Я видел, как вы зацепились, - сказал рулевой. Он был без волос, но с плотной щетиной на щеках, и, когда говорил, смотрел прямо в лицо, не моргая. - Ну^ и скорость сбавил, чтоб нагнали.

- Девчонка с вами ехала?

- Как же! Ну эта, помешанная. В салоне она.

- Ты в этом уверен?

- Старшина только что проверял.

- А где старшина?

- В каюте лежит, с "мотором"...

Обошел все проходы, даже глянул за борт... Снова обвел глазами салон. Сознание отметило: нет ее... Пробираясь среди потертых кресел, уловил какое-то оживление среди чиновников. Посмотрел, куда смотрели они: на простенок с концевиком магистрали, с ящиком для песка. Этот пожарный угол, когда входишь, закрываешь дверью. Поэтому он и не увидел Маши, которая сидела там, улыбаясь, рассматривая свое отражение в темном стекле. Была она в нарядной кофточке (кажется, видел на Насте), в туфлях, неожиданно красивая, что он смотрел на нее, не решаясь подойти. Такой Маши он не знал и не предполагал встретить. Но хоть она и выглядела так, было в ее уединении, в этом рассматривании себя, похожем на детскую игру, что-то такое, что ее выделяло, привлекая взгляды.

Вывести, чтоб не смотрели.

Как только дотронулся, сразу поднялась. Вышли неудачно, когда катер наклонило. Съехали по палубе к стойке с огоньком, где он ее задержал. Маша все никак не могла отойти от состояния, в которое была погружена, и молча, в каком-то забытьи, делала беспорядочные движения, пытаясь до чего-то добраться и от чего-то себя освободить. Придерживая ее, он видел, как она начала вынимать заколки из волос, распуская их. Ее волосы, неожиданно густые, рассыпавшись по плечам, обдали знакомым запахом дыма, который его взволновал. Маша то хваталась за него, то отталкивала от себя, не понимая, где она и кто с ней. А он все никак не мог избавиться от смущения, от какой-то робости перед ней, отчего руки были как деревянные.

Вдруг сделала такое долгое глотательное движение, что он испугался, что она сейчас задохнется.

- Маша, что с тобой?

- Ой, плохо...

В этот момент "Полярник" круто повернул, и они упали на бухту тросов, расплескав лужу на брезенте.

Встряхнул ее, как градусник:

- Маша, очнись!

- Ты, Жора... ты?

- Быстренько... - Катер приближался к пристани, и он хотел вывести ее раньше, чем соберутся у трапа пассажиры. - Маша, поднимайся!

У слипа, когда вошли под прикрытие берега, стало темно. Открыв калитку, глянул влево, боясь ошибиться, на сторожевой пост. Караульный, как назло, отвернул прожектор с вышки. Помогли ребята, посветив со шлюпки. Толкнул на причал Машу, выскочил сам. Прямо в глаза ударил свет какой-то машины, и Маша бросилась бежать. Кинулся за ней, слыша, как под ее ногами осыпается галька. Просто был поражен, что она бежала так быстро. Догнал ее наверху, на угольной дороге, когда она в испуге побежала обратно. Какие-то фигуры появились в темноте: черные лица с белыми волосами, разговаривающие на незнакомом языке. Так отупел, что не сразу понял, что это угольщики. Прошли распахнутые, без шапок, отхаркиваясь пылью, с голяками и лопатами.

- Бежим, скорее...

- Куда?

- Домой, не стой..- Она изо всех сил тащила его за руки. - Ведь ты обещал, говорил...

Еще утром он тоже считал так: ей надо быть там. Дома ей хорошо и нигде лучше не будет. А значит, надо срываться и ждать, пока он вернется. Но сейчас он уже не думал так. Как ее там оставишь? И кто знает, что произойдет? Нет, бежать сейчас некуда, поздно.

- Дорогу знаешь, за свалкой направо, двадцать шагов, - говорил он торопясь. - Ничего не бойся! Если что случится, знай: я вернусь, это необходимо. Обещай, что меня будешь ждать! Обещай!

Эти его торопливые слова, волнение, незнакомое ей, сразу подействовали. Каким-то чутьем она поняла, что он не лжет, вернется, а значит, все хорошо.

Засмеялась счастливо:

- Правда?

- Конечно! Беги скорей...

Пошла, улыбаясь, все время оглядываясь в его сторону. Наконец побежала, все быстрей... Теперь он уже боялся, что она убежит. Но у памятника Тессему ее перехватили лучи встречной машины. Фары повернули кругом и остановились.

* ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. НЕУПОКОЕВЫ ОСТРОВА *

1

Как только прошли мыс Святой Нос, стали попадаться ловушки из глубоких волн, похожих на зыбучие пески. Обходя их, Просеков отыскал какое-то течение, следовавшее с приливом на север. Несколько часов шли в нем, оглушаясь криками птиц, беспрерывно летевших в свете неяркой луны. В основном летели кулики и полярные воробьи. Ослабленные перелетом, они летели вдоль полос открытой воды, меняя караулы из вожаков, охранявшие молодых птенцов, которые спали внутри летящих клиньев. Изредка стороной проплывал лед, угадываясь по серебряному блеску, каким отсвечивал наветренный горизонт. Почти весь он притягивался как магнитом Землей Верн, и было слышно, как лед приставал к берегу, собираясь в большие семьи перед тем, как застыть.

Вскоре течение, которое вело их, стало слабеть. Обозначилась ширина потока, по краям лед выступил, как соль. Море широко осветилось, и навстречу им, треща и ломаясь на волнах, выплыло огромное ледовое поле. Выставили дозорных на мачте, но почти одновременно повалил густой снег, сделав невозможным наблюдение. Стали спускаться с норда, и тут Просеков по радиомаяку Хейса, сигнал которого неожиданно смолк в эфире, сумел распознать и каким-то чудом обойти несколько айсбергов, прорвавшихся из Гренландии. Только к утру ветер переменился, ледовое зарево стало опадать, и в небе, обесцвеченном льдом, проступили звезды. Было видно, как они, не меняя своего порядка, медленно скатывались с востока на запад. А потом с самой яркой звезды, отделившейся от них, громко пролаял Дик.

Это значило, что пришли.

С трапа в рулевую по резкости сигнала, который приводили к минимуму слышимости, Суденко понял, что они в квадрате и начали поиск точки. Дверь в радиорубку была открыта, и старшина увидел радиста с каплями пота на лице. Свинкин медленно сужал диаграмму волн, выводя "угол молчания" - остро направленный радиолуч плавающей радиоточки, которую условно назвали "Штормом". Считалось, что при умелом пользовании приборами радиопеленгация может достичь точности визуального определения. Но она осложнялась тем, что пеленг был нечеткий. К тому же мешала волновая рефракция, при которой сигналы дают изломанные углы. Все это увеличивало вероятность ошибки.

На лицах моряков лежал свет от антенны, которая крутила по экрану зеленые круги. А фигуры тех, кто стоял на палубе, закрывало ее бегущей тенью. Никто не произносил ни слова. Вдруг Просеков сказал Кокорину, в раздражении переходя на "вы": "Отойдите от пеленгатора! Вы все зеркало задышали..." - обстановка была накалена. Старшина не испытывал волнения и объяснил это тем, что хорошо выспался. Постояв немного, вышел.

Показалось, что лампочки в коридоре горят тускло.

На палубе собралась почти вся команда. Не было только водолазов Ветра, Ковшеварова, Ильина. Они допоздна готовили станцию и еще не проснулись. Мотористы стояли полуголые, выбежав с жары. Под тяжестью якорей, висевших панером (отвесно, не касаясь дна), "Кристалл" сильно наклонился. Кутузов потравливал якоря так осторожно, словно выпускал золотую цепочку из руки. Могло быть и так, что уже проскочили островки... Внезапно боцман резко потравил цепь и начал выбирать. "Кристалл" приподнял нос, медленно выровнялся.

Кажется, зацепились.

Стали отходить к проливчику. Машина работала еле слышно. Затем двигатели остановили. Шаров переложил руль, и "Кристалл" по инерции начал описывать круг. Сейчас радиолуч "Шторма" должен стать перпенднкулярно к отражателю приемной антенны "Кристалла". Тогда "Шторм" не будет слышен совсем. Ни одни передатчик не работал в Полынье, ни одна станция не выходила в эфир. Определялась "точка нулевой слышимости", дающая истинное направление на затонувший корабль.

Вспыхнул прожектор на мостике. Свет заскользил по воде. Все перегнулись через борт. Ожидание разрасталось, захватило и Суденко. Смотреть мешали гребешки волн, среди которых чудилась всякая чертовщина. Опять развернулись, сделали круг, включив все прожекторы. Ничего нет, пусто. Сбросили на воду мешок масла, чтоб отметить место. Теперь его надо было проверить.

Никак не могли связаться с "Гельмой", которая потерялась со вчерашнего дня. Примерно через час она отозвалась. Подошла в свете ярких люстр, свешивавшихся по бортам. Два пожилых матроса и старшина принялись разбирать трал, оснащенный чугунными шарами. Стоять было холодно, Суденко ушел в каюту. Вернулся, когда трал подняли. В рулевой "Гельмы" Кокорин в повышенном тоне разговаривал со старшиной, обвиняя его во всех грехах: и судно у них допотопное, и металлоискатель плохой, и команда не настроена на поиск. Старшина, по фамилии Петрович, отводя глаза, придурковато твердил одно и тоже: что они израсходовали дорогостоящих электродов на тысячу рублей. Это был низенький мужик в огромной фуражке, сползавшей на уши. Внушительный вид Кокорина, его новенький мундир действовали на старика отупляюще. Порой он как бы терял нить разговора и принимался медленно разворачивать, а потом так же медленно складывать детский платочек, чем выводил Кокорина из себя.